Великий князь Константин Константинович – Начальник ГУВУЗ

 

В 1900 году главным начальником военно-учебных заведений стал великий князь Константин Константинович, о котором П.А.Зайончковский в книге «Самодержавие и русская армия на рубеже Х1Х-ХХ столетий» вполне справедливо заметил, что он единственный из представителей императорской фамилии, кто оказался на своем месте в военном ведомстве.

Внимательнейшим образом ознакомившись с деятельностью военно-учебных заведений, новый начальник 24 февраля 1901 года издал приказ, в котором среди прочего обращалось внимание на следующее: «Поддерживая все свои требования с принципиальной строгостью и устраивая над вновь поступающими самый бдительный надзор, закрытое заведение обязано по мере нравственного роста своих воспитанников постоянно поднимать в них сознание их человеческого достоинства и бережно устранять все то, что может унизить или оскорбить это достоинство. Только при этом условии воспитанники старших классов могут стать тем, чем они должны быть, — цветом и гордостью своих заведений, друзьями своих воспитателей и разумными паправителями общественного мнения всей массы воспитанников в добрую сторону».

 

В дневнике великого князя содержатся довольно интересные мысли о методах и средствах воспитания в военно-учебных заведениях.

Так, после посещения Омского кадетского корпуса он собрал его педагогический комитет и обратился к присутствующим с вопросом: «Хорошо ли прикладывать одну и ту же педагогическую мерку как к 10-летним детям, так и юношам 17—19 лет? Инструкция не указывает особенной разницы в ведении малых и больших, а казалось бы, надо постепенно ограничивать многочисленные ограничения разных запрещений, которые одинаково применяются как к одним, так и к другим» (ЦГАОР. Фонд вел.князя Константина Константиновича. Д. 47. Л. 136-137).

Вообще надо сказать, что мысль о дифференцированном подходе при выборе воспитательных средств к разным по возрасту воспитанникам постоянно владела главным начальником военно-учебных заведений. Например, военному министру генералу от инфантерии Алексею Николаевичу Куропаткину он писал: «Я упорно преследую цель постепенного изменения воспитательных приемов по отношению к различному возрасту кадет. Что необходимо и полезно маленьким, то излишне и даже вредно более взрослым. Нельзя этим последним воспрещать чего-либо, прекрасно зная, что запрет постоянно нарушается. Это порождает основную безнравственность воспитательного начала. Есть проступки, повторяющиеся очень часто: например, курение, само по себе не составляющее греха, но грех создастся его воспрещением» (ЦГВИА. Фонд Куропаткина. Д. 3564. Л. 12).

И действительно, в скором времени воспитанникам старших классов кадетских корпусов разрешено было курить, иметь карманные часы, носить усы, а юнкерам — бороды и бакенбарды.

 

О честности. Предпринимались также шаги, направленные, как писал великий князь, на переход «от принципа недоверия к доверию». Прежде всего кадетам внушалась мысль, что ложь унижает человека — в кадетских корпусах этот порок всегда считался самым тяжким. Преподавателям следовало относиться к воспитанникам как к равным, как к будущим своим коллегам-офицерам, между которыми просто не может быть обмана и лжи. И если случалось, что какой-нибудь кадет в младшем классе начинал лгать, пытаясь избежать наказания, то н таком случае воспитатель говорил ему: «Ты так боишься наказания, что хочешь вывернуться ложью. Я не буду тебя наказывать — только не унижай себя трусостью и ложью, лучше не рассказывай мне ничего».

Такое или подобное этому отношение воспитателя пробуждало в учениках чувство стыда в гораздо большей степени, чем ожидание наказания. Естественно, успехи в этом направлении не достигались быстро и легко, но они были реальностью, и в старших классах кадетских корпусов, а тем более в военных или юнкерских училищах случаи обмана преподавателей, воспитателей или товарищей встречались редко. Уместно также сказать, что в те времена слово офицера, данное кому-либо, ценилось очень высоко и сомнению не подвергалось.

 

О переводе в другой корпус. Главный начальник военно-учебных заведений считал также, что перевод кадет из одного корпуса в другой может иметь определенное значение для улучшения воспитательной работы с ними. Рекомендуя эту воспитательную меру, великий князь в одном из приказов писал: «На мальчиков, не успевающих или дурно себя ведущих, иногда благотворно действует перевод в другой кадетский корпус. Новая обстановка, новая среда, даже если она не заключает в себе никаких существенных преимуществ, сравнительно с прежними дает воспитаннику нравственный толчок, заставляет его одуматься и собраться с силами» (Приказ по военно-учебным заведениям N 30. 1901). Причем переводимые ученики должны были попадать под более заботливое внимание офицеров-воспитателей, ни в коем случае не следовало высказывать им какие-либо укоры или упреки. Просто с ними нужно было больше работать, чем с другими детьми. «Служба воспитателей по отношению к малоуспешным, из других корпусов переводимым кадетам, — гласила одна из инструкций, — конечно, очень трудна и ответственна; но зато и в высшей степени почтенна. Вольская школа теперь у нас одна; поневоле приходится распределять исключаемых неудачников по разным корпусам, так как детей, вверенных попечению нашего ведомства, мы по мере сил должны воспитывать и исправлять, прибегая к окончательному увольнению только в самых редких случаях» (Столетие военного министерства. Ч. 3. С. 179). Хотелось бы обратить внимание, что переводимых в другие военно-учебные заведения рассматривали именно как «неудачников», и никак иначе. Этот метод перевода со временем распространился также в юнкерских и военных училищах.

 

О воспитании в коллективе. В кадетских корпусах бытовал и такой метод воздействия, как гласный разбор проступков воспитанников перед строем своих товарищей. Провинившийся вызывался из строя учебного отделения и должен был четко и кратко изложить суть дела. После этого кадеты высказывали свое отношение к поступку товарища, и никого не смущало, что мнения могли быть различными. Затем уже брал слово офицер-воспитатель или командир роты. Может быть, именно тогда закладывалось в сознание будущих офицеров, что каждый из них имеет право на свое мнение, но в то же время товарищи могут с ним не соглашаться, и с этим тоже надо считаться. (Зная это, уже не удивляешься, читая в воспоминаниях маршала Б.М.Шапошникова о том, что в то время как руководитель военной организации «Народной воли» подполковник Ашенбренер был осужден царским правительством, его фотография украшала альбом офицеров 1-го Туркестанского стрелкового батальона, в котором он когда-то служил, а сослуживцы не забывали поздравить его с общим для всех «туркестанцев» праздником — днем формирования батальона. Считалось, что офицер имеет право на свои убеждения, пусть даже они и расходятся с общепринятыми. И в армейской среде это не было исключением. Интересна такая деталь. В армии всегда существовала традиция, по которой увольнявшемуся или переводившемуся в другую часть офицеру товарищи устраивали вскладчину прощальный ужин. Но это не относилось к тем, кто, прельстившись большими окладами, переходил служить в полицию или жандармерию — с ними порывались отношения навсегда, ибо считалось, что эти ведомства призваны подавлять чужие взгляды, а это было несовместимо с офицерской честью).

Надо сказать, что открытость была отличительной чертой взаимоотношений воспитателей с кадетами. Каждую аттестацию офицер-воспитатель доводил до сведения воспитанника в присутствии его товарищей; без каких-либо педагогических ухищрений он должен был сказать воспитаннику: я думаю о вас то-то и то-то, вот такие черты вашего характера я считаю положительными, а вот эти — отрицательными, мои выводы основаны на том-то и том-то; если я не прав, разубедите меня, а лучше поступками докажите, что можете быть лучше. И, наверное, совсем не случайно в «Инструкции по воспитательной части для кадетских корпусов» отмечалось, что «не менее важно развивать постепенно в каждом воспитаннике способность возможно верной самооценки для того, чтобы он был свободен от самомнения, не преувеличивая своих достоинств, и не падал духом от сознания своих недостатков; взрослый воспитанник должен своевременно привыкнуть к строгой, со стороны других, критике его качеств, а также научиться беспристрастно уважать чужое превосходство, знание и опытность».

 

В отношениях между воспитателями и воспитанниками очень важны были следующие качества, на которые специально обращалось внимание:

Доброжелательность. Не та доброжелательность, которая переходит в попустительство, а та, при которой воспитанник скорее чувствует, чем понимает, заинтересованность воспитателя в своих умственных и нравственных успехах, в своем физическом развитии. Если воспитанники чувствуют такую доброжелательность, то проистекающая из нее строгость не будет стеной между воспитателем и воспитанниками; стеной же, нарушающей единение, окажется попустительство как недостаток верной доброжелательности.

Искренность. Воспитатель не должен возмущаться на глазах воспитанников тем, чем он в действительности не возмущается; проповедывать того, во что сам не верит; убеждать в том, в чем сам не убежден.

Признание воспитателем перед воспитанниками своих педагогических ошибок. Иные, особенно молодые, воспитатели думают, что, настаивая на своей непогрешимости в педагогической области, они тем усилят свой авторитет; в действительности же, признав перед воспитанниками свою ошибку в том или другом деле (а где их не бывает), воспитатель сразу дает тот тон искренних отношений, сознательного рассмотрения воспитанниками их проступков, без которого авторитет воспитателя весьма гадателей.

Серьезность. Насколько мелкими ни казались бы воспитателю интересы его воспитанников, сколь простыми ни представлялись бы ему их дела, — он всегда должен относиться к ним серьезно, не обращать в шутку и не пренебрегать тем, что по его личному чувству и мнению составляет пустяк.

Отсюда само собой вытекает умение встать на точку зрения воспитанников. Переместить эту точку зрения — есть дело воспитательской работы; но пока она существует, воспитатель должен с ней считаться и не ломать резко, репрессивными мерами того, что с течением времени, при дальнейшем развитии, само собой пойдет по тому пути, который проложит воспитатель, настойчиво направляя отделение в известное русло мнений и чувств.

Доверие. Доверие к стремлению воспитанников следовать добрым указаниям воспитателя, доверие к их обещаниям, к сказанным ими словам, к доброму направлению как результат предыдущих доверий. Те случаи, когда доверие не оправдано, будут вовсе не так часты, а злоупотребление доверием — еще реже. У воспитателя, принявшего недоверие как систему, больше зла в отделении, чем у того, у которого воспитанники злоупотребляют доверием.

Осторожность при определении нравственной личности воспитанника, особенно в дурную сторону. Воспитатель должен твердо знать: является тот или другой поступок результатом случайности, присущей волевой деятельности каждого человека, или же результатом основных черт его характера. В последнее случае, быть может, воспитательная деятельность окажет благоприятное влияние в такой мере, что и основная черта может перерабатываться. Если же воспитатель, раз составивши себе мнение об отрицательных свойствах воспитанника, будет, как говорится, «пилить» его по этому месту, то он может загипнотизировать воспитанника на убеждении, что тому и не избавиться от этого недостатка

 (Одесский кадетский корпус за первые семь лет его существования. С. 103-104).

 

Занимаясь вопросами воспитания. Главное управление военно-учебных заведений обращало внимание руководства кадетских корпусов на важность эстетического воспитания, которое «составляет неотъемлемый элемент правильного воспитания, а потому заведение, пользуясь зависящими от него средствами, содействует возможному развитию в воспитанниках, соответственно возрасту их, любви и вкуса к прекрасному и возвышенному в природе и в искусстве».

Так, в Одесском кадетском корпусе практиковались факультативные занятия по живописи и лепке, посещение картинных галерей и выставок.

Для музыкальных занятий в корпусе существовали три отделения: струнное, духовое и балалаечное; занятия с воспитанниками проводили преподаватели Одесского музыкального училища — выпускники Пражской консерватории. Кадеты по своему желанию могли заниматься на одном из этих отделений. Считалось, что эти занятия должны дать им основы музыкального образования, чтобы впоследствии они могли по-любительски музицировать. Однако результаты ежедневных занятий превосходили все ожидания. (Например, струнный оркестр с успехом исполнял «Март» Шуберта, отдельные номера из «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы» Чайковского, «Детскую симфонию» Гайдна, полонез, различные мазурки, детскую оперу Брянского «Кот, козел и баран» и т.д. В репертуар духового оркестра входили такие произведения, как романс Шуберта «На море», март Преображенского полка и попурри из оперы Визе «Кармен», оперы Верди «Бал-маскарад» и «Эрнани», Гуно «Фауст». В балалаечном классе играли марш «Константин», вальс «Над волнами», исполняли музыкальную пьесу «В славянских лесах»). В корпусе имелось более ста музыкальных инструментов, кроме того, многие воспитанники покупали себе инструменты у известных в городе мастеров и впоследствии забирали их с собой в училище и на место службы.

Пением занимались все, проводилось классное, ротное и хоровое обучение. В первом случае изучалась теория музыки, включавшая понятия о нотной грамоте, интервалах, гаммах, ритме и т.д. Занятия подкреплялись практическими уроками, на которых разучивались мотивы и народные песни на два голоса. На ротных занятиях музыкой кадеты разучивали на три-четыре голоса народные песни. Для хорового пения отбирались ученики с хорошим голосом и музыкальным слухом. Хор исполнял как светские произведения, так и духовную музыку.

Танцам также обучались все воспитанники. После подготовительных упражнений разучивали полонез, менуэт, вальс, мазурку, краковяк и даже лезгинку.

 

Уделялось внимание и занятиям по выразительному чтению. Главное управление военно-учебных заведений за свой счет командировало в кадетские корпуса известных драматических артистов, они проводили первоначальные, установочные занятия, а потом их продолжал один из офицеров-воспитателей. В Одессу, например, был направлен артист императорских театров Озаровский. Занимаясь с кадетами, он обучал их приемам выразительного чтения, умению держаться на сцене, прослушивал каждого ученика, давал советы. Занятия эти, по общему признанию, произвели очень хорошее впечатление, и после отъезда Озаровского многие воспитанники с удовольствием посещали занятия по выразительному чтению и участвовали в любительских спектаклях.

В этом же Одесском кадетском корпусе работали секции голубиного спорта, декоративного цветоводства и огородничества, кролиководства и разведения аквариумных рыб, астрономии (на базе своей обсерватории). Имелись еще гимнастическая и стрелковая секции, фотолаборатория, столярная, переплетная и картонажная мастерские (там делались различные ящики, коробки, шкатулки, переплетались тетради и книги, изготовлялись по чертежам табуреты, стулья и даже бильярдные столы). А зимой 1903/04 года под руководством преподавателя была построена лодка, на которой совершались   морские   прогулки   и    организовывались занятия по гребле.

Естественно, большая роль в учебно-воспитательном процессе отводилась библиотекам. Например, в Одесском кадетском корпусе фонд фундаментальной библиотеки составлял 3675 книг, а в ротных библиотеках находилось еще более 2000 книг. Офицеры-воспитатели интересовались тем, что читают воспитанники. Отмечалось, например, что кадеты выпускных классов довольно глубоко знакомились с русской и зарубежной литературной классикой и публицистикой, читая Андерсена, Андреева, Аксакова, Байрона, Бальзака, Батюшкова, Баратынского, Брет Гарта, Вольтера, Гаршина, Гейне, Гнедича, Гончарова, Грибоедова, Даля, Данилевского, Державина, Джерома К.Джерома, Диккенса, Добролюбова, Достоевского, Драгомирова, Дюма, Ж.Сапд, Жуковского, Жюля Верна, Загоскина, Золя, Ибсена, Канта, Карамзина, Ключевского, Короленко, Крылова, Куприна, Лермонтова, Лескова, Майн Рида, Мамина-Сибиряка, Мережков­ского, Некрасова, Немировича-Данченко, Гюго, Мопассана, Писемского, Писарева, Пржевальского, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Соловьева, Станюковича, Скотта, Теккерея, Л.Толстого, А.Толстого, Тургенева, Фонвизина, Чехова, Шевченко, Шек­спира, Шиллера, Шопенгауэра.

Из описанного выше следует, что кадетские корпуса в целом успешно справлялись с главной своей задачей — «воспитывать русского человека и преданного своему долгу офицера русской армии». К началу XX века в России существовала довольно разветвленная сеть кадетских корпусов, где осуществлялась общеобразовательная, начальная военная подготовка и воспитание юношей для военных и специальных училищ. Кроме младших классов Пажеского корпуса, в ведении Главного управления военно-учебных заведений находились следующие кадетские корпуса: Николаевский, 1-й кадетский, 2-й кадетский и Александровский в Петербурге, 1-й, 2-й и 3-й в Москве, Орловский (Бахтина), Воронежский, Нижегородский, Полоцкий, Псковский, Петровско-Полтавский, Владимирский-Киевский, Симбирский, Оренбургский-Неплюевский, 2-й Оренбургский, Омский (Сибирский), Тифлисский, Донской, Ярославский, Суворовский (в Варшаве), Одесский, Сумской, Хабаровский, Владикавказский (создан в честь 100-летия вхождения Грузии в состав России), Ташкентский, Вольский (преобразован из Вольской военной школы в 1908 году) и Морской.