Е.В. Княжна Вера Константиновна

КОНСТАНТИНОВИЧИ

Из журнала "Кадетская перекличка № 3 1972"


Наша большая семья жила дружно — благодаря очень счастливому браку родителей. Опишу ее как могу.
 

Отец: Великий Князь Константин Константинович: 1858-1915 гг. Сын Великого Князя Константина Николаевича, генерал-адмирала, брата Императора Александра II.
По окончании Морского корпуса служил на Флоте. Участвовал в Русско-Турецкой войне 1877-1878 гг. и заслужил Георгиевский крест IV степени за взрыв, на брандере, турецкой канонерской лодки. Когда адмирал Дубасов награждал отца крестом, то сделал ему замечание, что отец недостаточно далеко отошел от места взрыва и рисковал попасть в бурун тонувшего судна. Отец же, по своей поэтической натуре, залюбовался красотой взрыва на заре.
От прусского Короля, параллельно Георгиевскому кресту, получил орден Пур ле Мерит, как тогда полагалось между русским и прусским царствующими родами.
Отец был президентом Академии Наук и принимал деятельное участие в культурной жизни России. Имел, также, прусский орден Пур ле Мерит за искусство и знание.
О его деятельности как генерал-инспектора русских военно-учебных заведений широко известно, особенно среди военных.
В 1876 г. отец и его младший брат, Димитрий Константинович, приняли участие в плавании эскадры под командованием Великого Князя Генерал-Адмирала Алексея Александровича в Северную и Южную Америку. Я видела записи отца и дяди в судовом журнале, сохранившемся у адмирала Нидермиллера в Берлине, в 30-х годах.
Морская служба была не по силам слабому здоровьем отцу и он перешел в лейб гвардии Измайловский полк. Затем командовал лейб-гвардии Преображенским полком. В Измайловском полку учредил «Измайловские досуги» — литературные собрания и вечера, под девизом «за доблесть, добро и красоту». У меня сохранился жетон досугов.
О деятельности отца как поэта и его драме «Царь Иудейский» также широко известно.

Мать: Великая Княгиня Елисавета Маврикиевна, Принцесса Саксен-Альтенбургская, Герцогиня Саксонская: 1865 - 1927 гг. Всегда ровная, с большим чувством юмора, поэтическая натура. Всей душой полюбила Россию. Много занималась благотворительностью и стояла во главе Синего Креста — опека над сиротами и бездомными детьми. Во время Первой мировой войны заботилась о раненых, имела в Павловске свой лазарет.
Также, по возможности и несмотря на очень трудное и деликатное положение, не забывала немецких военнопленных.

Ее такт и мудрость могли быть примером многим.

Мы, дети:

 Иоанн: 1886-1918 гг. Первого кадетского корпуса. Николаевского кавалерийского училища. Вышел в лейб-гвардии Конный полк, по семейной традиции.
Женился на сербской принцессе Елене Петровне, сестре Короля Александра Югославии, Объединителя. Их дети:

Всеволод, родился в 1914 г. Живет в Лондоне с третьей женой, англо-датчанкой. С двумя первыми женами развелся. То были англичанка лэди Мэри Лиггон и венгерка. Детей нет.

Екатерина родилась в 1915 г. Вдова итальянского дипломата, марчезе Руджиеро Фараче делла Форреста. У нее две дочери и сын, семейные. Много путешествует.
Иоаннъ был особенно религиозным человеком. Любил церковную музыку и имел свой церковный хор, который между прочим участвовал в драме К. Р. «Царь Иудейский». В последние годы своей жизни был рукоположен в иподиаконы. Я помню его звонкий, серебристый смех. На фронте Иоанн заслужил Георгиевское оружие.
Убит в Алапаевске * 16-го июля 1918 г.

Елена Петровна умерла в 1962 г. Она последовала за Иоанном в ссылку. Уехала накануне алапаевского злодеяния навестить своих детей, но по дороге была арестована и 6 месяцев провела в тюрьмах; по протекции норвежского короля, который через Красный Крест занимался сербами, была освобождена и приехала к нам в Швецию, где мать, брат Георгий, ее дети и я тогда жили.
Мы надеялись узнать судьбу братьев, но первый вопрос моей невестки при встрече был: «где мой муж?» На следующий день она прочла описание убийства в Алапаевске в газете.
Елена Петровна написала свои воспоминания о ссылке и своей судьбе в швейцарском журнале.

Гавриил. 1887-1955 гг. I Московского Екатерининского корпуса. Николаевского кавалерийского Училища. Вышел лейб-гвардии в Гусарский Его Величества полк. Слушал курсы Академии Генерального Штаба. Всегда увлекался всем военным. Был шефом старшего — Его Высочества — класса корпуса-лицея имени Императора Николая II в Версале. Женат был два раза:
сперва на Антонине Рафаиловне Нестеровской, балерине Императорского Балета.
Она спасла ему жизнь, когда брат во время революции сидел в тюрьме — через жену Максима Горького. Они выехали в Финляндию и жили затем в Германии и Франции. Овдовев, Гавриил женился вторично, на княжне Ирине Иоанновне Куракиной, проживающей в Париже. Моя невестка стоит во главе Русского Красного Креста старой организации. Оба брака были очень счастливыми. Брат написал свои воспоминания и книга названа «В Мраморном Дворце». Он так ждал ее выхода, но, увы, она вышла из печати три месяца после его смерти.

Татиана: родилась в 1890 г. Первым браком вышла замуж за князя Константина Александровича Багратион-Мухранского, кавалергарда. В начале войны он хотел скорее попасть на. фронт и с несколькими своими однополчанами перешел в лейб-Эриванский полк и был убит под Перемышлем в 1915 г., за две недели до смерти нашего отца.
От этого брака у сестры моей двое детей: ваш однокашник Княжеконстантиновец Теймураз и Наталья, Мариинская Донская институтка.
Сестра хотела дать своим детям русское воспитание и отдала их в корпус и институт. После смерти мужа сестра поселилась у младшего брата отца, вел. князя Димитрия Константиновича. Во время революции разделяла с ним ссылку в Вологде.
Когда их, вместе с Великими Князьями Павлом Александровичем, Николаем и Георгием Михайловичами вернули в Петроград, адъютант «дяденьки» Димитрия Константиновича, Александр Васильевич Короченцов, вывез сестру с детьми через Киев- Одессу-Букарест в Швейцарию и все время очень о них заботился. Моя сестра вышла замуж за Короченцова, но этот брак длился только 3 месяца и Короченцов скончался от паралича сердца вследствие дифтерита в 1922 г.
Когда Теймураз и «Натуся» кончили школы и сделались самостоятельными, сестра моя в 1946 г. постриглась в монахини и постригал ее Блаженнейший Митрополит Анастасий, под именем Тамары. Она уехала в Иерусалим и сперва монашествовала в Гефсимании.
С 1951 г. она игумения Вознесенского Елеонского монастыря (фото справа). Матушка Тамара всегда была особенно религиозной и мечтала о монашестве с отроческих лет.

Теймураз, по окончании корпуса пошел в Югославянскую Военную Академию и вышел в гвардейскую артиллерию. Женился на внучке известного сербского премьер-министра Н. Пашича, Екатерине Рачич. Она скончалась уже после Второй мировой войны. Теймураз переехал в Нью Йорк и работает в Толстовском Фонде. Женился второй раз на графине Ирине Сергеевне Чернышевой-Безобразовой.

«Натуся» живет в Лондоне. Ее муж, сэр Чарлс Джонстон, английский дипломат, в отставке с 1971 г.
Его последний пост был в Австралии, как Высокий Комиссар Ее Величества Королевы Английской.

Константин. 1890-1918 г. (По старому стилю. По новому Константин родился в 1891 г.). Нижегородского графа Аракчеева и Пажеского Его Величества корпусов. Вышел в лейб-гвардии Измайловский полк, по желанию отца. Во время войны 1914-1918 гг. спас полковое знамя и был награжден орденом св. Георгия IV степени.
Помню, как он пришел к завтраку, приехав в отпуск, и пошел к больному отцу, явиться. Меня от радости и волнения душили слезы: «у Кости Георгий»! Он был моим крестным отцом, очень заботливым. Отличался большой добротой и шармом и характером скорее походил на мать.
Погиб в Алапаевске.

Олег: 1892-1914 гг. Полоцкого корпуса. По собственному желанию поступил в Императорский Александровский лицей. Имел пушкинскую медаль и был в лицее «генералом от музыки», 49 курса. Шел по стопам отца, увлекаясь литературой. Вышел в лейб-гусары. В 1914 г., через две недели после начала войны, был смертельно ранен в атаке во время разъезда.
Фельдшер не мог, или не решился оперировать и Олега перевезли в Вильно, где он умер от гангрены.
Родители приехали за 20 минут до его смерти. Он был еще в памяти и так обрадовался привезенному ему отцом георгиевскому кресту. Крест дедовский. «Крестик Анпап» сказал он, растроганный. По его воле, хоронили Олега в нашем имении Осташево, московской губернии.
Я остро переживала смерть любимого брата. Но на похороны меня не взяли, несмотря на все мольбы и мои, и моей английской воспитательницы. Отчасти по недоразумению, отчасти считая, что я в 8 лет мала. Это было двойное горе. Если бы Олег жил, то несомненно был бы талантливым писателем и поэтом. Но, Богу виднее, он также мог погибнуть во время революции . ..

Игорь: 1894-1918 гг. Петровско-Полтавского корпуса. Пажеского и Елисаветградского Кавалерийского училища. Лейб-Гусар. Всегда живой, веселый, остроумный, готовый на шалости.
Во время Первой Великой войны чуть не потонул в Мазурских болотах, когда полк попал в окружение. Его спасли, а конь пропал: Игорь не мог забыть отчаянный взгляд тонувшей лошади и крестил ее.
Вообще, был большим лошадником. И он, с Иоанном и Константином погиб в Алапаевске.
На фронте заслужил Владимира IV степени с мечами и бантом и Георгиевское оружие.
Помню, как Королева Эллинов, Ольга Константиновна, старшая сестра отца, поцеловала темляк: я удивленно спросила:
«тетя Оля, что ты делаешь?»
Она ответила, что прикладывается к Георгиевскому темляку.

Георгий: 1903- 1938гг. Родился в день своих именин, 23-го апреля/6-го мая, на Георгия Победоносца, день тезоименитства Государыни Императрицы Александры Федоровны.
Если бы родилась девочка, конечно была бы названа Александрой, в честь Государыни.
Почему-то девочки Александры у нас в семье умирали, и потому родители были очень облегчены, что родился сын. Зачислен был, как все братья, в кадетский корпус, Орловский-Бахтина. Отец зачислял моих братьев в Корпуса по старшинству Корпусов. Георгий, как все братья, учился дома.
В корпуса они иногда ездили в а экзамены и Георгий был в Орле на приемном экзамене. По малолетству не успел стать знаменщиком, как старшие братья, не успел и служить в войсках. Отцу хотелось бы, чтобы он вышел на флот. Препятствие — неспособность к математике, как у всех нас. Даже и у отца.
В 1918г. Георгий с нашей матерью, племянниками Всеволодом и Екатериной и со мной выехал в Швецию. Оттуда в Бельгию, Брюссель. Из Брюсселя его послали в Швейцарию, лечить слабые легкие. За ним там присматривал граф Шуленбург. Из Лозанны Георгий самостоятельно уехал в Лондон и там работал в фирме по внутренней декорации домов.
В 1929 г. переехал в Нью Йорк. Здесь ему было очень не легко. Работал одно время у Сакса на Пятом авеню, смотрителем одного из отделений магазина. Встретился с одним выходцем из России, Винсентом (фамилия переделанная на американский лад) и с ним занимался делом импрессарио, по балетной части.
В 1938 г. скончался от перитонита, вследствие гнойного заражения слепой кишки. Не вовремя пошел к доктору в Нью-Йорке: Поехал на своем автомобиле из Ньюпорта, Род Ай-ланд. В пути, вероятно, аппендицит и прорвался. Болел два месяца. Перенес операцию удаления слепой кишки и две операции перитонита. О нем заботились в то время князь и княгиня Чавчавадзе. Княгиня Нина Георгиевна наша родственница. По отцу — троюродная сестра; по матери двоюродная племянница. Ее мать, Александра Георгиевна — дочь сестры отца, королевы Эллинов Ольги Константиновны и Короля Греции Георга I (брата Императрицы Марии Феодоровны). Отец ее наш двоюродный дядя, Великий Князь Георгий Михайлович.

Погребли брата на кладбище Моунт Оливетт, Маспет, Лонг Айланд. По моем приезде в Америку я перенесла его останки на монастырское кладбище Ново- Дивеево, где он и покоится теперь. Георгий был очень самостоятельного и чувствительного характера. Революция сильно на него подействовала. Он часто говорил, что не хочет жить и умрет молодым. Так это и было. Уехав из Швейцарии в Англию и став самостоятельным, он просил нашу мать его не поддерживать и помощь не присылать. У него было много шарма и здесь в Америке его очень любили.

Наталия: 1905г. - Родилась 10-го марта, крещена 10-го апреля, умерла 10-го мая, от мучительного менингита. В свои памятные дни посылает подарки в Елеонскую и Гефсиманскую обители. ... Во всяком случае в эти дни монастыри получают неожиданные дары и даже ждут их ...

Вера. 1906г. - Хотели назвать меня Марианной, в честь старшей и любимой сестры моей матери, царствующей княгини Шаумбург-Липпе, одного из самых маленьких княжеств Германии. Они были погодками и росли, как близнецы.
Сестра моего отца, Вера, герцогиня Вюрттембергская, очень огорчалась, что маленькую сестрицу Натусю не назвали ее именем. Поэтому Верой назвали меня. Родители особенно радовались рождению девочки, после стольких братьев и смерти «сестрицы Натуси». Моими восприемниками при крещении были Государыня Александра Феодоровна и брат Константин.

В мое время родители жили в Павловске, из-за здоровья отца. Летние месяцы проводили в имении Осташево, московской губернии, на стыке Звенигородского, Волоколамского и Можайского уездов. Это маленькое имение в 300 десятин отец купил, чтобы показать нам, детям, русскую деревню. В Осташеве мои любимые детские воспоминания; привольная деревенская жизнь, верховая езда, гребля на реке Рузе, той самой, которую Лев Толстой упоминает в «Войне и Мире», описывая Бородинское сражение.
Имение красиво расположено на правом, крутом берегу реки. Большой одичалый парк. На левом берегу Рузы розовая церковь с синими куполами. Утром меня будил трезвон. В последний раз мы ездили в Осташево летом 1916 г. У меня было какое-то предчувствие, что это последний раз . .. Бегала на могилу Олега в парке и по лесам строющейся церкви, недалеко от дома, под алтарем которой должен был быть погребен Олег. Церковь не достроили из-за революции. Большевики не то ее снесли, не то устроили в ней склад. Могилу Олега перенесли на кладбище, не уничтожили. Когда Сталин ввел ордена и погоны, дом починили и устроили в нем музей памяти К. Р., как национального поэта. В имении совхоз.
 

Зимы 1912-13 и 1913-14 года родители проводили в Египте, где отец лечился. Во время их отсутствия о нас двух младших заботилась Государыня и часто вызывала нас в Царское село, что в трех верстах от Павловска.

На лето 1914 г. родители с Георгием и мною поехали в Германию. Отец лечился в Бад Вильдунгене и Бад Наухейме. Мать с Георгием и мною гостила в Бюкебурге, Шаумбург-Липпе (столице Княжества). Затем ездили в Висбаден, к известному тогда глазному врачу профессору графу Визеру, чтобы показать ему мои глаза. Я родилась очень близорукой — наследствие со стороны отца. Затем мы довольно долго жили в Бад Либенштейне, где проводила лето наша материнская бабушка, принцесса Моритц Саксен-Альтенбургская. В этом маленьком городке герцогства Саксен-Мейнинген (бабушка была родом из Саксен- Мейнингена) были лечебные ванны и профессор Визер имел там виллу.
Я проходила курс его особого лечения, не признанное алопатами. У него своя особенная школа. У него же лечилась тетя Ольга. (Не в то время, а вообще).

Пахло войной, но отец не верил то усиливающимся, то слабеющим военным слухам, пока не пришла телеграмма от «Дяденьки», Димитрия Константиновича, о мобилизации **. Отец присоединился к нам в Бад Либенштейне. Накануне нашего отъезда за ужином сидели: адъютант отца, кн. Владимир Александрович Шаховской, наш француз м-сье Бальи-Конт, моя англичанка, Мария Васильевна Эджлей и фрейлина бабушки, Фрау фон Пленкнер. На следующий день поехали на автомобилях на железнодорожную станцию Иммельборн, чтобы взять скорый поезд на Берлин. Нас остановили. В Германии царила шпиономания и в автомобилях видели русское золото. На вокзале немцы ворчали, увидя русскую надпись на матросской фуражке Георгия («Потешный» — название катера Преображенского полка, мы все носили такие фуражки, девочки тоже). Ленту перевернули, но она просвечивала.

В Берлине к нам присоединился другой адъютант отца, Сипягин, со своей матерью, а в Кенигсберге княгиня Волконская. Это задерживало. Немцы, понятно, хотели интернировать отца. Мать объявила, что останется с ним. Заступилась германская Императрица Августа- Виктория и нас пропустили. В пограничном городе Ейдкунене (Восточная Пруссия) провели ночь. Вокруг вагоны, прусские часовые: помню крупную цифру 33 на их остроконечных касках в защитных чехлах. Окна велели открыть. Лишь у нас детей разрешили закрыть и затянуть занавески. Кормили черным хлебом и молоком. Утром, ротный командир, лейтенант Миллер, или Мейер, до тех пор вежливый, стал грубить и называть нашу мать «милостивая госпожа» (гнедиге фрау). Нас посадили в автомобили: родителей, Георгия и меня в первый, Эджлей, Бальи-Конта, Шаховского и камеристку матери во второй. Сипягина и камердинера отца Фокина задержали, как и большой багаж, сказав, что они последуют за нами через 10 минут. Занавески в автомобилях спущены, рядом с шофером солдат с винтовкой: ведено не открывать занавески, иначе будут стрелять. Мы с Георгием все же поглядывали, чуточку отодвигая занавески и пугали мать. Отец, как всегда, был спокоен. Внезапно остановились. Солдат рванул дверь, испуганно сказав «казаки идут». Нас высадили. Стали ждать Сипягина и Фокина, на обочине дороги.
Мимо нас проходили прусские беженцы со своим скарбом и повозками. На другой стороне дороги стоял крестьянин в белой рубашке, растопыря ноги, перед своим домом.
«Вы лучше уходите», советовал он, «казаки идут». Я на него смотрела и думала: если бы ты знал, что мы принадлежим к этим казакам ... Он потом исчез. Ждем 20 минут, пол часа, два часа. Никто из наших не появляется. Мать говорит, что прусский офицер держит свое слово и мы все ждали. В итоге Сипягин провел в плену всю войну, а Фокин вернулся в Россию, по возрасту, слишком пожилому для военной службы. Мимо нас проехал наш русский пикет. Затем появилась часть. Шаховской замахал чем-то белым, кажется рубашкой. Приближаемся. То были Новороссийские драгуны. Корнет Лепеха (живущий теперь в Вашингтоне, с семьей) сперва не узнал отца, потом не мог понять, как русский великий князь неделю после объявления войны мог оказаться в прусской канаве??? Нас проводили в Вержбалово. Вокзал полусгоревший. Говорили, что начальник станции со страху его подпалил. Грязь, беспорядок. В ванне под краном широкая черная полоса, как чернила. Сидели в царских покоях, ели солдатский хлеб и колбасу. Кисленький хлеб мне не нравился. С каким удовольствием поела бы я его теперь ...

В вагоне третьего класса поехали в Ковно. Мы с братом бегали и резвились. Нас остановили: «Папа спит». Отец отдыхал в купе вагона. В Ковно станция переполнена беженцами. Удручающая картина. Там стоял поезд Императрицы Марии Феодоровны, ожидая ее. Старый императорский поезд. Получили разрешение им воспользоваться: Государыня вернулась в Россию через Данию. Я спала в купе Наследника. Уютный поезд (серебро и голубой). Так мы вернулись домой в Павловск. Братья были уже на фронте. Их благословила, за мать, великая княгиня Мария Павловна старшая.

Через две недели пришла телеграмма о ранении Олега. Много лет с тех пор я боялась телеграмм, теперь же мне просто неприятно их получать. Мать носила траур серый, как по павшем за Родину. Вообще же при дворе траур был, конечно, черный:
на Пасху и Рождество белый, а в двунадесятые праздники серый.

В 1915 г. пал смертью храбрых мой шурин Багратион и скончался мой отец, о чем я писала раньше и была единственной свидетельницей его кончины.

В 1916 году мать с Георгием и мною переехала на жительство в Мраморный дворец в Петрограде; предоставила Павловск Иоанну, которому, как старшему сыну, он перешел. Павловск — майорат, то есть владение, переходящее от отца к старшему сыну. Кроме того, дворец надо было топить, живут ли в нем, или нет, чтобы не портился мрамор.
В Петрограде нас застала революция. Мы оставались во дворце до лета 1918 г. На втором этаже главного флигеля расположилось большевистское министерство (или уже комиссариат?) не то внутренних, не то иностранных дел. Надо было уходить. Нас, понятно, боялись брать к себе. Нашли квартиру у Жеребцовых, через дом от дворца: между Мраморным переулком и Американским (ранее турецким) посольством. Мать не хотела уезжать из России, памятуя слова. отца, что если Россия в нужде, то Русский Великий Князь ее не покидает.

Становилось все опаснее. Георгию было 15 лет, а на вид 16 и его могли мобилизовать в красную гвардию — или хуже. У нас был ночной обыск. В те дни пришел к матери шведский посол Брандстрем с письмом от шведской королевы Виктории, Баденской принцессы, с которой мать была дружна. Посол довольно долго не приносил этого письма, с приглашением выехать в Швецию. (Дочь посла, Эльза, работала в шведском Красном Кресте, заботилась о наших раненых и немецких пленных и написала очень не лестную книгу о России).

Через 6 недель мы выехали. На предпоследнем шведском пароходе «Онгерманланд». Советы в то время боялись иностранцев. Хлопоты шведов и протестантского епископа в Петрограде, Фрейфельд, увенчались успехом и нам удалось уехать. (Мать не перешла в православие. Ее отец был ярый протестант и взял с нее слово остаться протестанткой, что в 80-х годах прошлого столетия было возможно). Выехали мать, Георгий, я, племянники Всеволод и Екатерина, их ирландская бонна, управляющий двором матери, бывший адъютант отца князь Шаховской с женой и камеристка матери, Эмма Карловна, «Атта» Шадевитц. Бонну не хотели брать на нейтральный пароход, но ее сделали ирландкой Южной Ирландии (она была из Ульстера) и пропустили. На каждого из нас полагался один сундук. На пристани все осматривали, запретили вывозить серебро и золото. Даже осматривали медную оправу моих очков. В домике на пристани сидел человек, играл карандашом и бормотал по-французски, чтобы мать не подписывала какой-то бумаги, своего смертного приговора. Мать что-то нацарапала. Из-за нас пароход задержался на 2 часа.

До Кронштадта, где мы стояли ночь, с нами путешествовал комиссар, не уплативший за переход. Шаховской говорил, что это была самая страшная ночь его жизни. Совет в Кронштадте мог нас опять снять с парохода. На следующий день пошли в Ревель. Там подошел заслуженный, видавший виды немецкий миноносец. Мою мать приехал проведать комендант Ревеля, немецкий генерал фон Зеккендорф, саксонец, с которым мать играла в детстве.

Георгий заложил руки за спину и не пожелал здороваться с «поганым немцем»; я кисло подала ему руку и убежала. Впрочем, после довольно бурного перехода (зеленая вода, крупные барашки, яркое солнце, красота. Качало.) пришли в Гельсингфорс. Там свирепствовала испанская инфлюэнция и нас не пустили на берег. Любовались освещенным городом. На следующий день часа на два остановились в Мариагамме. Туда приехал представитель генерала Маннергейма, президента Финляндской республики, чтобы говорить с матерью. В финских шхерах стоял густой туман и мы вместо 4-х дней шли 8. Провизия портилась, котлеты были сладкие. Раз во время обеда поднялась суматоха: задели якорем электрический кабель. С нами в первом классе был советский агент: мы его прозвали — по одежде — «клетчатые панталоны». Он не стесняясь говорил за столом, что, мол, «если бы не убили товарища Урицкого, этих поганых Романовых никогда бы не выпустили».

В Стокгольме нас встретил шведский Кронпринц, дед нынешнего короля. В это время «клетчатые панталоны» выгружал кипы советской пропаганды ... Мать предупреждала короля, но ей не верили, считая ее напуганной революцией...

В Швеции мы оставались до 1920 г. Стало дорожать и мать решила уехать в Бельгию. Во время коронации 1896 г. представителем Бельгии приезжал принц Альберт, будущий герой Король Альберт I бельгийский (Первая мировая война). Он очень понравился отцу, который говорил, что если придется покинуть Россию, хорошо бы выехать или в Бельгию, или же в Аргентину, где отец был молодым моряком. Мать написала королю, который ответил, что если парламент позволит, то можно приехать. Шаховской глумился: вот так король, который должен спрашивать разрешения парламента. Нам позволили прибыть в Брюссель. Там мы все время болели. Король на нас обращал мало внимания, вероятно потому, что мать была немка. А ведь королевский дом Бельгии тоже немецкий, Саксен-Кобург-Гота и в гербе саксонские знаки ...

 

В 1922 г. брат матери. Герцог Эрнст II Саксен-Альтенбургский, просил мать переехать в Альтенбург, во дворец Принценпалэ, флигель огромного замка, стоявшего на порфировой скале, чтобы в него не поселили чужих людей. В Германии не хватало квартир. Я последовала через пол года, после перенесенной очень сильной стрептококовой ангины. Вследствие германской инфляции и недоедания у меня появился туберкулез легочных корней, хилуса. Лечилась в баварском Альгее, Оберстдорфе.
— Мать скончалась от рака в 1927 г. Я с «Атта» затем два года жила в Лондоне, где тогда еще жил Георгий. Англия страна дорогая. Вернулась в Альтенбург. Отчасти из-за старой «Атта», которая была родом из Альтенбурга и уехала в Россию с матерью в 1884 г. Я хотела, чтобы она последние годы жизни провела у себя на родине. Она скончалась в 1944 г., на 85-том году жизни, впавши в детство.

 

Скоро после начала Германо-Советской войны меня просили быть переводчицей при наших «ост-арбейтерах». Сперва на нескольких заводах, потом на одном большом заводе. Гестапо не нравилось мое отношение к своим русским. В сущности бесподанные не могли работать переводчиками, но не хватало немцев. Меня перевели в почтовое отделение лагеря, в котором было 9 наций. По объявлению тоталитарной войны попала на сам завод. Не хотела освободиться: чтобы не думали, что я увиливаю. Посмотреть, как живут рабочие не вредно. О моем освобождении с завода и других подробностях могу рассказать как-нибудь отдельно.

Ходили слухи о приходе красной армии. В те дни неожиданно появился у меня князь Павел Александрович Чавчавадзе, муж Нины Георгиевны. Князь Чавчавадзе во время II Мировой войны был капитаном американского Красного Креста и заботился о военнопленных, Ди-Пи и концлагерниках. Увидел на шоссе надпись Альтенбург и решил проведать тот ли это самый, где я жила. Я просила его помочь выбраться. Он не был уверен в своих возможностях. Тут меня предупредили, что надо готовиться к уходу. Не долго думая, мой двоюродный брат принц Фридрих-Эрнст Саксен- Альтенбургский и я ушли через пол часа. Шли в Баварию, к его знакомым. 240 километров в 12 дней, из коих я два дня лежала, растерши пятки ног до крови.

Придя на место, пятки, особенно левая, заживали 6 недель. Снова пахло войной и мы оба решили навестить как можно больше близких людей и разъезжали по всей южной Германии. В конце концов 5-го января 1946 г. я попала в Гамбург. До 1949 г. работала переводчицей у англичан. Наше 139-тое отделение заботилось о больных Ди-Пи. По его демобилизации работала в Ди-Пи Медикал Сентер и аптеке. Скоро ее закрыли и я была в приемной в другом британском учреждении. В 1951 г. прилетела в Нью Йорк, вместе с четой Влесковых, родителями отца Глеба, которых знала по Берлину. Влесков офицер Ингерманландского гусарского полка. Покидала я Россию на шведском пароходе Онтерманланд, сиречь Ингерманландия, а из Германии улетела с офицером Ингерманландского полка.

 

В Нью Йорке сперва 6 месяцев работала в Толстовском Фонде. Затем болела. В ноябре 1952 г. поступила в «Общество Помощи Русским Детям за Рубежом» и оставалась там до 1969 г. Контора «Детского» Общества находится в полу-подвале главного здания американской Митрополии, Свято-Покровском Соборе.
Оставаться там стало невозможно, а переехать в другое помещение Общество (Главное его Правление) не может, не находя дешевой канцелярии. До 1971 г. я помогала в Попечительстве о нуждах Русской Православной Церкви за Рубежом и сейчас еще пишу там письма, когда. надо.

В апреле 1971 г. вышла на пенсию.

Добрые люди помогли приобрести дом в Ричмонде, штат Мейн. Он завещан ОКО, но думаю, что унаследуют его Зарубежные кадеты.

Вот нескладная история нашей семьи. Много радости, много горя. На все воля Божия. Слава, Тебе, Господи, за все.
   
Ольга
---------------------
*) Алапаевск — город да Урале, где содержалась большевиками под арестом группа Членов Императорской Фамилии (более 14 человек) во главе о братом Государя Вел. кн. Михаилом Александровичем. Все были расстреляны. Лрим. Ред. **) Несмотря на то. что многое из печатаемою ниже было напечатано в статье "Мой Отец" в № 2 Переклички — повторяем более подробное изложение с НОВЫМИ данными. Прим. Ред.