Глава VII.

Проект князя П. Л. Зубова об учреждении губернских училищ и преобразовании столичных (1-го и 2-го) кадетских корпусов. - Учреждение Совета о военных училищах. - Сооружение каменного здания корпуса. - Порядок поступления малолетних дворян в корпус.- Граф В. А. Зубов. - А. А. Клейнмихель.

Цесаревич Константин Павлович и перемены в корпусе. - Учебная часть. - Участие офицеров корпуса в формировании л.-гв. Финляндскаго полка. - Практические походы кадет. - Комплектование Гренадерской роты лучшими кадетами по учению, поведению и фронту. - Усиленные выпуски 1811 и 1812 гг. - Воспитанники корпуса - герои Отечественной войны. - Пожертвование от 2-го кадетского корпуса на Народное ополчение. - Погребение Кутузова. - Командировки А. А. Клейнмихеля и офицеров корпуса. - Граф Д. Д. Курута. - А. И. Маркевич. - Воспоминания бывшего кадета Н. В. Вохина. -"Видение" кадета Володского и иеромонах Феофил.

 

Прежде, чем продолжать дальнейшее изложение исторического прошлого 2-го кадетского корпуса, необходимо остановиться на проекте шефа 1-го кадетского корпуса, генерала-от-инфантерии, князя Платона Александровича Зубова, об учреждении губернских военных училищ.

Проект этот вызвал к жизни известный "план военного воспитания" , а затем и учреждение Совета о военных училищах - центрального органа, в ведении и под главное управление которого поступили существовавшие в то время военно-учебные заведения.

В самом начале XIX века возникла мысль о преобразовании всей системы военного воспитания. Тогда полагали, что столичные (1-й и 2-й) кадетские корпуса следует оставить только для высшего военного образования, низшее же и среднее должно быть общим с гражданскими гимназиями. Эта мысль была положена в основу проекта князя Зубова.

В первый же год царствования Императора Александра І-го, князь П. А. Зубов представил Государю проект учреждения губернских военных училищ, с целью подготовления в них сыновей дворян, посредством начального общего образования, к поступлению в столичные (1-й и 2-й) кадетские корпуса, а также и в университеты.

Столичные корпуса при этом получали бы для дальнейшего обучения только тех воспитанников губернских военно-учебных заведений, которые окажутся наилучшими по подготовке. Прилив воспитанников из губернских военных училищ, по окончании курса, в столичные корпуса вызвал бы необходимость увеличения комплекта этих последних заведений. Это обстоятельство было также предусмотрено проектом, в котором численный состав столичных корпусов определен в 2,000 кадет. После пятилетнего же пребывания в столичных корпусах, молодые люди, по окончании курса, в возрасте 17-20 лет, могли быть уже выпускаемы офицерами во все роды оружия (за исключением, впрочем, кавалерии). Что же касается тех из окончивших курс в губернских училищах воспитанников, кои не будут переведены в столичные корпуса, то все они могут быть, по проекту, отсылаемы, для окончания образования, в университеты, откуда уже могут выходить в гражданскую службу.

В конечном результате осуществление такого плана давало бы ежегодные выпуски из каждого корпуса до 400 человек и по стольку же ежегодно поступало бы новых надежных "лучших школьников".

Словом, основная идее проекта князя Зубова, в общем, сводилась к тому, что 1-му и 2-му кадетским корпусам предназначалась роль современных военных училищ, а военным губернским училищам роль современных кадетских корпусов.

Утвердив все предположения князя Зубова во всей их силе, Император Александр І-й вместе с тем повелел генерал-майору Бегичеву осмотреть немедленно намеченные в проекте князя Зубова пункты учреждения губернских военных училищ, возложив вместе с тем на него поручение "познать мысли самого дворянства" о проектированных заведениях, предложив им "участвовать доброю волею и пособиями в их учреждении".

Возвратившись из командировки в июне 1802 г., генерал-майор Бегичев всеподданнейше донес об успешных результатах предприятия и представил Государю ведомость пожертвованиям, которых оказалось в сумме около 890,000 руб., кроме недвижимого имущества, пожертвованного для той же дели в некоторых городах.

Далее проект князя Зубова, по Высочайшему повелению, был внесен на рассмотрение временной комиссии, под председательством Великого Князя Константина Павловича, из членов: министра народного просвещения, графа Завадовского, князя Чарторыского, Новосильцева и директора 1-го кадетского корпуса, генерал-майора Клингера, при участии директора 2-го кадетского корпуса, генерала-от-инфантерии графа В. А. Зубова, инженер-генерала фон-Сухтелена, вице-адмирала Чичагова и генерал-майора Бегичева 1-го.

Для работы временной комиссии были преподаны нижеследующие руководящие указания.

Губернские военные училища надлежит устроить для предположенного числа 8,000 воспитанников, которые, под руководством военных наставников, должны приучаться к военной дисциплине и заниматься военными упражнениями. Для обучения языкам и наукам воспитанники должны посещать классы губернских гимназий, снабженных всеми к тому нужными пособиями.

По обсуждении проекта князя Зубова, временной комиссии надлежало составить план учреждения губернских военных училищ и порядок управления их военными директорами, под начальством главного директора всех губернских и "высших", т. е. столичных, кадетских корпусов. Попутно на временную комиссию возлагался пересмотр уставов и положений "высших" кадетских корпусов, с целью выработать "правила к лучшему образованию сих последних".

Комиссией этой постепенно были внесены изменения в проект князя Зубова и был выработан подробный "план военного воспитания", который был представлен Государю и Высочайше утвержден 21 марта 1805 года.

По этому "плану", вместо предполагавшихся 17 училищ, было положено к открытию только 10 училищ (В С.-Петербурге, Москве, Смоленске, Киеве, Воронеже, Твери, Ярославле, Нижнем, Казани и Тобольске), так как комиссия имела в виду, с одной стороны, избежать больших расходов, потребных на постройку и содержание заведений, с другой - облегчить трудность в снабжении училищ учителями. Кроме того, повергалось на Высочайшее благовоззрение предположение комиссии об оставлении столичных корпусов (1-го и 2-го) в прежнем их положении, "доколе не примет действия новое образование военного воспитания в губерниях и прием воспитанников в оные будет убавляться по мере приема воспитанников в губернских военных училищах".

В заключение доклада испрашивалось соизволение Государя-заседания временной комиссии прекратить, назначив членов в предположенный в плане Совет, и учредить под ведением его комитет, который занялся бы "предписанными ему в том же плане предметами".

Высочайше утвержденный 21 марта 1805 года "план военного воспитания" в существенных чертах сводится к следующему:

Военное воспитание благородного юношества начинается в губернских военных училищах и оканчивается в двух "высших" кадетских корпусах в С.-Петербурге. Число воспитанников, обучающихся во всех губернских военных училищах, простирается до 8,000 чел., разделенных на 25 рот.

Воспитание в этих училищах разделяется на часть учебную и часть военных упражнений.

Обучение воспитанников производится в местных губернских гимназиях, а военные упражнения - в самых военных училищах. Продолжительность обучения в классах гимназий установлена в 5 лет. Воспитанники обучаются всем положенным в гимназиях предметам, кроме латинского языка, взамен которого им преподаются начальные основания фортификации. По окончании учения в гимназии, производится публичное испытание, после которого воспитанники, признанные во всех отношениях годными к продолжению военной службы, отправляются в столичные корпуса, для продолжения военного образования; все же остальные, т. е. признанные "по слабости здоровья или другим причинам" неспособными к военной службе, направляются в университеты.

В столичных корпусах, 1-м и 2-м, курс обучения продолжается три года и заключает в себе, "все те науки и практические занятия, которые необходимы будущим офицерам всех частей, армию составляющих, так, чтобы каждый воспитанник мог приобрести общие познания военного искусства, как-то: инженерного, со включением генерал- штаба, и артиллерийского, совокупно с познаниями пехотной и кавалерийской службы" (По „плану" разрешалось принимать в 1-й и 2-й кадетские корпуса и со стороны, но не иначе, как по экзамену.)

По этим соображениям в программу преподавания столичных корпусов введены следующие предметы: языки - русский, французский и немецкий; алгебра, геометрия, тригонометрия, начала дифференциального и интегрального исчисления, физика, механика, естественная история, всеобщая история, география, права естественное, народное и военное, мораль, статистика, логика, общая энциклопедия, красноречие и рисование; из военных наук: тактика, фортификация, стратегия, военная история, артиллерия, ситуация; для инженеров, сверх того - гидротехническая архитектура, а для кавалеристов - "курс скотолечебной науки".

По окончании курса учения воспитанники из отделений "пехоты и конницы" выпускаются в действительную службу прапорщиками и корнетами в армию, а лучшие по успехам - в гвардию. Что же касается воспитанников, посвятивших себя изучению наук инженерных и артиллерийских, то они, по окончании трехлетнего курса, остаются еще на год при корпусе, для усовершенствования. Для этой последней цели при каждом корпусе проектированы два специальных курса - один для артиллеристов, другой - для инженеров. Воспитанники, прошедшие и эти дополнительные курсы, выпускаются в специальные роды оружия подпоручиками и поручиками.

Все губернские военные училища, а равно столичные корпуса управляются "Советом о военных училищах", в состав которого входят директора 1-го и 2-го кадетских корпусов и "другия особы" по Высочайшему назначению. Совет посылает "визитаторов (инспектирующих) для свидетельствования состояния корпусов и успехов воспитанников, в учении".

Для составления подробных планов курсам учения и для составления устава учебной части учреждается при Совете особый комитет.

 

Утвердив поднесенные комиссией о военных училищах доклад и план военного воспитания, Император Александр І-й учредил "для устроения и главного управления всех корпусов Непременный совет", повелев присутствовать в нем, под председательством Цесаревича Константина Павловича, министрам: народного просвещения графу Завидовскому и военно-сухопутных сил Вязмитинову, инженер-генералу Сухтелену, инспектору всей артиллерии - графу Аракчееву; товарищам министров: иностранных дел - князю Чарторыскому и юстиции - Новосильцеву и директорам 1-го и 2-го корпусов, генерал-майорам Клингеру и Клейнмихелю (По кончине гр. В. А. Зубова генерал-майор Клейнмихель был вновь назначен директором 2-го кадетского корпуса).

Совет этот немедленно должен был приступить к устроению губернских военных училищ в назначенных местах и к преобразованию высших кадетских корпусов, составив для последних полный устав и штаты, для чего на Совет возлагалось избрать и представить на утверждение членов в учреждаемый под ведением его Комитет.

Во исполнение Высочайшего повеления, Совет о военных училищах 4-го апреля 1805 г. открыл свои заседания. В первых же заседаниях Совета был определен состав комитета, в который, кроме лиц, назначенных по Высочайшему повелению (инженер-генерала Сухтелена, графа Аракчеева, генерал-майора Клингера и генерал-майора Хитрово), были назначены еще следующие лица: член главного правления училищ, статский советник Фус, 1-го пионерного полка генеал-майор Шванебах, 8-го артиллерийского полка полковник И. Г. Гогель и директор Пажеского корпуса, генерал-майор А. Г. Гогель.

Комитет открыл свои заседания 8-го мая 1805 г. и тотчас же приступил, по поручению Совета, к выработке проекта устава, штата и табелей губернских военных училищ. В конце мая того же года комитет окончил возложенный на него труд и представил его в Совет.

К весне 1806 г. труды Совета по выработке устава, штатов и табелей для военных училищ были закончены.

Выработанный "устав губернских военных училищ" и штат с табелью для пяти училищ одноротного состава (Тверского, Ярославского, Нижегородского, Казанского и Тобольского) не были, однако, представлены на Высочайшее утверждение. Пролежав в канцелярии Совета до 1811 г., они были снова подготовлены для представления Государю, но и в пересмотренном и окончательно редактированном виде устав все-таки остался в делах Совета и дальнейшего движения в царствование Императора Александра I не получил. Причинами тому могли быть:

1) военные события и отсутствие Цесаревича, жившего в Варшаве;

2) недостаток денежных средств и затруднения, которые встретились в сборе обещанных дворянством пожертвований.

Несмотря на то, что устав губернских военных училищ не был утвержден, многие положения его, во всяком случае, были приняты к сведению при осуществившихся частных преобразованиях столичных кадетских корпусов (1-го и 2-го) в 1811 и следующих годах.

В этом уставе между прочим были подробно изложены обязанности директора и офицеров, правила производства экзаменов, военных экзерциций, разводов и церковных парадов.

В §§ 115 и 117 устава говорится о взысканиях и, между прочим, о наказаниях розгами: "за весьма значащие проступки и если никакими уже кроткими средствами виновного исправить не можно, надлежит штрафовать розгами", при чем наказание это должно производить публично, в присутствии директора, офицеров и всех воспитанников.

§ 119 устанавливается, как мера взыскания - длинный серый кафтан, без косы, с тем, чтобы на учащемся "не оставалось ничего, чтобы означало воспитанника военного училища". Здесь же рекомендуется отделение такого воспитанника от товарищей; пищу они должны принимать стоя, без скатерти и салфетки, из деревянной посуды.

По "плану военного воспитания", кадетские корпуса 1-й и 2-й подлежали коренной реорганизации, как заведения, предназначенные собственно для военного образования будущих офицеров, но до открытия достаточного числа губернских военных училищ положено было оставить эти два корпуса на прежних основаниях. Поэтому, в течение всего царствования Императора Александра I, оба кадетские корпуса подверглись лишь частным преобразованиям, клонившимся к улучшению способов подготовки будущих офицеров и увеличению их числа, сообразно возрастающим потребностям армии, в связи с мерами, направленными к улучшению благоустройства обоих заведений.

 

Со времени учреждения Совета о военных училищах, 2-й кадетский корпус поступил в его ведение.

Первым благодеянием, которое оказал 2-му кадетскому корпусу Император Александр I, было окончательное сооружение для корпуса каменного здания. Хотя в 1800 г. и была начата постройка одного фаса проектированного здания, однако, для него успели только вывести фундамент. Кроме того, в прежнем плане оказались некоторые неудобства, а потому Государь повелел директору корпуса, графу В. А. Зубову, составить, для обсуждения плана постройки, временный комитет из корпусных генералов и штаб-офицеров. Членами этого комитета были назначены: генерал-майоры: Клейнмихель и Ильин, инспектор классов, действительный статский советник Вебер, полковники: Алексеев (учитель фортификации) и Трощинский, майоры: Маркевич и Варкгаузен. Комитету была дана графом Зубовым особая "Инструкция" и ему было поручено составить новый проект корпусному строению, а затем и надзор за производством работ.

16-го мая 1801 года новый план трем коленам корпусного здания, составленный архитектором коллежским советником Демерцовым, удостоился Высочайшего утверждения, и в том же году была начата постройка двух фасов корпусного четырехугольника, а в 1802 г. и третьего (На постройку третьего колена было отпущено 88.825 р). В следующем, 1803 г., в один отстроенный уже фас были введены две кадетские роты.

Вскоре после этого корпус удостоился посещения Государя. 20-го мая 1803 г. Император Александр Павлович изволил осчастливить 2-й кадетский корпус первым своим посещением.

В 1804 г. все строение было окончено, при чем, против первоначального плана, сделаны изменения, а именно: по случаю увеличения числа кадет, танцевальный зал обращен в классы, и с обеих сторон сделаны к нему пристройки, из которых в одной помещались, впоследствии, внизу - летняя караульня, а вверху - библиотека; в другой же: внизу - два младших класса, а вверху - чертежный класс. Все строение обошлось в 359,674 рубля.

В самом здании корпуса были освящены две церкви: в верхнем этаже холодная во имя Св. Александра Невского, а под нею теплая - во имя Св. Великомученицы Екатерины.

В это же время были начаты постройкой и два каменные дома для помещения в одном Солдатской роты, а в другом нижних служителей, мастеров и художников. Место под эти дома было уступлено корпусу инженерным ведомством, с согласия инженер-генерала П. К. Сухтелена. До того времени оно было занято ветхими деревянными строениями инженерного фурштадтского двора. Кроме того, "близ реки (Ждановки) было построено "каменное отделение" вмещавшее в себе хлебную, квасную и прачечную.

На все эти постройки, кроме отпускавшихся ежегодно 10,000 руб. на возведение каменных зданий корпуса, ассигновывались особые суммы (В 1808 г. принадлежавшее корпусу „пустопорожнее место" Высочайше повелено отдать под постройку казарм для „унтер-офицеров и музыкантов, в армию приуготовляемых" ).

План Петроградской стороны Санкт-Петербурга. В центре видны новые строения и манеж Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса

 

Несколько позднее, по представлению уже нового директора корпуса, генерала Клейнмихеля (в 1809 г.) на место деревянных манежа и конюшни, пришедших в совершенную ветхость, были построены новые каменные, по проекту и. д. корпусного архитектора, учителя гражданской архитектуры, капитана Кузнецова. Манеж с принадлежащими к нему квартирами и конюшнею обошелся в 76,225 рублей. Наконец, в 1813 г., по проекту того же Кузнецова, построены каменные бани, на месте, сгоревших в 1812 г., деревянных; строение бань стоило 41,961 руб.

 

Со времени вступления на Престол Императора Александра І-го все недоросли, коих родители или родственники просили о помещении их во 2-й кадетский корпус, были представляемы лично Государю Санкт-Петербургским комендантом. Государь обыкновенно препровождал малолетних дворян к директору корпуса, предоставляя прием их его усмотрению.

Любопытную картинку поступления в корпус, в описываемое время, рисует бывший кадет Н. В. Во хин (Между прочим, в чине капитана л.-гв. 2-й артиллерийской бригады, Николай Васильевич Вохин был назначен в 1820 г. первым командиром Артиллерийского Училища) в своих воспоминаниях, напечатанных в "Русской Старине“ за 1891 г.

"По кончине родителя моего, Василия Федотовича Вохина, последовавшей в 1799 г., осталось нас братьев четверо. Старший я, 9 лет, Иван 8, Петр 5 и Арсений 8 лет. Покойный батюшка имел около трехсот душ в Псковском уезде и долгов более 18,000 р. ассигн. С кончиною его, кредиторы, боясь потерять свои деньги, вошли с требованиями об уплате их. Матушка, истинная благодетельница наша, приняла на свое имя долги покойнаго батюшки и заложила в заемный банк приданую деревню свою в сто душ, для удовлетворения неотвязчивых кредиторов. По исполнении сего оказалось невозможным продолжать домашнее ученье мое и брата Ивана, вследствие чего матушка решилась отдать нас в кадетский корпус.

В июне 1801 г., матушка, в сопровождении родного дяди нашего, Ивана Васильевича Ладыженскаго, председателя псковской палаты гражданскаго суда, отправилась с нами в С.-Петербург. В то время было лишь три кадетских корпуса: 1-й, что был Сухопутный, 2-й "Артиллерийский и Инженерный" и Морской. Ни в котором из них не было знакомых. Куда ни бросались матушка и дядюшка для определения нас, везде встречали препятствия и думали уже возвратиться в Псков, как однажды посетил дядюшку старый приятель его, купец Зубчанинов. Узнав о стеснительном положении нашем, он сказал: "Да почему вы, батюшка, И. В., не обратитесь с просьбою прямо к Государю". Дядюшка и матушка возразили: "Помилуйте, да если к вельможам нет доступа, то как же думать об утруждении просьбой Государя!.." "А вот как,-отвечал умный Зубчанинов,-возьмите детей и явитесь с ними к разводу; Государь увидит их и примет". Долго спорили и, наконец, решились попытать счастье. Послали за портным и нас, малюток, одели в губернские мундиры, с высокими голубыми воротниками, и в треугольныя высокия шляпы, из-под которых видны были лишь носы наши. Мы, как дети, не могли нарадоваться такой парадной обновке.

Когда все было готово, 25-го июля 1801 г., матушка отвезла нас в Казанский собор, низенький, деревянный, стоявший на месте теперешняго великолепнаго храма. Отслужив молебен Пресвятой Деве Богородице, матушка поручила нас, сирот, Ея покровительству, - и матушка, и мы горько плакали, пока усаживали нас в карету. Дядюшка приказал утереть нам слезы, сказав, что "плакс" в корпус не принимают. Лишь только мы вышли из кареты, подехавшей к дворцовому экзерциргаузу, как увидели едущих туда из Зимняго дворца нескольких генералов. Впереди других находился князь Ливен ( Христофор Андреевич, генерал-адъютант). Дядюшка смело подошел к нему и доложил, что он привез двух сирот, псковских дворян, и желает утрудить Государя Императора просьбою об определении в корпус. Князь Ливен, окинув нас глазами, сказал: "Хорошо. Дайте мне детей", а нам: "Ступайте, дети, за мною". Мы не шли, а бежали за ним. Обратясь к одному из адъютантов, он приказал поставить нас на левый фланг имевших счастье представляться Государю. Когда же Император подошел к нам, то князь Дивен доложил: "Два псковские дворянина желают иметь счастье служить Вашему Величеству".

Государь Александр Павлович, с улыбкою посмотрев на нас, изволил сказать: "Очень рад. Но куда же нам определить их?" шутя, спросил государь князя Ливена. Он отвечал: "По росту - в кавалергарды, Ваше Величество!"

"А по силе, - возразил Государь, - в артиллерию", добавя: "Этот молодец", - указывая на брата Ивана, - "один повернет пушку". Потом обратясь к нам, изволил спросить: "Умеете ли вы ездить верхом?"

Мы отвечали: "Не умеем". Государь добавил: "Если не умеете, так надобно учиться и для того я определю вас в корпус". Потом, милостиво потрепав нас по щекам, изволил сказать князю Ливену: "Отошли их к Валериану Александровичу" (Зубову - директору 2-го кадетского корпуса). Едва изволил отойти Государь, как подошел к нам адъютант и сказал: "Пойдемте, дети, со мною, Государю угодно, чтобы я свез вас в корпус".

У выхода из экзерциргауза ожидал нас дядюшка И. В. Ладыженский... Он обрадовался определению нашему, как бы собственному счастью, и в избытке чувств стал благодарит сопровождавшаго нас адъютанта, но он на вежливости дядюшки холодно отвечал ему, что имеет приказание отвести нас в корпус и более ничего не .знает. Молча приехали мы к графу Зубову.

Граф обласкал нас, поворачивал кругом и хвалил наши мундиры: "Жаль, что в корпусе вы не можете носить их". Мы приняли слова эти за наличныя деньги и гордо пошли в 8-ю роту, куда граф приказал записать нас. Едва ли не весь корпус сбежался смотреть на нас, как на чудо, присланное Государем. Маленькие кадеты начали подергивать за фалды мундиров наших, другие за шляпы, иные спрашивали: "Как ваша фамилия? Которого полка ваши мундиры на вас?" и проч., и проч. Одним словом, будущие товарищи затормошили нас.

Дядюшка не мог заметить этого, он шел впереди с офицером, посланным графом к ротному командиру нашему, А. А. Бухмейеру, который с большим уважением встретил дядюшку и обещал ему беречь нас, с нами же сделал личное знакомство одолжением отпустив нас к матушке на все время пребывания ее в Петербурге.

Бумаги и прочие документы о законности рождения и крещения нашего взял у дядюшки офицер, посланный с нами в корпус. Это был адъютант Н. А. Огарев.

Радость матушки была неизъяснима, она то плакала, то смеялась, целовала нас, обнимала дядюшку, благодарила его, молилась Богу - словом, была вне себя от восхищения...

На другой день, утром, матушка повезла нас с собою в Казанскую церковь, где слушали благодарственный молебен, а дядюшка И. В. Ладыженский поехал к князю Ливену, благодарить его сиятельство за наше определение. Князь очень милостиво принял дядюшку и разсказал всемилостивейшую шутку Государя Императора, предвареннаго им о просьбе "псковских аршинных дворян в мундирах".

Не более как с недельку после того мы блаженствовали под кровом нежнейшей матери и редчайшаго дяди. По истечении ее, дядюшка отвез нас в корпус..."

 

С самого вступления своего в должность директора корпуса - граф В. А. Зубов, по чувству сострадания к недостаточному состоянию большей части родителей определяемых в корпус детей, принимал их без отказа, хотя в корпусе и не было вакансий. На содержание таких сверхкомплектных кадет их родители вносили сначала, по примеру прежних лет, по 200 рублей; но впоследствии все они стали содержаться хозяйственным образом из общей корпусной суммы, особенным попечением графа Зубова, а некоторые даже на его собственный счет. По смерти его, последовавшей 21-го июля 1804 г., сверхкомплектных кадет оказалось 212 человек, что составляло более половины штатного числа кадет, так что корпус не мог уже их содержать из общей своей суммы, и Император Александр І-й, по ходатайству вступившего опять в должность директора корпуса генерал-майора А. А. Клейнмихеля, повелел недостающую на содержание сверхкомплектных кадет сумму отпускать ежегодно из Государственного Казначейства. С этого времени до утверждения нового штата корпуса в 1816 г. число кадет почти беспрерывно увеличивалось и иногда вдвое превышало штатное положение.

За последние годы директорства гр. В. А. Зубова шефами трех кадетских рот были: сам гр. Зубов, генерал-майор Ильин и генерал-майор Клейнмихель, а Солдатской роты - полковник Трощинский.

 

Строевое обучение кадет производилось под общим руководством генерала Клейнмихеля, весьма требовательного в этом отношении. В одном из приказов по корпусу гр. Зубов, изъявляя генералу Клейнмихелю свою признательность за ученье кадет, между прочим свидетельствовал, что "они доведены больше нежели по их летам и силам ожидать можно".

В 1803 г. торжественно праздновалось столетие Петербурга. В параде войскам принимали участие и кадеты 2-го корпуса - они стояли "под ружьем" у монумента Петра Великого.

 Около этого же времени состоялось распоряжение о том, чтобы офицерам, окончившим кадетские корпуса, время их пребывания в корпусе не засчитывалось в службу.

 

По кончине графа В. А. Зубова директором 2-го кадетского корпуса вторично был назначен генерал-майор Андрей Андреевич Клейнмихель (Полного послужного списка генерала Клейнмихеля не имеется даже в Архиве Главного управления военно-учебных заведений).

А. А. Клейнмихелю в это время было 47 лет. Он был "Лютеранскаго закона пасторский сын, урожденный в г. Риге", как сказано в его формуляре. "Грамоте: по российски, по немецки и по французски умеет, артиллерийскую науку и тактику знает", говорится там же. Поступив на службу в Киевский мушкетерский полк капралом 8-го ноября 1775 г., Клейнмихель через месяц был произведен в фурьеры, в следующем году в подпрапорщики, а затем в сержанты, и наконец в 1779 г. в прапорщики.

В 1782 г. он был назначен полковым квартермистром. За это время А. А. Клейнмихель находился с полком в походах в 1778 и 1779 гг. в Польше, а в 1788 г. в Крыму "при занятии онаго". В конце 1784 г. он был переведен в Артиллерийский и Инженерный Шляхетный кадетский корпус, с переименованием артиллерии подпоручиком, в 1789 г. назначен в штаб генерал - поручика Меллисино адъютантом "чина армии капитанскаго", а в следующем 1790 г. был снова определен, с чином артиллерии капитана, в корпус и с этого времени уже не оставлял службу в корпусе. В 1793 г. он был произведен в майоры, в 1797 г. уравнен с армейским подполковником, а в конце того же года произведен в полковники. 4-го января 1799 г. А. А. Клейнмихель был произведен в генерал-майоры, а 1-го октября назначен директором Артиллерийского и Инженерного Шляхетного корпуса, в каковой должности состоял до 6-го декабря 1800 г., когда его место занял граф В. А. Зубов. 22-го июля 1804 г. генерал-майор Клейнмихель был вновь назначен директором корпуса и в этой должности оставался до кончины. 

Он жил в желтом деревянном небольшом доме, неподалеку от корпуса. Наружность Клейнмихеля была очень замечательна и на многих наводила даже страх. Высокого роста, толстый, А. А. Клейнмихель имел серьезное лицо, с крупными чертами и отвисшим подбородком. "Фронтовик" по преимуществу, он памятен также как составитель первой печатной "рекрутской школы“, которую кадеты должны были учить наизусть.

Одним из первых распоряжений генерала Клейнмихеля, по вторичном вступлении его в должность директора, было приказание дежурным по корпусу штаб-офицерам свидетельствовать ежедневно кушанье и все припасы, употребляемые для стола кадет и воспитанников Солдатской роты.

 

3-го февраля 1806 г. генерал Клейнмихель получил следующее повеление Цесаревича Константина Павловича:

"Его Императорское Величество Высочайше поручить изволил управлению моему 2-й кадетский корпус. Я объявляю Вашему Превосходительству сию Высочайшую волю и вследствие того предлагаю:

1) относиться ко мне по всем распоряжениям до исполнения касающимся и мимо меня никаких представлений и донесений не делать и ожидать на оныя моего предписания;

2) о чрезвычайных происшествиях также ко мне прямо доносить;

3) прислать мне немедленно рапорты о состоянии 2-го кадетского корпуса и списки всем штаб и обер-офицерам и кадетам, формулярные, именные и по-ротно;

4) месячные рапорты ко мне от корпуса следующия доставлять 1 числа каждаго месяца, а таковые-ж к Государю Императору присылать ко мне накануне 1 числа к моему подписанию и

5) о сем Высочайшем Его Императорского Величества соизволении отдать в корпусном приказе".

В тот же день об этом был отдан приказ по корпусу.

Еще Императором Павлом Петровичем (в 1798 г.) Великий Князь Константин Павлович был назначен главноначальствующим над 1-м кадетским корпусом. Приведя это заведение в желаемое устройство, Цесаревич, с Высочайшего соизволения, ввел наблюдаемый в нем порядок и во 2-м кадетском корпусе, который с 1806 г. во всем был совершенно уравнен с 1-м корпусом.

 

По повелению Его Императорского Высочества, прежние три кадетские роты были теперь разделены на четыре: одну - гренадерскую и три мушкетерские, которые назывались по-прежнему именами своих шефов, а именно: первая - гренадерскою генерал-майора Клейнмихеля и мушкетерские: вторая - подполковника Маркевича, третья - майора Баркгаузена и четвертая - генерал-майора Ильина. Солдатская рота полковника Трощинскаго продолжала существовать на прежних основаниях. Шефами рот, до отмены их в 1811 году, впоследствии были: во второй - полковник Энгельгардт, в четвертой - полк. Трощинский, а затем полк. Маркевич, в Солдатской - подполковник Кениг 1-й.

Распределение по ротам офицеров, кадет и воспитанников было утверждено Его Высочеством. Состав рот определен следующий:

в первой - капитан Гольтгоер, штабс-капитан Жеребцов, поручик Миллер, подпоручики: Родионов и Дублянский, адъютант Огарев, фельдфебель Бородин 1-й, унтер-офицеров - 9, кадет комплектных - 89, сверхкомплектных - 89, каптенармусов для исправления ротных дел - 2; при первой роте кроме того состояло музыкантов - 12, батальонный барабанщик -1 и барабанщиков - 8.

Во второй роте - капитан Кениг 1-й, поручики: Кривошапкин, Обольянинов, подпоручик Ушаков, фельдфебель Игнатьев, унтер-офицеров - 9, кадет комплектных - 88, сверхкомплектных - 39, каптенармус для исправления ротных дел - 1, барабанщиков - 2.

В третьей роте - капитан Милашевич, штабс-капитан Энгельгардт, поручик Де-Жерве, подпоручики Вагнер и Зверев, фельдфебель Синельников, унтер-офицеров - 9, кадет комплектных - 88, сверхкомплектных - 39, каптенармус для исправления ротных дел - 1, барабанщиков - 2.

В четвертой роте - капитан Бухмейер, штабс-капитан Дружинин, поручик Кениг 2-й, подпоручик Ваксмут, фельдфебель Белавин 1-й, унтер-офицеров 9, кадет комплектных 88, сверхкомплектных 39, каптенармусов для исправления ротных дел - 2, барабанщиков - 2.

В Солдатской роте - штабс-капитан Соболев, поручик Владиславлев, подпоручики Де-Шень и Баташев, фейерверкеров - 11, воспитанников - 76, барабанщиков - 2.

Объявляя о новом составе рот в приказе по корпусу, генерал-майор Клейнмихель вместе с тем препроводил ротным командирам именные списки унтер-офицерам, кадетам, каптенармусам, фейерверкерам и воспитанникам, предписав приступить к формированию новых рот на другой же день, для чего офицерам было приказано явиться к ротным командирам, а кадет перевести из прежних в новые роты, препроводив с ними арматурные о мундирных и амуничных вещах списки.

Одновременно с этим, ротным командирам и корпусным офицерам были преподаны Цесаревичем основы нравственного воспитания кадет, ответственность за которых была возложена всецело на отделенных офицеров. Основы эти генерал Клейнмихель изложил в следующем руководящем приказе по корпусу:

"Его Императорское Высочество повелеть мне соизволил:

1) как вследствие установленнаго во 2-м кадетском корпусе правила, офицеры каждаго отделения обязаны, сверх военных должностей, иметь попечение о нравственном воспитании юношества, то по предмету сему иметь строжайшее взыскание и наблюдение;

2) офицеры каждаго отделения по сей возлагаемой на них обязанности, должны ответствовать ротному командиру за каждаго особенно в их отделении находящагося кадета, о его поведении, о успехах в обучении, порядке и чистоте; ротные командиры обязаны во всем том ответствовать мне за каждаго в роте кадета;

3) я, будучи обязан ответствовать Его Императорскому Высочеству за всех и во всем, в самом полном и точном отчете, то на сем основании должен требовать такового же от ротных командиров, а они от своих офицеров;

4) чтобы во всяком донесении ко мне от ротных командиров в каком-либо проступке кадета, также лености или нерадивости, обязан он всегда именовать и офицера того отделения.

О должном и непременном такового Его Высочества соизволения исполнении рекомендую всем господам ротным командирам и обер-офицерам“.

С этого времени кадеты производились в унтер-офицерские и фельдфебельские звания, по представлению директора корпуса, Цесаревичем.

Вскоре после того полковник Трощинский был утвержден командиром кадетского батальона, которому в том же 1806 году Высочайше повелено было иметь два знамени (в 1814 г. Высочайше повелено было, вместо двух знамен, иметь в батальоне только одно), приняв их от 1-го кадетского корпуса из числа состоявших в нем четырех, пожалованных 2-го ноября 1789 г. и с 1802 г. оставшихся излишними. Высочайшим рескриптом 14-го марта 1809 г. эти два знамени были пожалованы сформированным тогда батальонам Дворянского полка.

В то же время полицеймейстер и казначей были назначены из корпусных офицеров, тогда как прежде в этих должностях были классные чиновники. Корпусным полицеймейстером был назначен капитан Бухмейер, дослужившийся в этой должности до чина полковника и уволенный в отставку в 1821 г., а казначеем - капитан Жеребцов.

Для того, чтобы ближе познакомить офицеров 2-го кадетского корпуса с порядком, заведенным в 1-м корпусе, офицеры этого корпуса, по повелению Цесаревича, в течение почти целого года, дежурили во 2-м корпусе, а офицеры 2-го-в 1-м кадетском корпусе, по одному каждый день.

 

Для надзора за кадетами, дежурными обыкновенно наряжались:

по корпусу - штаб-офицер,

а в каждой кадетской и Солдатской роте - по одному обер-офицеру.

Сверх того в кадетский караул наряжался один поручик или подпоручик.

Дежурные сменялись каждый день, в 6 час. утра. Дежурные по корпусу штаб-офицеры ежедневно. по пробитии вечерней зари, лично доносили Великому Князю Константину Павловичу о благосостоянии корпуса.

 

Все офицеры должны были каждое утро, от 6 до 7 часов, находиться при своих отделениях, а во время обеденного стола в столовом зале. Ежедневно в 11 ч. по окончании утренних классов, назначался развод, а после развода до обеда (т.е. до 12 ч.) кадет занимали "военною экзерсициею", заключавшеюся в обучении правильной стойке и маршированию, ружейным же приемам и шаржированию кадет обучали по субботам, после обеда, от 2 до 4 час. дня. В летнее время, обыкновенно с 1-го мая, ученье делалось по два раза в неделю, от 4 до 6 ч., после обеда, а во время каникул каждый день. Кадеты, предназначавшиеся к выпуску в артиллерию, кроме того, обучались "пушечной экзерсиции“. Летом же, в хорошую погоду, церковные парады, назначавшиеся во все праздничные и воскресные дни, производились на кадетском дворе.

Число учебных часов, по примеру 1-го кадетского корпуса, было увеличено, и с февраля 1806 г. классы продолжались от 7 до 11 час. и от 2 до 6 час. Между прочим, по повелению Цесаревича, был отменен „танцовальный класс", производившийся по средам в послеобеденное время.

Производство годичных испытаний начиналось 1-го сентября, и с этого времени выпускные кадеты уже не подвергались вторичному испытанию в Артиллерийской экспедиции. В ноябре экзамены заканчивались и кадеты представлялись к выпуску в офицеры, а в декабре отправлялись к местам назначения. Любопытно отметить, что, по повелению Цесаревича, произведенные в офицеры кадеты, до отправления в места их назначения, жили в корпусе и "для продолжения курса в науках" ходили в классы вместе с прочими кадетами, нося не офицерское платье, а казенное кадетское.

В "Приложениях“ помещена относящаяся к 1809 году "Ведомость состоящим при 2-м кадетском корпусе учителям, с показанием кто в какие дни и часы для обучения назначен быть в классах и какия должны преподавать науки" за 1809 год. Это не что иное, как расписание уроков на каждый день. Ежедневно в каждом классе было четыре урока, "по утру" два, с 7 до 9 час. и с 9 до 11 час., и "после обеда" два, с 2 до 4 час. и с 4 до 6 час. По субботам было только два урока "поутру". Каждый урок продолжался по два часа. Кадетские классы делились на верхние, средние и нижние, при чем верхних классов было шесть, средних - пять и низших - пять. Солдатских классов было четыре.

 

В верхних классах преподавались следующие предметы: Закон Божий, натуральная история, физика и химия, механика твердых и жидких тел, вышняя математика, алгебра, геометрия, география, российская история, история Европейских держав, древняя история, артиллерия, фортификация, ситуация, архитектура, российский штиль и грамматика, немецкий перевод и грамматика, французский перевод и грамматика и рисование.

В средних классах - Закон Божий, арифметика, российская история, древняя история, российское чтение, грамматика, диктование и чистописание, немецкое чтение, грамматика, перевод, диктование и чистописание, французское чтение, грамматика, перевод и чистописание, география и рисование.

В нижних классах - Закон Божий, арифметика, российское чтение и грамматика, немецкое чтение и перевод, российское, немецкое и французское чистописание и рисование.

Курс Солдатской роты был довольно обширен. В солдатских классах преподавались: Закон Божий, российское чтение, грамматика, диктование и чистописание, немецкое чтение, перевод и чистописание, арифметика, геометрия и стереометрия, физика, география, артиллерия, фортификация, архитектура и рисование.

 

Организация учебной части в корпусах, без руководства общими постановлениями, определялась по усмотрению ближайшего начальства каждого из них. В то время по части учебно-воспитательной не было никаких общих указаний и инструкций. "Почти все организационные меры, - говорит генерал Лалаев, - имели характер домашних распоряжений, принимались и отменялись по личному усмотрению директора, без предварительнаго коллегиальнаго обсуждения, так что правильность хода дела в каждом заведении исключительно обусловливалась степенью усердия и уменья непосредственнаго его начальника; от него же, а чаще от самих преподавателей, зависело направление преподавания и выбор учебных руководств, так как обязательных программ тогда вовсе не существовало".

Судя по архивным документам, во 2-м кадетском корпусе была принята классная система. Все классные отделения, число которых колебалось от 16 до 24, носили номера по порядку верхних, средних и нижних классов, несмотря на то, что часть их являлась параллельными отделениями. Существованием параллельных отделений объясняется то странное на первый взгляд явление, что кадеты переводились как бы через класс и даже через два класса. Так, напр., из поданного инспектором классов, Вебером, 1-го ноября 1807 г. списка кадетам, переведенным в следующие классы, видно, что

в 1-й верхний класс были переведены 28 кадет из 3-го и 12 кадет из 4-го верхних классов;

во 2-й верхний класс -12 кадет также из 3-го и 28 кадета из 4-го класса;

в 3-й верхний класс - 32 кадета из 5-го верхнего класса и т. д.

Таким образом 1-й и 2-й, точно также, как и 3-й и 4-й верхние классы, были параллельными. Число кадет в классах или отделениях было самое разнообразное, от 10 до 40.

 

Просматривая фамилии учителей, мы замечаем среди них несколько фамилий корпусных офицеров, преподававших, большею частью, военные науки и математику. В средних и нижних классах российскую грамматику преподавали между прочим священник и иеромонах. В числе учителей были и такие, которые впоследствии приобрели известность своими научными трудами. Кроме упоминавшегося в предыдущей главе преподавателя "вышней математики" В. И. Висковатова (Академия наук уведомила корпус, что адъюнкт Василий Висковатов утвержден „в достоинстве экстраординарного академика 7-го класса"), назовем преподавателя физики и химии Василия Владимировича Петрова, профессора физики и академика Медико-Хирургической академии, известного своими опытами с вольтовой дугой и сочинением "Собрание физико-химических новых опытов и наблюдений" (1801 г.). В предыдущие годы преподавателем истории и географии был доктор философии Равич-Русецкий, обучением кадет ситуации занимался Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части полковник Фицтум и др.

Открывающиеся учительские вакансии в корпусе замещались, большею частью, студентами Педагогического института по выбору конференции института (Студенты, окончившие Педагогический институт, должны были прослужить в корпусе шесть лет), но кроме того в учителя поступали в корпус и со стороны. Среди обучавших кадет французскому и немецкому языкам встречаем лиц, положение которых, при поступлении их на службу, определялось следующими выражениями: "иностранец", "находящийся не у дел", "отставной подпоручик", "служащий в экспедиции Государственного ассигнационного банка кассир", "служащий в Департаменте министра полиции" и пр. Не всегда были на высоте своего положения учителя и прочих предметов, особенно в нижних классах, подтверждение чему находим в помещаемых ниже воспоминаниях одного из бывших кадет корпуса. Доказательством того же служат нередкие увольнения учителей "за болезненными припадками", под которыми приходится подразумевать не что иное, как излишнее пристрастие к вину. Вот, между прочим, какой документ хранится в делах архива корпуса.

В отсутствие директора корпуса, генерала Клейнмихеля, заступавший его место полковник Маркевич 7-го ноября 1812 г. получил от тогдашнего петербургского обер-полицеймейстера, И. С. Горголия, письмо такого содержания:

"Милостивый Государь мой, Андрей Иванович. Учитель 2-го кадетского корпуса Екимов за пьянство и буйство неоднократно был взят здешнею полициею, который и ныне за таковое же поведение взят и представлен ко мне от пристава Васильевской части. Я, препровождая его при сем к вам, покорнейше прошу к исправлению его от дурного поведения сделать ваше распоряжение. Имею честь быть с истинным почтением, Милостивый Государь мой, Ваш покорнейший слуга Иван Горголий".

Учитель географии, коллежский регистратор Екимов был немедленно уволен от службы по прошению "по причине слабости его здоровья".

Кроме учителей имелись еще учительские помощники, как и  в числа корпусных офицеров, так и служащих по найму. Научный ценз этих лиц был самый разнообразный. Из приказов по корпусу, напр., узнаем, что учительский помощник немецкого класса, подканцелярист Орлов, "по неспособности к учительской должности" был определен в число канцелярских служителей корпуса. В другом случае, за увольнением от службы корпусного офицера, поручика Владиславлева, занимавшего место учительского помощника по предмету алгебры, был назначен на эту должность "служащий при Монетном департаменте в лаборатории разделения золота от серебра практикант Василий Данилов".

Чтобы дать представление об окладе жалованья учителям, в описываемое время, в приложениях помещена выписка, сколько и кому из учителей было выдано жалованья за январскую треть 1814 г. Размер жалованья учителям, как это видно из выписки, колебался от 200 до 650 руб. в год (Один лишь учитель французского языка, титулярный советник Шмидер, получал почему-то больше всех, а именно 765 руб.).

Заслуживает внимания распоряжение того времени, чтобы учителя приходили в классы "неотменно за пять минут до приведения кадет". Подтверждая это требование в приказе по корпусу, генерал Клейнмихель предупреждал учителей, что "ежели замечено мною будет несохранение кем-либо сего предписаннаго и должнаго по службе порядка, о таковых непременно донесено быть имеет Его Императорскому Высочеству". Кроме того Великий Князь Константин Павлович повелел, чтобы "в небытность в классе какого-либо учителя, вместо него наряжать для преподавания одного из дежурных офицеров".

 

Цесаревич Константин Павлович часто посещал корпус, проводя в нем по нескольку часов и входя во все подробности жизни воспитанников.

Требуя строгого соблюдения порядка между воспитанниками, Великий Князь заботливо следил и за тем, чтобы воспитанники были хорошо содержимы и чтобы имелось попечение о их здоровье. Ежедневно представлялись Великому Князю записки о приготовленной для кадет пище и о числе и состоянии больных. При посещении корпуса, Его Высочество лично удостоверялся в достоинстве кадетского стола и в надлежащем уходе за больными.

Кроме дневных рапортов Его Высочеству представлялись каждую субботу, по образцу 1-го кадетского корпуса, "семидневные журналы всем входящим делам и упражнениям Корпусного совета, а также семидневные ведомости о приходе и расходе денежных сумм". С этого же времени приходные и расходные книги уже не отсылались корпусом на ревизию в Счетную экспедицию, а "считались", по прошествии года, при корпусе.

Применяясь к требованиям действительной службы, для надлежащего подготовления воспитанников к предстоящим им на службе обязанностям, Цесаревич обратил особенное внимание на обучение воспитанников строевой службе. Начальству корпуса вменено было в обязанность заботиться о надлежащей фронтовой выправке кадет (В свое отсутствие Цесаревич в 1807 г. назначил "Инспектором по фронтовой службе" в 1-м и 2-м кадетских корпусах генерал-майора Клейнмихеля). От корпусных офицеров требовалось твердое знание строевой службы. Однажды генерал Клейнмихель отдал по этому поводу такого рода приказ: "Заметя, что некоторые из господ корпусных офицеров не знают объяснить надлежащих причин всему тому, что во фронте делать должно, нахожу нужным подтвердить им, чтобы они более занимались воинским уставом, ибо, не зная причин, почему какое действие во фронте исполняется, не могут истолковать оных и своим кадетам, а потому и предуведомляю их, что во время наступающих каникул я сделаю им (за исключением капитанов) каждому из них экзамен в знании их воинской службы".

Знание воинской службы поставлено было необходимым условием и для производства кадет в офицеры. Также производству в фельдфебельское и унтер-офицерское звание, доставлявшему преимущество в старшинстве при выпуске на службу, приказано было удостаивать таких воспитанников, которые заслуживали этого знанием строевой службы, добропорядочным поведением и соблюдением формы и опрятности в одежде.

Офицеры должны были приучать воспитанников к соблюдению порядка и правил, установленных для военнослужащих, внушая им чинопочитание. Для успешного выполнения офицерами своих обязанностей принято было за правило определять в корпус офицеров по строгому выбору. На открывавшиеся в кадетских корпусах офицерские вакансии с 1808 г., согласно Высочайшего повеления, директора стали требовать, через Военного Министра, от войск двойное число офицеров, которые прикомандировывались к корпусу и состояли на испытании, после чего "достойнейшие переводились в корпус, а прочие отсылались обратно к своим полкам“.

24-го июля 1806 г. штаб и обер-офицеров 2-го кадетского корпуса, состоявших до этого времени по артиллерии, Высочайше повелено было внести в армейские списки и числить "по инфантерии".

Особое внимание к офицерам 2-го кадетского корпуса в 1808 г. оказал Цесаревич Константин Павлович, пожаловав им на мундиры "французского темно-зеленого сукна 47 арш. 4 верш, и алаго 6 арш. 12 верш.“ Сукно это было прислано 28-го октября 1808 г. при письме адъютанта Цесаревича на имя А. А. Клейнмихеля. Объявляя об этом в приказе по корпусу, генерал Клейнмихель предписывал всем гг. штаб и обер-офицерам "принять то сукно от корпуснаго адъютанта Дешена, в потребном количестве, и построить из онаго мундиры, как в покрое, так и в шитье на воротниках и обшлагах одинаково противу мундира, у адъютанта имеющагося, ныне Его Высочеством апробованнаго“.

В июне 1806 г., по случаю перестройки здания Императорского Военно-Сиротского Дома одна его кадетская рота была временно помещена в здании 2-го кадетского корпуса. Для размещения же экономической части, последовавшей за ротою, был нанят частный дом. Рота пользовалась лишь помещением корпуса, все же содержание и обучение кадет роты осталось на обязанности Военно-Сиротского Дома, причем Совет о военных училищах не согласился на назначение доктору 2-го кадетского корпуса Кирдану 800 руб. добавочного жалованья за несение медицинской помощи переведенной роте, так как "он обязан принять на себя лечение оных кадет без всякой платы, как помещенных в одном и том же корпусе“.

Рота Военно-Сиротского Дома пробыла во 2-м кадетском корпусе немного более года. По усилившемуся поступлению во 2-й корпус дворян, в образовавшийся в 1807 г. при нем Волонтерный корпус, впоследствии Дворянский полк, помещения корпуса стали очень тесны. В виду этого для кадет Военно-Сиротского Дома был нанят на Царскосельском проспекте частный дом, куда, с разрешения Совета, рота и была переведена из 2-го корпуса 3-го июля 1807 г.

 

На офицеров 2-го кадетского корпуса, сверх прямых их обязанностей, возлагались и особые поручения. Так, напр., при корпусе были обучены военной экзерциции назначенные к выпуску в офицеры 90 кадет Императорского Военно-Сиротского Дома и Горного кадетского корпуса. В 1806 году батальонный командир 2-го кадетского корпуса полковник Трощинский, и с ним четыре офицера: поручики Де-Жерве (впоследствии генерал-лейтенант и начальник дивизии), Огарев, Ушаков (впоследствии командир Л.-Гв. Волынского полка и затем директор Московского кадетского корпуса) и Баташев, были командированы для сформирования Императорского батальона Милиции, переименованного впоследствии в Лейб-Гвардии Финляндский полк. В начале 1807 г., полковник Трощинский и бывшие с ним офицеры были переведены в этот батальон, которому также был передан и полный хор корпусной музыки. Командиром батальона Милиции был назначен полковник Трощинский.

Следует заметить, что Императорский батальон Милиции был сформирован на совершенно исключительных основаниях. Достаточно сказать, что учредителями его были только Высочайшие Особы: Император Александр І-й, Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна (супруга Императора Павла I-го), Цесаревич Великий Князь Константин Павлович и Великий Князь Михаил Павлович. Батальон был укомплектован только собственными крестьянами названных членов Императорской Фамилии, которые снабдили своих ратников оружием, одеждою, амунициею и жалованьем. На офицерский состав Императорского батальона Милиции Император Александр І-й обратил особое внимание и поручил Цесаревичу выбрать выдающихся офицеров из подведомственных ему кадетских корпусов. Лестное избрание Цесаревича оправдалось последовавшими отличиями, оказанными как командиром батальона, так и его офицерами: за сражение под Фридландом, в июне 1807 г., полковник Трощинский получил орден св. Георгия 4 ст., а 12-го декабря того же года, за отличное состояние батальона, произведен в генерал-майоры. Поручик Жерве и подпоручики Баташев и Ушаков за Фридланд получили золотые шпаги "за храбрость", а подпоручик Огарев - Владимира 4 ст. с бантом. Впоследствии, уже в чине полковника. А. К. Жерве и П. С. Ушаков получили ордена св. Георгия 4 ст. за сражение под Лейпцигом, в котором полковник Жерве, кроме того, связал свое имя с бессмертным подвигом финляндца-гренадера Коренного. увековеченным на известной картине Бабаева.

 

В 1807 г. при 2-м кадетском корпусе образовалось новое военно-учебное заведение, принявшее впоследствии наименование Дворянского полка. Дворянский полк (ныне Константиновское артиллерийское училище), в течение двадцати пяти лет, находился в тесной связи со 2-м кадетским корпусом, состоя в подчинении у директора корпуса, а потому Дворянскому полку и образованному при нем впоследствии Дворянскому кавалерийскому эскадрону посвящается ниже отдельная глава.

 

Великий Князь Константин Павлович присутствовал весьма часто при общих ученьях кадет 1-го и 2-го кадетских корпусов и воспитанников Дворянского полка.

Чтоб лучше познакомить кадет с обязанностями действительной службы, Цесаревич, с Высочайшего соизволения, приказал выводить их, во время летних каникул, в практические походы. Выступали кадеты в поход в первых числах июля, а возвращались в первых числах августа. В течение этого времени они располагались лагерем в Стрельне или Петергофе, и сверх строевой службы занимались практическими фортификационными работами и геодезическою съемкою.

От 2-го кадетского корпуса были выводимы в поход в 1808, 1809, 1810 и 1811 гг. две роты старшего возраста, а именно, гренадерская генерал-майора Клейнмихеля и 1-я мушкетерская полковника Маркевича (Каждая рота в составе 4 обер-офицеров, 15 унтер-офицеров и 108 кадет). Эти две роты с двумя же ротами 1-го кадетского корпуса составляли Сводный кадетский батальон. С 1809 г. Дворянский полк также ходил в практический поход, в составе двух батальонов, а с 1810 г. к ним стали прикомандировывать и кадет Императорского Военно-сиротского Дома, при чем ружья, с 50-ю боевыми патронами на каждое, им выдавались от 2-го кадетского корпуса, от корпуса же им отпускались заимообразно, на время практических походов, и шинели. Так как батальоны Дворянского полка состояли в ведении директора 2-го кадетского корпуса, то ему же подчинялись и кадеты Военно-сиротского Дома, ходившие в поход.

Выступление кадет и дворян в практический поход вызывало заботы начальства о снабжении отряда всем необходимым для несения лагерной службы, при чем изменялся и порядок продовольствия кадет и дворян.

Так, напр., 1-го июля 1809 г., военный министр, граф Аракчеев, доносил Великому Князю Константину Павловичу о сделанных им следующих распоряжениях по случаю выступления в практический поход "одного кадетского и двух дворянских баталионов":

1) об отпуске из лейб-гвардии Преображенского полка, по требованию генерал-майора Клейнмихеля, палаток: штаб-офицерских - 4, обер-офицерских - 27, солдатских - 264, пирамид ружейных - 24, "редантов для полевых караулов - 3 и палочный - 1, со всем прибором";

2) комиссии провиантского депо было предписано организовать продовольствие кадетского и дворянских батальонов, сообразуясь с маршрутом, по которому батальоны должны следовать, для своевременной доставки хлеба, крупы и быков (мясо билось на местах ежедневно), и

3) от лейб-гвардии Измайловского полка было наряжено 12 унтер-офицеров и 48 рядовых для разбития палаток; кроме того, от гвардейских же полков Преображенского, Семеновского и Измайловского, было назначено по 24 подъемных лошади с фурлейтами и со всею конскою сбруею, с 4-мя от каждого полка палаточными ящиками, "коим и быть во все время сего лагеря".

Участие кадет в практических походах было Высочайше повелено вносить в их формулярные списки.

Великий Князь Константин Павлович во все время практических походов находился почти безотлучно при кадетах. Требовательный во всем, что касается службы, он являлся грозою учений, смотров, разводов, караулов и маневров, и его стрельнинским "ученьям" известный Фаддей Булгарин посвятил следующие стихи:

"Трепещет Стрельна вся: повсюду ужас, страх!..

Неужели землетрясенье?

Нет, нет! Великий Князь ведет нас на ученье"...

Только с отбытием Его Высочества из Петербурга, в 1812 г., прекратились и практические походы. Великий Князь Константин Павлович был командиром 5-го (гвардейского) корпуса, вошедшего в состав организованной, в виду ожидавшейся войны с Наполеоном, 1-й западной армии, под начальством Барклая-де-Толли. Корпус Цесаревича в начале 1812 г. выступил в поход из Петербурга.

С этого времени кадет в походы уже не выводили, а на время ремонта зданий располагали во временных помещениях в здании же корпуса. Из "Воспоминаний бывшего воспитанника 2-го кадетского корпуса" узнаем, что летом кадетские роты помещались: одни - в корпусном манеже, а другие - в холодном коридоре, под столовой залой.

 

1810 и 1811 годы были ознаменованы для корпуса Монаршими милостями. Высочайшим приказом 18-го апреля 1810 года, отданным при пароле, всем офицерам 1-го и 2-го кадетских корпусов было пожаловано преимущество в чинах, одним чином выше против армии, до подполковника. Все корпусные майоры были по этому случаю произведены в подполковники. В каждой роте состояли теперь: 1 полковник или подполковник, 1 капитан или штабс-капитан, 1 поручик, 1 подпоручик и 1 прапорщик.

В 1811 г. была прибавлена сумма на столовое содержание воспитанников корпуса, так что кадетам полагалось теперь по 30, а воспитанникам Солдатской роты по 15 коп. в день. В этом же году Государь пожаловал 2500 рублей на покупку для 2-го кадетского корпуса физического кабинета (Предполагалось приобрести физический кабинет у профессора Греденберга, но так как, за смертью его, покупка эта не состоялась, то приказано было передать 2-му кад. корпусу оставшийся от бывшего корпуса Чужестранных Единоверцев физический кабинет, который хранился в Академии Художеств без употребления).

Наконец, попечительность Государя обращена была на выпускаемых из кадетских корпусов офицеров. До сих пор им, при производстве, выдавалось из Кабинета Его Императорского Величества по 50 руб., и на эти деньги они должны были сами обмундировываться, теперь же Государь повелел сверх прежних 50 руб. отпускать им еще, не в зачет, третное жалованье и на эти деньги обмундировывать их при корпусе.

 

В составе кадетских рот была сделана в 1811 г. важная перемена. До этого времени Гренадерская рота отличалась от прочих только наименованием, и в нее кадеты переводились по росту, независимо от их нравственных достоинств. С 1811 г. Великий Князь Константин Павлович, с Высочайшего соизволения, повелел помещать в Гренадерскую роту только кадет верхних классов, отличной нравственности, наиболее успевавших в науках и хорошо знавших "фронтовую службу и унтер-офицеры во все роты избирались из гренадер, и право на производство в офицеры предоставлялось только унтер-офицерам всех рот и кадетам Гренадерской роты, при чем было постановлено непременным правилом, чтобы все представляемые к производству в офицеры были совершенно тверды в строевой службе и знали не только унтер-офицерские, но и офицерские обязанности. Число кадет в Гренадерской роте было неограниченно. С этого времени кадеты Гренадерской роты, даже успевавшие в науках, за дурное поведение переводились, как бы в наказание, в мушкетерские роты. Если и в этих ротах они не заслуживали одобрения своих начальников, то таковые выпускались унтер-офицерами в армейские полки.

Гренадерская рота была разделена на два взвода: на Гренадерский и Стрелковый.

Вместе с этим все роты стали называться уже не по фамилиям своих шефов, а номерами: Гренадерскою, 1-ю, 2-ю и 3-ю мушкетерскими.

 

Ежегодные испытания в науках Высочайше повелено было начинать с Закона Божия, как с предмета, заключающего в себе главную и существенную цель образования, приглашая в особо назначенный день почетное духовенство.

Отметим еще распоряжение генерала Клейнмихеля о сдаче штаб-офицерами (ротными командирами) всего ротного хозяйства капитанам своих рот, для чего им было предписано принять от штаб-офицеров состоявшие у них по книгам "мундирные, амуничные, белье обувь, каморныя и прочие вещи". Штаб-офицерам же поручено лишь "смотрение", дабы означенные вещи, как на воспитывающихся, так и в резервах и каморах, были "во всей исправности, порядочном виде, чистоте и опрятности, выдаваемы в свое время, а состоящие по книгам в наличности имелись бы в полном количестве".

---

В конце 1811 и в 1812 году, когда опасность, угрожавшая России от нашествия французов, потребовала чрезвычайных вооружений и для вновь формируемых частей войск нужно было большое число офицеров, из 2-го кадетского корпуса в течение нескольких месяцев было выпущено 100 человек прапорщиками в артиллерию и до 200 человек подпоручиками и прапорщиками в армию.

В Отечественную войну многие из прежних питомцев корпуса приобрели славную известность: сам Главнокомандующий князь М. И. Голенищев-Кутузов, большая часть тогдашних артиллерийских генералов и славные партизаны: Дорохов, Фигнер, Сеславин - получили образование во 2-м кадетском корпусе.

И теперь, как некогда в войну со Швециею - 1788 и 1789 годов - 2-й кадетский корпус не только снабжал армию большим числом молодых офицеров, но и корпусные офицеры были командированы в места формирования новых полков, "для введения в них ныне употребляемого обряда службы".

В начале 1812 г., для этой цели были посланы три офицера 2-го кадетского корпуса в резервную армию, под начальство генерала-от-инфантерии князя Лобанова-Ростовскаго (от 2-го кадетского корпуса были командированы: штабс-капитан Зверев и поручики: Инглис и Н. И. Гартонг (впоследствии командир лейб-гвардии Егерского полка и генерал-от-инфантерии), а в сентябре того же года и сам директор корпуса, генерал-лейтенант Клейнмихель, был командирован, по Высочайшему повелению, в Ярославскую губернию, где он сформировал шесть пехотных полков, которые, во время пребывания главной армии в Тарутинском лагере, поступили на ее укомплектование; затем генерал Клейнмихель командовал резервными батальонами, с которыми впоследствии обложил крепость Модлин.

В феврале 1813 г, был отправлен в действующую армию также подполковник Кениг 1-й.

В это же время корпусным офицерам, кроме того, приходилось нести усиленную службу. Так, напр., по приказанию управляющего военным министерством, князя Горчакова 1-го, по случаю выступления войск С.-Петербургскаго гарнизона в поход, по недостатку офицеров, обер-офицеры 2-го кадетского корпуса и Дворянского полка наряжались в 1818 г. в городские караулы на Петербургскую и Выборгскую стороны.

Как известно, в Отечественную войну, по призыву Царя, созывалось Народное Ополчение, на сформирование которого жертвовалось много денег всеми слоями русского общества. Свою доброхотную лепту внес на это народное дело и 2-й кадетский корпус. В делах архива хранится следующая квитанция о взносе денег на ополчение:

"1812 г. августа 12 дня в Экономическом комитете Народнаго Ополчения принято В пожертвование на ополчение от общества 2-го кадетского корпуса ассигнациями 2000 руб., представленных адъютантом сего корпуса, штабс-капитаном Дешенем, в чем и дана сия квитанция".

С изгнанием остатков "великой армии" Наполеона из пределов нашего отечества, в декабре 1812 г. вся Россия приветствовала Кутузова, как своего "спасителя". Император Александр I наградил его орденом св. Георгия 1-й степени и титулом князя Смоленского; фельдмаршалом Кутузов был пожалован еще за Бородино.

В конце 1812 г., по настоянию Государя, Кутузов выступил за границу и, продолжая поражать остатки спасшихся из России французских войск, водрузил русские знамена на берегах Эльбы. По занятии силезского городка Бунцлау, великий полководец простудился и слег в постель, с которой встать ему было уже не суждено. 16-го апреля 1813 г, Кутузов навеки почил.

В 1813 г. корпус, вместе со всею Россиею, оплакивал кончину своего знаменитого воспитанника, фельдмаршала, светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского.

В начале июня толпы жителей Петербурга спешили, шли и ехали, в Сергиевскую пустынь, навстречу погребальной колеснице с гробом Кутузова.

Несколько дней тело почившего полководца находилось в пустыне, в ожидании Высочайшего повеления о месте его погребения. На докладе о том С.-Петербургского Главнокомандующего, генерала Вязмитинова, Император Александр Павлович собственноручно написал: "Мне кажется приличным положить его для почести в Казанском Соборе, украшенном его трофеями“.

Торжественное зрелище представляла собою процессия, когда гроб Кутузова 11 июня повезли из Сергиевской пустыни в Петербург. За две версты от заставы, лошадей выпрягли, и народ повез погребальную колесницу на себе. Среди громадной толпы народа везли Кутузова к Казанскому собору, где за десять месяцев пред тем видели его грядущим "на великое дело"  - спасать Отечество. Над гробом Кутузова, вместо балдахина, реяли знамена "двунадесяти" народов, приходивших в Россию. 13-го июня, под сенью победных знамен, развешанных по стенам Казанского Собора, земля приняла в недра свои останки победителя Наполеона. Великий Князь Николай Павлович и юный Августейший брат Его, Великий Князь Михаил Павлович, присутствовали на погребении Кутузова.

2-й кадетский корпус принимал и непосредственное участие в церемонии погребения и отдания воинских почестей праху великого полководца. На дежурства при теле покойного фельдмаршала были наряжены офицеры корпуса: поручик Вебер и Пистолькорс 1-й и подпоручики: Зубов, Головацкий, Реймерс и Арбузов, при чем во время их командировки, за недостатком офицеров, было приказано наряжать одного дежурного офицера при двух кадетских ротах, а в караул за офицера наряжался фельдфебель или унтер-офицер из кадет, общее же наблюдение за караулом было поручено дежурному офицеру по Солдатской роте.

Кроме того, в день перевезения бренных останков Кутузова из Сергиевской пустыни в Петербург, в Казанский Собор, все офицеры 2-го кадетского корпуса, за исключением дежурных, были наряжены для несения орденских знаков покойного фельдмаршала, а также стояли на дежурстве при теле его, в Казанском Соборе, по день погребения.

---

На время командировки директора корпуса, генерала Клейнмихеля, в действующую армию, управление 2-м кадетским корпусом, Дворянским полком и Дворянским кавалерийским эскадроном было вверено полковнику Маркевичу (Еще в 1808 г. полковнику Маркевичу, как старшему из штаб-офицеров корпуса было поручено генералом Клейнмихелем „иметь смотрение за порядком и исправностью всех частей корпуса относительно как господ кадетов, так и дворян, обучающихся при оном корпусе").

Генерал-лейтенант Клейнмихель возвратился в Петербург лишь в сентябре 1814 г. В конце этого года А. А. Клейнмихель получил новое высокое назначение. В предписании от 13 декабря 1814 г.  управляющий военным министерством, генерал-от-инфантерии князь Горчаков 1-й, писал ему: "Государь Император Высочайше повелеть соизволил на место просящагося о увольнении за болезнями от службы генерал-адъютанта князя Гагарина определить Ваше превосходительство директором инспекторскаго департамента с сохранением и прочих отправляемых ныне Вами должностей... а посему рекомендую вступить в управление оным департаментом “.

В июле 1815 г., при возобновлении военных действий, А. А. Клейнмихель был командирован в Варшаву. Оставаясь в должности директора корпуса, он был назначен начальником главного штаба резервной армии. Вместе с ним отправились в Варшаву "для особых по службе поручений “ штабс-капитан Гартонг и старший лекарь Винцман, которых генерал Клейнмихель предписал корпусу полагать при нем. Вернуться из этой командировки генералу Клейнмихелю было не суждено, он вскоре затем умер в Белостоке.

 

По смерти его, директором 2-го кадетского корпуса и шефом Дворянского полка, 6-го Ноября 1815 г., был назначен генерал-майор Дмитрий Дмитриевич Курута.

Дмитрий Дмитриевич Курута, по происхождению константинопольский грек, родился в 1770 г., обучался в С.-Петербурге, в Греческой гимназии. В 1787 г. он был выпущен подпоручиком в С.-Петербургский гренадерский полк и определен к Великому Князю Константину Павловичу для обучения Его Высочества греческому языку. Через два года, по собственному желанию, Д. Д. Курута был переведен во флот, мичманом. В 1789 г. он участвовал в морском сражении против шведов за островом Готландом, при чем за оказанную распорядительность, получил в командование галеру "Кронверк", с которою отличился 28 июня в сражении со шведским гребным флотом. В 1794 г. он был прикомандирован к отправлявшемуся в Константинополь, в качестве чрезвычайного посла, М. И. Кутузову. По возвращении в Россию, Д. Д. Курута получил в командование фрегат, с которым крейсировал около шведских берегов; затем, до 180В г. начальствовал эскадрою иолов после чего был определен в свиту Великого Князя Константина Павловича и переименован в подполковники. В 1805 г. он находился при армии, действовавшей в Австрии, а в 1806-1807 гг. в В. Пруссии, где за сражение при Гейльсберге, произведен в полковники. После Тильзитского мира Д. Д. одно время командовал Дворянским полком (по строевой части), состоя адъютантом у Великого князя Константина Павловича. В 1812 г. Курута исправлял должность обер-квартирмейстера гвардейского корпуса и в конце войны пожалован в генерал-майоры. В 1813 г. он участвовал в сражениях при Люцене и Бауцене, Кульме и Лейпциге, а в 1814 г. во всех делах, предшествовавших взятию Парижа, причем удостоился многих наград орденами русскими и иностранными. По возвращении в Россию, Д. Д. Курута был назначен директором 2-го кадетского корпуса и шефом Дворянского полка, с оставлением в прежних своих должностях, а в 1816 г. произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником главного штаба Цесаревича Константина Павловича, по званию главнокомандующаго польскими войсками, русским гвардейским отрядом и 6-м (литовским) пехотным корпусом. Когда в 1880 г. в Варшаве вспыхнул мятеж, Курута сопровождал Великого Князя Константина Павловича при отступлении его, с гвардейским отрядом, в пределы России. В 1881 г. участвовал в сражениях при Вавре, Грохове, Остроленке и других. После Остроленского сражения Д. Д. Куруте поручено было преследование войск Гелгуда в Литву. Соединившись с отрядами генерала барона Сакена и князя Хилкова, он вместе с ними разбил Гелгуда под Вильною и потом выгнал остатки его войска в Пруссию.

Наградами этих подвигов Куруты был чин генерала-от-инфантерии, графское достоинство и орден св. Андрее Первозванного. Скончался Д. Д. Курута в 1838 г.

Вот что говорит о нем в своих записках Н. Н. Муравьев-Карский:

"Д. Д. Курута, родом грек, человек со сведениями, тонкий и умный... Он поступил сперва в кадетский корпус (Греческую гимназию), после воспитывался с Великим Князем и, наконец, поступил к нему в учители греческаго языка. Это было в то время, когда Екатерина замышляла о возстановлении Восточной империи и готовила Константина на Греческий престол.

Курута занимает при Великом Князе место начальника штаба, гофмаршала и дядьки, при чем совершенно всем у него управляет. Константин Павлович его часто называет учителем своим... спрашивает у него совета и слушает его; иногда же схватит старика и, в шутку, как медведь, начнет ломать его, пока тот острою шуткою не пристыдит своего воспитанника. Оба друг друга любят и боятся. Когда Цесаревич сердит, тогда один Курута имеет доступ до него, в веселую же минуту греческий человек уязвит его словами в шутливых намеках. Цесаревич его всегда называет Дмитрий Дмитриевич а тот постоянно называет повелительнаго воспитанника своего, с греческим своим наречием, "васе высоцество“. Они часто говорят между собою по-гречески. Курута большой хлопотун и до мелочи аккуратен".

 

Назначение Д. Д. Куруты директором 2-го кадетского корпуса, как и в былое время назначение на ту же должность графа В. А. Зубова, не вызывалось необходимостью, а было назначением почетным, да и трудно было совместимо с занимаемыми им должностями.

Состоя директором корпуса в течение пятнадцати лет (с 6 ноября 1815 г. по 27 августа 1881 г.), Д. Д. Курута почти никакого участия в управлении корпусом не принимал. По званию Начальника Главного штаба войск, состоявших под начальством Цесаревича Константина Павловича, генерал Курута имел постоянное пребывание в Варшаве, и, по смерти А. А. Клейнмихеля, 2-й кадетский корпус оставался по-прежнему в управлении полковника А. И. Маркевича.

Новый директор корпуса прежде всего обратился к полковнику Маркевичу со следующим характерным письмом от 19 ноября 1815 г.:

"Милостивый Государь, Андрей Иванович!, - писал Д. Д. Курута, - По Высочайшему Его Императорского Величества повелению, объявленному сего месяца в 6-й день, я удостоен назначением директора 2-го кадетского корпуса и шефом Дворянского полка, с оставлением и при прежних должностях. Объявляя вам о таковом Высочайшем Его Императорскаго Величества соизволении, я остаюсь уверенным, что вы, разделяя труды ваши с покойным Андреем Андреевичем, директором сего корпуса, не оставите и меня таким же соревнованием вашим в исполнении новых обязанностей моих, и сколько вы приобрели ревностною службою вашею уважения к себе от покойнаго Андрее Андреевича, столько я буду стараться приобресть вашу ко мне доверенность и найтить того же, в обязанностях моих, помощника и сотрудника, и столько же потщусь быть истинным свидетелем отличной и опытной службы вашей и неутомимых трудов ваших. Затем я не нахожу нужным просить вас о доставлении ко мне, по новому званию моему, всех нужных сведений по корпусу, но ожидаю, что вы и без того все исполните по известному вам уже порядку, и предупредите меня во всех частях корпуса необходимо нужными сведениями. Имею честь быть с истинным почтением и преданностью, Милостивый Государь мой. Ваш покорнейший слуга, Дмитрий Курута".

 

Во главе корпуса таким образом встал полковник Андрей Иванович Маркевич, фактически управлявший корпусом уже с 1812 г. Это был человек весьма почтенный, ученый техник-артиллерист и преподаватель артиллерии Их Императорским Высочествам Великим Князьям Николаю Павловичу и Михаилу Павловичу, автор известного двухтомного труда - "Курса артиллерийского искусства", служившего долгое время единственным руководством по артиллерии.

Вся деятельность Д. Д. Куруты, как директора корпуса, ограничивалась лишь тем, что он стал от себя присылать в корпус, в подлинниках, все распоряжения Цесаревича Константина Павловича, тогда как до того времени повеления Цесаревича присылались непосредственно в корпус. Каждую треть года корпус посылал генералу Куруте следуемые ему, по должности директора корпуса, столовые деньги (в размере 3600 руб. ассигнациями в год), о получении коих Д. Д.Курута аккуратно присылал каждый раз уведомление.

---

 

Заканчивая настоящую главу, дополним очерченный нами период времени (1801-1815 гг.) воспоминаниями бывшего кадета 2-го корпуса, уже упоминавшегося выше, Н. В. Вохина. Н. В. Вохин, вместе с братом, поступил в корпус в 1801 г. Воспоминания эти написаны в 1852 г.

"Корпусное образование наше началось с практики, а не с теории т. е. мы узнали от кадет, что такое "кукунька", "пырье-масло", "волос-крикун" и т. п. Для непроходивших курс этих наук объясняю. "Учитель" подходил к новичку и спрашивал: "Знаете ли вы, что такое кукунька?" Новичек отвечал: "Не знаю". "Хотите ли вы, чтобы я показал ее вам“? "Хочу". С этим словом "учитель", приставя первый сустав указательнаго пальца в голову ученика, сильно ударял его вторым суставом того же пальца в голову, приговаривая: "Вот вам кукунька, хороша ли?" Если ученик благодарил учителя за науку кулаком, его называли - молодец. Если же ученик плакал, на него кричали со всех сторон: " Баба! Баба!". Буде же кто из новичков жаловался начальникам, то ему не было житья от товарищей, все обижали его, чем кто мог. "Пырье-масло “ означало сильный натиск средним пальцем от верхней части лба к затылку. "Волос - же крикун", от которого, по уверению кадет, слабеет память, находился не у всех. Его надлежало отыскивать над виском и если находили (в чем не было сомнения, потому что за дело принимались мастера), то кричали: "Нашли! нашли!" и с этим спрашивали новичка: "Хочет ли он видеть волос-крикун?" бедняк отвечал: "хочу". Тогда защемляли один волос в ногтях большого и указательнаго пальцев и с силою вырывали его. Еще не было такого молодца, который бы не закричал, увидя волос-крикун.

Много подобных испытаний предстояло каждому новичку. При этом, однако ж, наблюдалась справедливость, состоящая в том, что маленькие кадеты обучали маленьких новичков, средние - средних и большие - больших. Нарушителей этого порядка наказывали всей камерою, и иногда им жутко доставалось.

Вскоре по прибытии нашем в корпус, один кадет, нелюбимый, к счастью нашему, товарищами, подошел к брату моему и спросил у него: "Есть ли у него пырье-масло?".  Брат, не зная, о каком он спрашивает масле, отвечал: "У меня нет масла". "Хотите ли, я вам дам его, оно прекрасное, душистое". Брат отвечал: "Дайте". В эту минуту кадет со всей силою произвел над ним описанную операцию. Брат, не ожидая ее, громко закричал. На этот крик я прибежал из смежной камеры и видя, что брат дерется с кадетом неравных сил, бросился ему на помощь, и оба мы, новички, отличились, приколотив раздавателя пырьяго-масла. Свидетели драки нашей, кадеты, поощряли нас криками: "Бейте его, валяйте! Вот так-то! Ай, молодцы" и тому подобное. Мы вполне заслужили одобрение это тем, что действовали энергически, что понравилось кадетам. С этой поры мы, однако ж, сделались осторожнее и уже не соглашались принимать даровую услугу товарищей, но за всем тем не избегли общей участи новичков, т. е. кадетской выучки уму-разуму. Хотя и горька была наука эта, мы не жаловались и нас перестали обижать. Мы нашли между кадетами даже покровителей, которые заступались за нас, ссорились с другими и дрались. если они обижали нас.

Матушке угодно было, перед отъездом из Петербурга, оставить человека для прислуги нам, но по неимению в виду надежнаго, она решилась поручить эту должность Наталье Анисимовне, женщине строгой жизни, умной и нам преданной. Она была курьером нашим, слугою и кормильцем, потому что приготовляла и носила нам завтрак.

В тогдашнее время все это дозволялось; на корпусный двор собирались ежедневно, кроме разнородной кадетской прислуги, конфетчики, мороженщики, разносчики и торговки со всякою всячиною съедомаго, чем торговали они невозбранно от утра до вечера, в праздничные и будние дни, в часы, свободные от учебных занятий. Нельзя было не удивляться доверчивости торговцев этим кадетам, нередко уплачивавшим долги свои по производстве в офицеры...

До сих пор я не забыл, с какою завистью смотрели мы, кадеты, на счастливцев, пользовавшихся покровительством старшаго повара Проньки. Бывало, он присылал им хороший кусок мяса или лишнюю ложку горячаго масла к гречневой каше, составляющей одно из любимейших кадетских блюд. Ни за что более не ратовали кадеты, как за эту вожделенную кашу. Случилось однажды, что вместо нее подали нам пироги с "гусаками “, т. е. с легким и печенкою. Весь корпус пришел в волнение, и нетронутыя части пирогов полетели, как бы по условию, со всех сторон в генерал-майора X., наблюдателя корпусной экономии. К счастью, пироги были мягки и не так-то допеченные, отчего пирожная мишень осталась неповрежденной. Долго искали зачинщиков детской шалости, но не могли найти, и директор А. А. Клейнмихель сделал за нее всему корпусу строгий выговор. Подобныя же пирожныя баталии бывали в корпусе прежде и после нас, и гречневая крутая каша оставалась каждый раз победительницею пирогов с гусаками.

В то время мы не понимали причины кадетского покровительства каше, но впоследствии причина эта обяснилась мне в голодном столе, при котором гречневая каша, как блюдо питательное, должна была взять первенство над тощими пирогами с ароматною внутренностью давно убитаго скота.

С сердечною признательностью вспоминаю имена корпусных начальников моих, капитанов А. А. Бухмейера, Ф. Г. Гольдгоера, Д. К. Баркгаузена и всех офицеров, людей отличнейшей нравственности, прямодушных и безкорыстных. Они обращались с нами, кадетами как добрые отцы. Жестоких наказаний не употребляли, но виновным проступки их не дарили. Разбор производился по субботам, в умывальной комнате, куда приводились для наказания и записанные в классах. Милосердый Спаситель хранил меня от бед во все время пребывания моего в корпусе, продолжавшееся шесть лет. Товарищи любили меня и начальники были ко мне милостивы, в доказательство чего скорее я представлю и разительный пример.

Гг. учителя в средних и верхних классах были люди почтенные, знающие свой предмет и с любовью передающие его своим ученикам. Таковы были учителя: геометрии и тригонометрии И. А. Ефимов, алгебры В. И. Висковатов, полевой и долговременной фортификации А. И. Кениг, артиллерии В. А. Ефимов и физики профессор В. В. Петров (Василий Владимирович Петров, профессор физики и академик). Об учителях прочих предметов не упоминаю, потому что они, особенно же иностранные языки, не были в ходу в наше время. По математическим наукам я был один из прилежнейших учеников, а по физике первый и самый доверенный профессора Петрова. Он посылал меня в физический кабинет за инструментами и прочим, в чем встречалась ему нужда для опытов. Нередко, объясняя предмет, он приказывал мне производить опыты. Если же случалось что кто-либо из кадет, спрошенный им, не мог отвечать профессору, то, обращаясь ко мне, он говорил:

- Ну, г. Вохин, отвечайте за г. Н.

Почтенный профессор был заика. Чтобы отучить себя от заиканья, протяжно, почти нараспев.

Я исполнял приказание, и профессор, быв мною доволен, поставлял в пример всему классу, и даже по выпуске моем часто вспоминал меня добрым словом. Я описал это не в похвалу себе, но чтобы показать, как благорасположение это ввело меня в беду, и как я избавился от нее по милости ближайших моих начальников.

Однажды профессор Петров, приготовляясь к опыту, чтоб доказать действия соединенных газов, смешал при нас суриковый порошок (краску) с угольным порошком, и сказал:

- Вот, господа, вы увидите, как из этой смеси я сделаю дробь

Затем подождал лишь яркаго солнечнаго луча, чтобы навести фокус зажигательнаго стекла на сделанную им смесь. Но солнце, как бы нарочно, выходило из облаков и пряталось за них, отчего не удались многократныя попытки профессора произвести опыт. Вскоре прозвонил колокольчик, и классное время кончилось.

В. В. Петров, пожалев о неудаче своей, приказал мне высыпать в бумажку сделанный им состав и, по исполнении, сказал:

- Жаль, что у меня одно стекло, я оставил бы вам, г. Вохин, порошок, чтобы вы произвели опыт товарищам.

Один из кадет отвечал:

- У меня есть зажигательное стекло.

Профессор, отдавая мне порошок, сказал: "Воспользуйтесь им при полном сиянии солнца".

К общему сожалению нашему, погода стояла пасмурною несколько дней, но в воскресенье, как бы для праздника, день был ясный, и я произвел удачный опыт, в присутствии дежурнаго офицера и многих кадет.

Все были изумлены, видя, как из порошка образовались маленькие шарики, соединялись между собою и с треском падали в холодную воду, находившуюся в тарелке.

Мне прокричали "ура!"" и я, ободренный им приосанился, как бы найдя квадратуру круга. Кадеты других рот сбегались ко мне, с просьбою научить их делать дробь, но, по неимению материалов, желание их осталось неисполненным.

В первый же за сим физический класс профессор Петров поздравил меня с счастливо произведенным опытом и, продолжая лекцию о газах, объяснил, что ни один порох имеет великую разрушающую силу, но есть и другие составы, производящие почти то же действие, напр., если смешать в равных пропорциях селитру, поташу и еще что-то, насыпать на железный лист и снизу подогреть, то последует выстрел, подобный ружейному. Все мы просили профессора произвести опыт. Он согласился, но, не найдя какого-то припаса в своем кабинете, отложил производство опыта до послепраздников. Это было пред Рождеством Христовым. Некоторые из нас записали состав порошка и, подстрекаемые любопытством, придумали средства к произведению опыта. Нашлись между нами богачи, которые, пожертвовав для пользы науки несколько копеек, купили состав и вечером того же дня передали мне, как главному лаборанту. Сделав порошок, мы собрались к истопившейся печке и, насыпав на заслонку щепотку порошка, положили ее на раскаленные уголья. Не прошла минута, как последовал выстрел.

Мы, в радостном испуге, разбежались куда попало. К счастью нашему, не бывшие при опыте приняли звук его за удар двери о стену, и мы не старались разуверять их в противном. Но истина не могла сокрыться: весь корпус знал, исключая начальников, что у меня есть "белый порох",-так называли состав по цвету. Многие просили его. но, из осторожности, я не дал никому, даже и опытов более не производил, боясь ответственности.

Вскоре наступил роспуск кадет на праздники к родным. Меня и брата моего взяли к себе знакомые нашей матушки (отца у нас уже не было), И. М. и П. А. Лавровы, люди чужие нам, но столь добрые, что мы были у них, как у своих родителей. Уезжая из корпуса, я сказал товарищам, что порошок возьму с собою, чего, однако же, не сделал, но спрятал его в старые сапоги, хранившиеся в моем сундуке, под замком. Кадеты только что не дрались со мною за порошок, доказывая, что он куплен на их деньги. Я отвечал, что скорее выброшу, нежели отдам им, что они, не зная как употреблять его, попадутся в беду. Как я говорил, так и случилось. По отъезде моем, они купили состав, сделали порошок, и, пользуясь отсутствием дежурнаго офицера, уходившаго к директору с рапортом, насыпали на заслонку не щепотку, но целую горсть, и дали ей воспламениться. Последовал взрыв, от которого развалилась печь. К счастью, никто из кадет не находился в комнате, и потому никто не получил повреждения. Директор, живший саженях в ста от места, где был повторен прежний опыт, принял его за выстрел из ружья и послал в корпус отыскать виновнаго. Можете судить об испуге кадет!.. Сделав наскоро совещание, что показывать на допросе, они придумали: 1) что порошок получили от меня; 2) что из него я делал уже опыт, по наставлению проф. Петрова, давшаго мне этот порошок, и 3) что, не зная силы его, бросили, шалив, в печку, от чего она и развалилась. Сказке этой поверили, оставив дальнейший разбор до возвращения моего из отпуска.

Не успел я переступить за корпусную калитку, как несколько товарищей, поджидавших меня у ворот, объяснили весь ужас положения моего. Я не знал что делать. Однако же решился не выдавать товарищей и, успокоив их, пошел являться к дежурному по корпусу, Н. А. Дружинину. Он встретил меня следующими словами:

- Возможно ли было ожидать от вас, что вы дадите кадетам белый порох? Ну, если бы их перебило им, что тогда было бы с вами?

Я не оправдывался, молча пошел в роту.

Утром следующаго дня, после классов, собрали нашу 2-ю роту в сборную залу, куда не замедлил прибыть и директор корпуса, генерал-майор А. А. Клейнмихель. Не поздоровавшись с кадетами, он пошел по фронту и, остановясь против меня, сказал: "А, батенька г-н физик, выдь-ка вперед“ (Слово "батенька“ была приговорка генерала, в хорошем и дурном расположении духа. -  Н.В.). Я повиновался. Генерал, пройдя шагов двадцать, остановился пред срединою роты и, грозно посмотрев на меня, продолжал: "Ну, батенька, разскажи-ка мне, как ты делал белый порох?" Вид и голос разгневаннаго начальника и скамья, стоявшая у дверей залы с горою розог, отняли у меня язык. Я хотел просить прощения и не мог. Генерал, приняв замешательство мое и молчание за доказательство вины, закричал: "скамейку!", а мне: "Изволь-ка, батенька, раздеваться; я тебе задам физику!.." В это самое время ротный мой командир, Д. К. Баркгаузен, дал знак офицерам, подошел с ними к генералу, и все убедительно просили его, чтобы он простил меня, добавляя, что я не виноват. Генерал, с неудовольствием возразил: "Ну, так по вашему, батенька, виновата печь, зачем лопнула от белаго пороха?". Д. К. и офицеры почтительно доложили генералу, как случилось несчастье, и к этому добавили все, что только добродушие могло внушить им в мою пользу. Я начал приходить в себя и зарыдал от избытка благодарности к моим избавителям, когда генерал сказал мне: "Прощаю тебя, г-н физик, но с тем, чтобы ты не делал более белаго пороха". После меня, вызвали вперед несчастных товарищей моих, производивших опыт, и высекли их для примера прочим.

Со всею подробностью разсказал я почтеннейшему профессору В. В. Петрову бывший случай. Он отвечал: "Если бы вас, г. Вохин, высекли, то вам было бы только больно, а мне, старику, при этом вдвое больнее, нежели вам. Слава Богу за вас, слава Богу и за товарищей ваших. Учиться не хотят, а на шалости первые. Ништо им! Будут помнить белый порох!", - добавил он, улыбаясь, - "это им не свежепросольный газ". Я просил профессора простить им невольную ложь и подтвердить ее, если будет в том нужда. Он обещал и слово свое исполнил. Нужным считаю добавить, что один из наказанных незадолго перед тем, на вопрос профессора, какой газ добывается из селитры, смело отвечал ему: "свежепросольный". "Сами вы свежепросольный!", - возразил с неудовольствием профессор, - "огурцы бывают свежепросольные, а не газы! Газ, добываемый из селитры - кислотворный".

Мне остается сказать об учителях нижних классов. Они были люди добрые и знающие свой предмет, но некоторые из них столь бедные и угнетенные семейным положением своим, что дозволяли нам, кадетам, наполнять пустые карманы их кусками хлеба, выносимаго нами из столовой, мяса, каши и масла в бумажках; последнее, подаваемое к столу в горячем виде, мы обливали квасом и сбивали ложкою, до тех пор, пока оно застывало. Из уважения к памяти их, как людей достойных лучшей участи, я не называю по фамилиям. При таких преподавателях не могли быть хорошие успехи в науках, да и вообще кадеты нижних классов, особенно же "прапорщики" (название самопроизвольно присвоенное себе ленивцами, выходящими из корпуса в армию), учились очень плохо, и прилежных было мало, да и те, увлекаемые примерами " стариков", т. е. прапорщиков, дремали в классах, читали романы, временем же распевали песенки, если в коридоре не было дежурнаго офицера. Например:

За столом сидит метелка Ми...ов,

На все стороны поглядывает.

Ай жги! Ай жги! Говори!

На все стороны поглядывает!..

Этот нежный романс сочинен кадетами на их учителя, прозваннаго "метелкою", по косе, которая имела вид метелки. Романс этот пели на голос: "Ах, на что было огород городить".

Много было у кадет и других шалостей, но всех их не вспомнить и не описать.

О своем выпуске из корпуса в офицеры Н. В. Вохин разсказывает следующее:

Ноября 15-го 1807 г., мы, кадеты 2-го кадетского корпуса, отэкзаменованные и представленные к производству в офицеры, сидели тихонько или, вернее, дремали после обеда в пустом верхнем классе, куда нас водили в классные часы, чтобы не шалили в ротах. Уже вечерело, как кто-то закричал в полурастворенную дверь из корридора в класс: "вышли!“ Слово это подобно электрической искре потрясло нас. Мы в иступлении вскочили со своих мест и с криком "вышли!" выбежали в корридор, где уже раздавались возгласы: "вышли, вышли!"... На этот крик выбежали дежурные офицеры и учителя. Узнав причину суматохи, они старались унимать нас, а мы еще громче кричали: "вышли, вышли!“... Крик этот повторился в классах, и кадеты начали выбегать в корридор, что и вынудило офицеров и учителей, оставя нас, броситься в классы, чтобы удержать в порядке невыпускных кадет. В числе их находился и младший брат мой Иван.

Опомнясь несколько, почти каждый из нас спрашивал: кто первый закричал "вышли?"' Где приказ? Один из товарищей, не упомню кто, закричав: "приказ у меня“... бросился вниз по лестнице. Мы за ним, толкая и опереживая друг друга, как бы боясь, что на последняго но будет распространена Высочайшая милость. Выбежав на кадетский двор, мы окружили читавшаго приказ. Целовали священный нам листок и передавали его из рук в руки. Затем плакали от радости, обнимали один другого и поздравляли с офицерством. Минут чрез пять уже никого не было на дворе, все разбежались: кто в роты, кто к родным, кто в квартиры, нанятыя по случаю отпуска из корпуса. И я в числе прочих побежал в роту, за шапкою, где уже нашел меня брат мой. Мы бросились друг другу на шею и долго не могли проговорить двух слов. Наконец, брат сказал: "теперь я остаюсь здесь круглым сиротою, но дай Бог тебе счастья'*'. Я прижал его к моему сердцу, взаимно пожелал ему того же счастья, и мы разстались. Он побежал в класс, а я в дом корпуснаго учителя геометрии И. А. Ефимова, у которого нанимала комнатку бывшая кормилица моя и няня, Наталья Анисимовна. Ей сообщил я радость мою, и добрая старушка, прижав сухими руками своими щеки мои, целовала меня в глаза, плакала и приговаривала: "ну, сегодня ты офицер, а завтра будешь генерал“. Почтенная домовая хозяйка А. С. Ефимова, узнав о моем производстве в офицеры, прибежала в комнату к Наталье и увела меня к себе наверх. Серьезный и почтенный И. А. положил на стол трубку и, сняв колпак с лысой головы своей, обнял меня, поцеловал и, перекрестив, сказал: "служи как учился, будешь человек”. Напившись у них чаю, я побежал в роту, к брату, с которым и провели всю ночь в мечтах о будущем нашем благополучии... ".

---

 

Назначение Цесаревича Константина Павловича Наместником Польши и Главнокомандующим Польскою армиею потребовало постоянного его пребывания в Варшаве. Несмотря, однако, на это, он продолжал до конца жизни состоять Главным начальником военно-учебных заведений а с 1822 г. в заведывании его был и Царскосельский лицей.

Еще в 1812 г., перед своим отъездом из Петербурга, Великий Князь Константин Павлович предписал директору корпуса генерал-лейтенанту Клейнмихелю, во время отсутствия Его Императорского Высочества, дела, не заключающие в себе особой важности (производство из кадет в унтер-офицеры, перемещение нижних служителей и проч.) разрешать самому, представляя лишь о таких, решение которых будет "сомнительно". К Его Высочеству, кроме того, должны были доставляться заведенным порядком все прочие донесения, "собирая их от эстафеты до эстафеты".

Генералу Клейнмихелю было предоставлено также:

1) в Солдатскую роту воспитанников определять самому, донося лишь об их определении Его Высочеству;

2) по увеличившемуся числу кадет и происшедшей от того в корпусе тесноте, представлять Его Императорскому Высочеству об определении тех только недорослей, из числа просящихся в корпус, которые по бедности или другим уважительным причинам будут того особенно заслуживать;

3) при рассмотрении просьб об определении недорослей в корпус и Солдатскую роту наблюдать, чтобы при них, сверх свидетельств о происхождении, были прилагаемы свидетельства о рождении от законнаго брака и о летах, "дабы достигших уже 12-летнего возраста, не определять", и

4) увольнять корпусных учителей по просьбам их от должности также самому, донося об этом Его Высочеству только для сведения.

 

Несмотря на то, что Великий Князь Константин Павлович уже не принимал непосредственного участия в управлении корпусом, Его Высочество живо интересовался всем, что касалось военно-учебных заведений, и издалека зорко следил за их внутренней жизнью. Подтверждением этих слов может служить следующий эпизод, относящийся к 1816 году.

В противоположность Императору Александру I, Великий Князь Константин Павлович не сочувствовал вовсе проявившемуся в русском обществе религиозному мистицизму и отзывался о мистиках весьма неодобрительно. От 10 Декабря 1816 г., он писал в Петербург, начальнику гвардейского штаба, генерал-майору Сипягину, что кадету 2-го кадетского корпуса, Володскому, мальчику лет 15-ти, начало каждую ночь являться видение в белой монашеской мантии, в клобуке и с деревянным крестом в руках,. и уговаривало его идти в монахи; что корпусный иеромонах Феофил, чтоб отогнать от него это видение, поил его святою водою, водил в алтаре кругом престола, читал над ним молитвы, но когда это не помогло, то доложил управляющему корпусом генерал-майору Маркевичу. Между тем, министр духовных дел, князь А. Н. Голицын, известный мистик, узнав об этом, потребовал к себе корпусного иеромонаха.

Великий Князь, с своей стороны, находил, что иеромонаху Феофилу не следовало приступать ни к чему, "не доложась начальству", и что монах - человек "простого ума", не может быть при корпусе законоучителем, так как "он должен своими убеждениями отклонять суеверные, вкоренившиеся в младенчестве, заблуждения в кадете Володском, а не вкоренять оные еще более в мыслях молодого человека читанием над ним молитв и прочаго". Поэтому Великий Князь полагал удалить иеромонаха из корпуса, а кадета отдать в руки лекарям. "На счет же того, - писал Цесаревич Сипягину, - что почтенный наш князь Александр Николаевич (Голицын) вмешивается во все дела, даже и в видения, я вам скажу, что я видениев никаких не видывал, а ежели увижу князя Александра Николаевича, то верно увижу его и тогда с одной и той же стороны, с которой я, как вам известно, всегда его вижу".

3-го нижнего класса кадет Федор Володской был исключен из корпуса и поступил "в заведывание" начальника Главного Штаба Его Императорского Величества, генерал-адъютанта князя Волконского, а от него в заведывание князя Голицына. О причине такого распоряжения Государь предоставил себе лично объяснить Цесаревичу, при первом с ним свидании, но тем не менее Великий Князь просил Сипягина разведать под рукой, что делается с Володским. Сипягин не мог написать в ответ ничего определенного, но заметил, что кадета можно было излечить "весьма обыкновенным видением ротного командира с розгами". Великий Князь, в письме к Сипягину, похвалил это антимистическое средство, добавляя, что об этих предметах "иначе разсуждают и думают".

Принявший участие в кадете Володском генерал-адъютант князь Волконский, по Высочайшему повелению, 14-го декабря 1816 г., словесно объявил генералу Маркевичу, что Его Императорское Величество изволил одобрить поступки корпусного иеромонаха Феофила. Донося об этом Великому Князю Константину Павловичу, генерал Маркевич ходатайствовал об оставлении в корпусе иеромонаха Феофила, "который в прочем вел себя всегда и ведет очень хорошо и весьма рачителен к своей должности и только от излишней ревности к монашескому своему званию и неопытности, приняв объяснение кадета Володскаго, как бы на исповеди ему объясненное, считал долгом таить оное несколько дней, никому о том не объявляя".

Несмотря на это, в следующем, 1817 г. отчитывальщик - иеромонах был уволен. На место его поступил иеромонах Фотий, впоследствии архимандрит и знаменитый настоятель Юрьевского Новгородского монастыря.