Полученное псковскими кадетами воспитание определило их позицию во время бурных политических событий начала XX века. Окончивший корпус в 1917 г. Вольдемар Айзов следующим образом характеризует свои взгляды и взгляды своих товарищей: «Наши понятия о долге офицера перед родиной были несложными: в мирное время быть исправным по службе, в случае же войны суметь, если понадобится, умереть за Веру, Царя и Отечество».

 

Начало Русско-японской войны вызвало у псковских кадет настоящий взрыв патриотических настроений. Воспитанники всех классов прямо-таки рвались на фронт, и никто не сомневался в скорой победе. Между тем в корпус всё чаще стали поступать сведения о выпускниках разных лет, погибших на Дальнем Востоке. В сражении под Ляояном, в августе 1904 г., были убиты капитан 35-го Восточно-Сибирского полка Н. С. Рудаков (год окончания корпуса 1890-й) и подпоручик 85-го пехотного Выборгского полка Д. Д. Румянцев (1901). На перевале Сяоканмин погиб капитан 33-го пехотного Елецкого полка Г. К. Лунд (1891), при обороне Порт-Артура — подпоручик 28-го Восточно-Сибирского полка А. А. Протасович (1897). В кровопролитном Мукденском сражении (21.02 — 10.03.1905) сложили головы капитан 85-го Выборгского пехотного полка Е. К. Шульц(1884), капитан 145-го пехотного Новочеркасского полка А. В. Шатковский (1887), штабс-капитан 53-го пехотного Волынского полка В. М. Горталов (1894). Умер от ран капитан 2-го пехотного Сибирского полка Е. Г. Киниц (1883). Пал смертью храбрых сын офицера-воспитателя Евгений Шпигель (1900), совсем ещё юный офицер, только что вышедший из Михайловского артиллерийского училища.

Напряжённой становилась и внутриполитическая ситуация. В стране стремительно разгоралась революция 1905— 1907 гг. Кадеты, в отличие от своих сверстников из гражданских учебных заведений, в большинстве сохранили верность правительству.

Более того, революционное движение вызывало у них явное неприятие. В декабре 1905 г. воспитанники Псковского корпуса даже выдали начальству нескольких соучеников, которых подозревали в политической неблагонадёжности, и это при том, что доносительство всегда считалось в кадетской среде делом позорным. Данный поступок вызвал настоящий взрыв ярости у либеральной общественности Пскова.

Газета «Псковский голос» писала 10 декабря 1905 г.: «Общество глубоко возмущено слухами о товарищеском сыске, произведённом некоторыми из воспитанников Псковского кадетского корпуса. Они сделали обыск у своих же товарищей и нашли у них несколько брошюр издания «Донской Речи». Это так возмутило их, что они сейчас же передали начальству об этом и просили принять меры против «неблагонадёжных» товарищей. Юные жандармы встретили горячее сочувствие со стороны начальства, которое не остановилось перед возможностью увольнения лучших, по оценке самих педагогов, учеников».

Хотя в заметке содержались явные преувеличения (вопрос об увольнении кадет не мог быть решён за несколько дней и последнее слово здесь принадлежало не администрации корпуса), она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Учащиеся гражданских школ обрушились на кадет с настоящим шквалом упрёков и оскорблений. 12 декабря «Псковский Голос» разместил на своих страницах открытое письмо воспитанников Сергиевского реального училища, в котором говорилось: «Узнав… о возмутительном поступке некоторых учеников Псковского кадетского корпуса по отношению к своим товарищам, мы… выражаем своё глубочайшее презрение эти ученикам, принявшим на себя позорную роль сыщиков, жандармов, охранителей отжившего режима произвола, воровства и разбойничества и предлагаем всем честным, уважающим себя людям вместе с нами заклеймить печатью позора этих черносотенцев». Под письмом стояло тридцать подписей. Реалисты (в основном дети мещан, купцов и ремесленников) не учитывали лишь одного обстоятельства: кадеты (дети офицеров и сами будущие офицеры) считали русскую монархию вовсе не «режимом произвола», а той единой, вечной ценностью, за которую нужно сражаться и умирать.

20 декабря к реалистам присоединились гимназисты, так же опубликовавшие в «Псковском Голосе» своё послание. Дело дошло до того, что в городе произошло несколько драк между кадетами и гражданскими учащимися. Редактор « Псковского Голоса» Поддубский всё это время старательно разжигал страсти. Он постоянно публиковал заметки, в которых даже самая нейтральная информация о корпусе подавалась издевательски и насмешливо. Так продолжалось почти год, а осенью 1906 г. разразилась настоящая драма.

20 октября кадеты 1-го отделения 7-го класса не пошли после завтрака на урок и заявили, что не желают учиться вместе с политически неблагонадёжными одноклассниками. Например, сообщая о назначении инспектора классов корпуса Д. М. Левшина на должность попечителя Рижского учебного округа, Поддубский назвал педагога «новым Вольтером из фельдфебелей» и, не приводя каких-либо аргументов, заявил, что «знаменит он во-первых авторством плохонькой и тощенькой книжки о Грановском, а во вторых… конечно, связями в трущобах петербургского бюрократического мира» (Псковский голос № 48 от 25 мая 1905 г.) Стефаном Барковскйм, Вячеславом Кликовичем, Николаем Дзяковичем и Александром Буцевичем. Нелишне заметить, что все названные Юноши имели польское происхождение. Одиннадцать дней спустя кадет 7-го класса Станислав Чекан покончил с собой. «Псковский Голос» немедленно заявил, что несчастного юношу «затравили». Эта публикация довела кадет до настоящего бешенства. 5 ноября группа старшеклассников явилась в редакцию газеты (благо идти было недалеко, редакция размещалась в доме Шпаковской, на Архангельской улиф) и потребовала назвать автора заметки о самоубийстве Чекана. Как сообщала впоследствии газета «Речь», юноши получили отказ, после чего «подняли шум, стали наступать на редактора и грозить». Испуганный Поддубский «поспешил к полицмейстеру, не надевая даже шапки», а кадеты, так ничего и не добившись, вернулись в корпус.

20 ноября между кадетами и гражданской молодёжью произошла крупная уличная драка. 22 ноября столкновение повторилось, да в таких масштабах, что потребовалось вмешательство полиции. Директор корпуса в этой ситуации действовал быстро и жёстко. Он связался с Главным управлением военно-учебных заведений и добился увольнения из корпуса четырёх «неблагонадёжных» кадет-«либералов» и одного из зачинщиков похода на редакцию. К началу 1907 г. страсти стали понемногу стихать. В корпусе побывала делегация от губернской гимназии и реального училища, в результате чего было достигнуто «полное и искреннее примире­ние»366. Спокойствие, к несчастью, оказалось недолгим.

 

Начало Первой мировой войны кадеты встретили новым взрывом патриотических чувств. Корпусной журнал «Пскович» регулярно публиковал материалы о боевых подвигах бывших сотрудников и воспитанников заведения, списки лиц, награждённых орденом св. Георгия IV степени и Георгиевским оружием. Многие из бывших кадет-псковичей действительно сражались с исключительной доблестью. Так, командир Славяносербского пехотного полка Н. Ц. Шатковский (окончил корпус в 1889 г.) в бою 1 марта 1915 г. лично повёл солдат в атаку под сильным огнём с фронта и обоих флангов, выбил немцев из укреплённой рощи и захватил 10 орудий, 2 пулемёта и 114 пленных. Подпоручик Лейб-гвардии Гренадерского полка М. А. Лялин (1909) под вражеским обстрелом производил корректировку стрельбы артиллерии и не покинул позиции, даже получив ранение. Штабс-капитан Б. В. Макеев (1904) служил в авиации и неоднократно совершал дерзкие разведывательные полёты над территорией противника.

Однако приходилось журналу печатать и гораздо более грустные материалы: списки погибших, которые становились всё более длинными. Среди бывших кадет, убитых на фронтах Первой мировой, оказались: полковники Б. М. Огоновский (год выпуска 1894-й) и В. А. Шалевич (1889), подполковники С. П. Слонецкий (1885), Г. А. Корсак (1894), М. Э. Скрутовский (1891), Н. А. Затеплинский (1890), капитаны А. А. Боде (1893), А. Н. Александровский (1901), H.И. Плуталов (1891), Ф. Ф. Трачевский (1900), штабс-капитаны Л. В. Витрешко (1898), Н. Ф. Резвов (1899), М. М. Рагоф (1900), В. А. Зайцев (1904) и многие-многие другие.

Особенное впечатление на псковичей произвела смерть сына преподавателя словесности штабс-капитана Владимира Киприановича Хоцянова (1904). Как сообщал журнал «Пскович», 2 сентября 1914 г. у деревни Залешаны 37-я артиллерийская бригада, в которой служил Хоцянов, подверглась нападению превосходящих сил австрийцев. В ходе боя храбрый офицер умело руководил действиями своей полубатареи и не покинул позиции, даже получив ранение разрывной пулей. «Когда же на батарее не стало патронов, — говорится в журнале, — он, собрав около себя номеров, обстреливался вместе с ними из карабинов и револьверов, ободряя их и являя собой пример выдающегося самообладания, пока не был сражён пулей в голову». Посмертно В. К. Хоцянову был присвоен орден св. Георгия IV степени. Конечно, гибель отважного молодого человека стала настоящей трагедией для его семьи, но на этом испытания не закончились. 3 апреля 1915 г. покончил с собой его брат, Николай Киприанович, который тоже окончи л Псковский кадетский корпус и находился на фронте, командуя сапёрной ротой.

Конечно, многие псковские кадеты хотели во время испытаний быть рядом со своими отцами и старшими братьями, мечтали попасть на фронт. В связи с этим участились побеги из корпуса. Бежали не только воспитанники старших возрастов, но и совсем маленькие дети, имевшие о войне чисто книжное, далёкое от реальности представление. Так, 9 сентября 1914 г. псковские крестьяне задержали на Рижском шоссе четырёх кадет: Н. А. Селхарова (14 лет), В. Е. Афанасьева (14лет), Г. Л. Конищева (14лет)и Ю.И.Васильчикова (13 лет). Как выяснилось, они покинули корпус «с целью отправиться в действующую армию, где находятся их отцы». Из «снаряжения» у подростков имелся только календарь патриотического содержания и 9 рублей 74 копейки на четверых. Побеги из корпусов, впрочем, были тогда общераспространённым явлением. Ситуацию в немалой степени подогревала пресса, которая тиражировала рассказы о «детях-героях». Дело дошло до того, что Главный начальник военно-учебных заведений генерал А. Ф. Забелин был вынужден выпустить приказ, в котором призывал командиров частей не награждать кадет медфгями.

Последним годом существования Псковского кадетского корпуса как учебного заведения можно считать 1917-й. Почти сразу после Февральской революции в Петрограде была сформирована специальная комиссия под председательством генерала 3. А. Макшеёва, занявшего пост Главного начальника военно-учебных заведений вместо А. Ф. Забелина. Её целью являлась разработка плана реорганизации кадетских корпусов. Среди членов комиссии были многие видные воен­ные педагоги (в том числе служившие в разное время в Псковском корпусе), общественные и военные деятели. Позиция большинства членов комиссий определилась уже на первом её заседании и была чётко определена в выступлении члена Государственной Думы И. С. Клюжева, отметившего, что кадетские корпуса «должны существовать, но обновлённые в духе светлых идей Пирогова, Ушинского, Милютина». Выдвинутое профессором В. Д. Кузьминым-Караваевым предложение о немедленной передаче кадетских корпусов в Министерство просвещения для организации на их основе гражданских школ было отвергнуто как несвоевременное. Директор Педагогического музея А. Н. Макаров, например, сказал: «Может, кадетские корпуса и неуместны в настоящем государственном устройстве… но временно они должны быть сохранены, пока не будет выработана общая школа в Министерстве народного просвещения и пока эта школа не придёт в полное устройство».

Наиболее острой критике на заседаниях комиссии подверглись две присущие кадетским корпусам черты: «кастовый подход к избранию учеников» и усиленный военный элемент в воспитании, который редакция «Педагогического сборника» охарактеризовала как «искусственную милитаризацию».

7 августа 1917 г. военным министром было утверждено разработанное комиссией «Положение», по которому кадетские корпуса преобразовывались в гимназии военного ведомства. Новые учебные заведения должны были основываться «на широких демократических началах с полным отказом от прежнего предназначения воспитания к военной службе». Деление воспитанников на роты отменялось, должности ротных командиров упразднялись, на воспитательские должности стали назначать гражданских лиц, а на некоторые преподавательские — даже женщин. В каждой гимназии надлежало создать специальные советы из сотрудников и родителей учащихся. На заседаниях этих советов должны были избираться воспитатели и кандидаты на должности директора и инспектора классов, которых затем утверждало Главное управление военно-учебных заведений.

Приёмные правила также менялись. Правда, при зачислении на казённые вакансии преимуществами по-прежнему обладали дети «пострадавших от войн лиц», но теперь в их число входили и сыновья убитых или раненых солдат и даже рабочих, трудившихся «на оборону». Наконец, важным нововведением, по мнению составителей «Положения», было «упрощение быта воспитанников». С этой целью значительно сокращался штат прислуги и отменялись практически все элементы воинского церемониала: ношение погон, отдание чести, дежурство кадет по роте и т.д. Таким образом, бывшие кадетские корпуса должны были превратиться в совершенно иные по своей сути «всесословные», гражданские по направлению воспитания школы. Однако процесс их реорганизации был прерван последующими политическими событиями.

Оценивая перемены, вызванные свержением самодержавия, редакция «Педагогического сборника» писала: «Неожиданно освобождённые от гнёта прежнего строя, оглушённые, расстроенные, обрадованные и напуганные, стоим мы, современники и участники этого события, перед обломками рухнувшего здания и спрашиваем друг друга, что нам теперь делать? Ответ ясен! Нужно строить новое здание государства». Но воспитанники кадетских корпусов испытывали в большинстве своём гораздо более мрачные чувства, чем сотрудники журнала. Воспитанные в духе преданности монархии, кадеты крайне враждебно встретили Февральскую революцию.

Один из воспитанников Псковского кадетского корпуса, В. Айзов, так описывает в мемуарах настроение, царившее среди его друзей: «В политике мы не разбирались… мы скорее сердцем, чем умом, почувствовали приближение российской разрухи и вместе с нею крушение наших личных скромных жизненных планов. Как можно, рассуждали мы, проходить церемониальным маршем перед президентом республики и лихо салютовать ему шашкой. Президент, презренный шпак, представлялся нам в куцем пиджаке, с перхотью на воротнике и в брюках в полоску».

Особое возмущение вызывали у кадетов новые, гражданские порядки в жизни корпуса. Они решительно отказывались снимать погоны и сдавать знамёна, демонстративно отдавали честь офицерам и щеголяли «парадным шагом» во время прогулок. Последнее, кстати, было совсем не обязательно и по старым дореволюционным правилам. «Присягать каким-то дядям, засевшим в Таврическом дворце в Петербурге, — вспоминал В. Айзов, — представлялось нам чем-то несерьёзным и необязательным… кадеты 7-го класса демонстративно ходили группами по ротному помещению, продев под погон белый платок, обозначавший верность монархии».

Подобное вызывающее поведение явно достигало цели. Воспитанник Псковской гимназии В. Зильбер (в будущем известный писатель Вениамин Каверин), который, напротив, придерживался революционных взглядов, вспоминал: «…Кадетов ненавидели не только за то, что они думали о судьбе России иначе, чем мы (Зильбер и его друзья. — А. М.), но и за то, что они каждое утро маршировали на своём плацу, как будто ничего не случилось». Впрочем, активное отторжение революционной действительности было присуще, судя по мемуарам, кадетам всех корпусов. Так, воспитанники Воронежского корпуса, узнав об отречении царя, сорвали вывешенный нижними чинами красный флаг и пропели хором «Боже, Царя храни». К зданию корпуса прибыл отряд Красной гвардии, и лишь вмешательство директора, генерал-майора Белогорского, предотвратило кровавое столкновение.

Весьма впечатляющую демонстрацию своих взглядов устроили псковские кадеты во время смотра войск, организованного командующим Северным фронтом генералом Рузским.

B. Айзов не жалеет колкостей и насмешек, описывая состояние новых «революционных» войск. «Сперва прошли, — пишет он, — учащиеся не учащиеся, телеграфисты не телеграфисты, чёрт их там разберёт; за ними штаб генерала Рузского: писаря, перемешавшиеся в братском единении с офицерами. Потом проковыляли четыре девицы, по тетрадке поющие: «Мы жертвою пали». За девицами последовала какая-то часть, за нею ученики, за учениками ещё толпы с музыкой и красными знамёнами…».

Совершенно иначе выглядели кадеты. «…Блеснув медью духовых инструментов под звуки бодрого марша, — вспоминал тот же автор, — из-за поворота с Великолуцкой улицы на Сергиевскую, появились ряды чёрных шинелей. За оркестром, впереди первой роты, шёл стройный ея командир полковник Массино. За ним, соблюдая строгое равнение и взводную дистанцию, давая ногу, шли наши славные кадеты Псковичи. Несмотря на революционное сознание, как обычно, вдоль строя, забегая вперёд перед музыкантами, восторженно галопировали мальчишки. «Ох, почему они так идут», — услышал я вдруг позади себя женский приятный голос. Я обернулся. Поднявшись слегка на носки, чтобы лучше видеть, хорошо одетая дамочка с голубыми глазами, с каким-то грустным недоумением смотрела на проходящих кадет. «Почему они так идут!» — повторила она. «А как же им идти?» — удивился невольно я. «Ну зачем такая официальность… лучше бы так» — и она показала рукой, как это было бы лучше, т. е. в полном беспорядке, бараньим стадом».

Особое возмущение вызывало у кадет то, что среди лиц, сочувственно встретивших революцию, были и некоторые их наставники. Воспитанники Псковского корпуса неоднократно отказывались выполнять распоряжения ротного командира Ф. Н. Массино, который пытался убедить их, что «представители дома Романовых не способны более управлять Россией». «Для нас, неискушённых ещё жизнью, — писал В. Айзов, — было странно видеть, каким это образом наш строгий ротный командир, носящий офицерский мундир, символ верности и чести, мог совмещать в себе долг присяги с ненавистью к царствующему Дому». Характерно, что псковские кадеты категорически отказались принимать участие в первомайской демонстрации, устроенной учащимися других заведений.

 

В середине июля 1917 г. военный министр принял решение ввиду близости фронта эвакуировать Псковский кадетский корпус из города. Новым местом расположения был первоначально избран Нижний Новгород, в который отправился полковник И. Н. Векшинский для выбора дома под корпус. Однако подходящего свободного здания не нашлось, и было принято новое решение — отправить Псковский кадетский корпус в Казань. И. Н. Векшинский и А. Н. Массино снова выехали в командировку.

Одновременно с этим директор, видимо, не надеясь, что его подчинённым удастся найти просторное помещение, обратился к администрации Симбирского и Вольского кадетских корпусов с просьбой «приютить» часть псковских кадет, но получил отказ. В начале августа полковник Векшинский сообщил из Казани, что под помещение корпуса отведено здание женского Родионовского института (там ныне располагается Казанское СВУ - В.Левченко). К сентябрю хозяйственный комитет составил списки подлежащих эвакуации кадет, офицеров, чиновников и прислуги. Интересно, что в их число были внесены некоторые псковские ремесленники, являвшиеся постоянными подрядчиками корпуса. В целом в Казань должны были отправиться 998 человек и 20 тысяч пудов корпусного имущества. В середине сентября 1917 г. корпус покинул Псков.

 

По прибытии в Казань оказалось, что здание Родионовского института занято. Правда, ещё до отправки из Пскова находившийся в Казани Векшинский пытался добиться передачи корпусу здания Духовной академии на Арском поле, однако большой надежды на успех у него не было. Даже после соответствующего распоряжения военного министра он сообщал директору: «…мы не уверены, что она (Академия. —А. М.) за нами, так как решения меняются ежедневно… квартирный вопрос очень острый».

Администрация Академии упорно сопротивлялась притязаниям корпуса на её здание. Наконец после бурной дискуссии было принято «соломоново» решение: Псковский кадетский корпус занимает здание Академии, в котором остаются и «прежние обитатели». Тем не менее, несмотря на «стеснённое положение», в середине сентября в корпусе начались учебные занятия. Однако спокойствие оказалось недолгим. Октябрьская революция сделала неизбежной кровавую развязку.

24—26 октября 1917 г. воспитанники Псковского корпуса принимали участие в попытке юнкеров Казанского военного училища подавить выступление революционно настроенных солдат. Эти события подробно описаны в письме директора А. В. Болылева в Главное управление военно-учебных заведений. При этом, стараясь предотвратить возможные репрессии, он сводит роль кадет к пассивному сочувствию действиям юнкеров. Согласно его словам, события развивались следую­щим образом: 24 октября в 5 часов дня в корпусе стала слышна орудийная, пулемётная и ружейная стрельба. Это юнкера наступали на расположенные неподалёку от здания Академии казармы солдат-артиллеристов. Вышедшие из казарм солда­ты окопались на поле перед Академией и пытались отбить атаку. Однако вскоре они отступили, оставив много убитых и раненых, а юнкера заняли прилегавший к Академии парк. «Поздно вечером, — пишет директор, — некоторые из город­ской молодёжи… из вполне понятной симпатии к юнкерам угощали их чаем и хлебом». Кадеты также вышли в парк и разговаривали с юнкерами.

25 октября утром снова началась стрельба. Юнкера установили около Академии орудийную батарею, а в самом здании устроили наблюдательный пункт. Сообщая об этом, директор подчёркивает, что он против таких действий проте­стовал. В 10 часов утра начался обстрел Академии шрапнелью со стороны Артиллерийских казарм. Но, так как огонь вёлся вдоль здания и, по мнению директора, грозил «только поби­тием стёкол», было решено начать занятия по расписанию. Однако к середине дня обстрел усилился настолько, что уроки пришлось прервать. Несколько шрапнелей влетели в окна, и лишь по счастливой случайности никто не пострадал.

«Вскоре, — говорится в письме директора, — стрельба прекратилась и начались мирные переговоры. С утра 26 октября было спокойно, лишь ходили тревожные слухи, будто бы юнкера сдались и в Петрограде совершён переворот. Некоторые из воспитанников, возбуждённые забежавшими юнкерами, настойчиво предлагали принять участие в уличных выступлениях, и нашему педагогическому составу пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать их от подобного безумия». По утверждению директора, следовательно, кадеты 26 октября 1917 г. оставались в здании и никаких активных действий не предпринимали. Всё их участие в событиях сводилось к дружескому общению с юнкерами вечером 25 октября.

Однако из мемуаров воспитанников, изданных в «безопасной» эмиграции, видно, что дело обстояло несколько иначе. Так, А. В. Булгаков вспоминал на страницах журнала «Досуг кадета-псковича»: «Во время октябрьского восстания корпус был три дня под обстрелом, но Бог хранил. На третий день восстания 1-я рота разобрала винтовки и пошла на помощь юнкерам, несмотря на то, что директор корпуса и некоторые воспитатели этому противились». Эти сведения подтверждаются также данными, приведёнными в книге А. Маркова «Кадеты и юнкера в Белом движении».

Описание заключительных событий, произошедших 26 октября 1917 г., у директора корпуса и его воспитанников совпадает. Около 11 часов дня к зданию Академии прибыл отряд солдат. По словам директора, они были «разъярёнными, с выкаченными глазами и осипшими голосами», и кричали: «Гражданские лица, выходите из здания, сейчас будем расстреливать». Солдаты ворвались в вестибюль и пытались подняться на верхние этажи, чтобы расправиться с кадетами. Лишь вмешательство корпусного хлебопёка Кукушкина и каптенармуса Махалина предотвратило бойню. Директора же солдаты не только не стали слушать, но и пытались вывести в сад, чтобы расстрелять. С большим трудом ему удалось убедить их в своей невиновности и непричастности кадет к выступлению юнкеров.

Документы, повествующие о жизни корпуса в 1918 г., сохранились очень плохо. Из мемуарных свидетельств известно, что во время захвата Казани белыми войсками, в начале августа 1918 г., кадеты активно им содействовали. Когда же в сентябре к Казани подошли красные части, большинство сотрудников и воспитанников корпуса покинуло город. В Казани остались только тяжело больные кадеты, несколько лиц из числа нижних чинов и прислуги. Из них, решением местных властей, в сентябре 1918 г. была сформирована Единая трудовая школа, которую возглавил бывший корпусной писарь Н. Яхонтов.

 

Ушедшие из Казани воспитанники и сотрудники Псковкого корпуса прошли «походным порядком» около шестидесяти вёрст до расположенного на Каме города Лаишева. Там они погрузились на пароход и водным путём достигли Уфы. Из Уфы «псковичи» отправились в Иркутск, где им было отведено под размещение здание Духовной семинарии. Там кадеты, наконец, смогли приступить к прерванным занятиям. В Иркутске у них нашлось немало друзей. Дело в том, что в этом городе размещался «свой» Иркутский кадетский корпус (образован в 1913 г.), воспитанники которого, конечно, быстро нашли общий язык с псковскими кадетами. В конце 1919 г. к ним присоединились эвакуированные из Оренбурга Оренбургский-Неплюевский и 2-й Оренбургский кадетские корпуса. В Иркутске, таким образом, сложилось целое братство из четырёх корпусов.

Общим для них явлением стали ускоренные выпуски. Воспитанники всеми правдами и неправдами покидали корпусные классы, чтобы поступить в одно из военных училищ, входивших в состав вооружённых сил А. В. Колчака. Тут любопытно отметить, что белый адмирал, хоть мимолётно, но бывал в Пскове. В апреле 1917 г. он приезжал на совещание командующих фронтами и флотами России, которое проходило в нашем городе, в штабе Северного фронта. Кстати, в 1918 г. Колчак утвердил для псковских кадет особый нагруд­ный знак. Он представлял собой крест св. Ольги, чёрный с белым кантом, в сердцевине которого располагался герб Пскова, увенчанный императорской короной. За крестом перекрещивались мечи князей Довмонта и Гавриила, а герб окружали слова девиза «Чести моей никому не отдам». На трёх концах креста находились вензеля: сверху — императора Николая II, слева — императрицы Екатерины II, справа — императора Александра III. На нижнем конце креста стояла дата «1783» — год, в котором была на правильных началах организована Псковская гарнизонная школа.

 

В декабре 1919 г. к Иркутску приблизились красные войска. 27 декабря в городе вспыхнуло восстание, поднятое сторонниками Советской власти. Как сообщает воспитанник Псковского корпуса А. В. Булгаков, «кадеты, выступив против повстанцев, дрались с ними, защищая до последней возможности стены своего здания; в неравной борьбе многие погибли, а оставшиеся в живых были взяты в плен». Об участии псковских кадет в боях за Иркутск упоминает также воспитанник Оренбургского-Неплюевского корпуса А. Еленевский. По его воспоминаниям, 2 января 1920 г. в корпус пришло три псковских кадета, которые призывали «неплюевцев» принять участие в бою. При этом один из делегатов сказал: «Нам, псковичам, тяжело — у нас в первой роте человек пятьдесят, не больше, помогает, чем может, даже третья рота. Дайте помощь»396. Из этих слов видно, насколько поредел Псковский корпус к 1920 году. Ведь 3-я рота — это мальчишки 13—15 лет, слишком юные для боя. «Неплюевцы» не заставили себя долго просить. Быстро собрался отряд (31 чел.), который прибыл в здание, занятое Псковским корпусом. Кстати, Еленевский вспоминал, что в передышках между боями псковские кадеты рассказывали ему о «боях за Казанскую крепость в ноябре 1917 г., которую они защищали вместе с юнкерами, о боях за Казань в августе 1918 г.».