Из журналов экскурсий.

ИНВАЛИДНЫЙ ДОМ В РИСАНE.

6-19 августа 1926 г.

В 9½ ч. утра за нами приходит моторный "ремаркер", и мы отплываем в Рисан, куда вчера отправлены квартирьерами подполковник Енько-Даровский и кадет Марков.

Все знакомое по прежним экскурсиям и новое для небывалых: синий, лазоревый залив, станция гидропланов, Тиват, Лепетано, пролив "Вериги", ширь и спокойная замкнутость второй бухты Боки; отдых от жары в прохладе быстрого хода; чудесный островок Мадонна-делло-Скальпелло, Беклиновский остров св. Георгия, мертвый Перасто, вход в новый уже для всех Рисанский залив.

В глубине, с трех сторон охваченный серыми крутыми склонами 600-1000 метровых гребней, точно прокаленный, пронизанный солнцем, крохотный, безжизненный Рисан. Тишь во всем такая, что ее ощущаешь так, как будто можно слышать тишину.

Здесь, в Рисане, Русский беженский инвалидный дом - одна из русских усыпальниц Великой войны...

Как бы воспевая тишину Рисана и отнюдь не внося дисгармонии в покой залива и города, Петюня еще издалека сыграл на корнете мелодичный и печальный сигнал: "Всадники други, в поход собирайтесь"... Мы узнали вечером, что один из инвалидов, старый генерал Образцов, удил в это время где-то на берегу залива, услышав непостижимо нежданный русский сигнал, вслушался и упал на камни, рыдая...

Встречают наши квартирьеры и комендант Рисана подпоручик, представляющийся директору корпуса по уставу.

Занимаем, громадный, как манеж, каменный барак с бетонным полом и окошками под крышей, бывший когда-то провиантским магазином. Принесена свежая солома. Мы размещаемся просторно. Сухо, чисто, светло, продувает... великолепно!

Пока устраиваемся, является приветствовать экскурсию старший инвалид, бывший комендант Осовца, украшенный Георгием, английским и бельгийским боевыми крестами, генерал Бржозовский.

Инвалиды живут в городке, в отведенном для них доме; их всех 40-45; трудоспособных нет, но для "своих" они согласились готовить обед, а один - "общая наша прачка" - может постирать и белье...

Устроившись, идем на "12-е" купание в рисанскую гарнизонную купальню (гарнизон на лето выведен в горы).

В пяти минутах от барака, едва за городом, вплотную у берегового шоссе, обходящего всю Боку, небольшая огороженная каменная пристань с кабинками для раздеванья, с доской для прыганья в воду, с лесенкой-спуском на песчаный "пляж0, величиной в Кремлевскую площадку в корпусе, и чудная, прозрачная вода, сквозь которую видны камни и рыбы на 2-х саженной глубине у самой пристани. Купание лучшее из всех. Никого больше, мы одни; тихо и уютно. Да и весь Рисан уже понравился кадетам больше Дубровника и Ерцегнови. Чувствуется, что здесь можно отдохнуть на свободе.

С купания идем на обед в инвалидный дом. Их дом в середине города. Это 4-х этажный, с очень низкими этажами, "каменный мешок" с каменным двориком, сжатый такими же соседними домами. Входим в их двор, где на столах приготовлен обед. Одни встречают шпалерами в проходике во двор, другие, не могущие выходить, свешиваются с парапетов и из окон во двор.

Впечатление резкое и незабываемое. Это - настоящие инвалиды. Калеки и старцы. Люди без рук, без ног, на костылях, слепые с палками, абсолютно глухие... Живые трупы, не люди, а растения и они же живые реликвии Русской Армии, занесенные сюда, на край славянского расселения, чтобы и здесь была русская усыпальница...

Директор корпуса встречает знакомых: глухого полковника Иванова Л.-Гв. Волынского полка, которому в течение всего обеда пишет на бумажке вопросы и ответы, вспоминая общие молодые годы в Варшаве, и своего бывшего воспитанника- фельдфебеля 1-й роты Киевского военного училища, выпуска 1910 года, есаула Стракача, вышедшего в 6 Пластунский Е. И. В. батальон, израненного, искалеченного, отравленного газами и почти слепого, взятого после первых ранений в Собственный Его Величества полк, переведенного позже в Собственный Е. В. Конвой и здесь завершающего свои молодые годы.

Садимся за стол, окруженные инвалидами; рядом с директором корпуса генерал Бржозовский и полковник Иванов; сверху из всех окон смотрят седые головы.

Во время обеда серб - владелец дома - протягивает директору корпуса через решетку нижнего окна штоф белого стекла с золотым далматинским вином и просит пить за здоровье "русов" - инвалидов.

Директор корпуса говорит речь, укрепляющую в разумении кадет сущность необыкновенной встречи, оценивающую жертву, принесенную инвалидами Родине, безнадежность для них спасения и награды и утешающую их верой в принятие молодежью их святого завета. Кадеты отвечают восторженно ласковым к инвалидам "ура"; генерал Бржозовский начинает отвечать и опускается в рыданиях на скамейку...

После обеда ходили за 4 километра по береговому шоссе в мертвый город Перасто, где при Петре Великом, у славного перастинского морехода Мартиновича были в навигационной школе 16 русских дворян и откуда был родом наш петровский адмирал галерного флота Змаевич - один из героев морской победы над шведами под Гангутом.

Тотчас после входа в город среди мертвых развалин под стеной 2-х этажного в три оконца без крова и заросшего кустами домика Мартиновича, в котором была его навигационная школа, директор корпуса рассказал экскурсантам о сходстве финского шхерного театра войны с далматинским, о военно - практическом и политическом смысле установление Петром Великим связи между бокельской мореходной школой и нашим галерным флотом, о школе Мартиновича, о службе Змаевича и о судьбах Перасто, убитого заменой парусов паровыми машинами.

Затем, рассматривая разрушающиеся дворцы с гербами балконами и парадными входами, прошли по мертвым улицам в городскую общину на пристани и осмотрели знакомые прежним экскурсиям реликвии: картину, изображающую уроки наших дворян у Мартиновича, русский адмиральский флаг с Андреевским крестом и меч-палаш Змаевича. Небольшую прядь, отпавшую от ветхого шелкового флага, взяли для сохранения в Военно-Учебном музее корпуса.

Русский адмиральский Андреевский флаг и меч-палаш адмирала русского флота Матвея Змаевича,

выходца из Перасто, соратника Петра Великого. Хранится в городской общине гор. Перасто. 1923 г.

Вернувшись к Рисану, остановились сначала для "13" купания. После купания ужинали у инвалидов и пели для них на набережной крохотной Рисанской гавани.

Ночь была несравнимая. Высокий амфитеатр гор, стоящих вплотную за спиной и по бокам Рисана, бросает в залив необыкновенно глубокую и густую тень. Небо было украшено полукругом луны и Юпитером. От луны шла золотая полоса через залив. Тишина, тепло, сухо у самой воды и ласкающий бриз.

Рисан отныне желанное место для отдыха... только не навсегда!

РУССКОЕ ПОСОЛЬСТВО И "КОНАК" В ЦЕТИНЬЕ.

24-го июля - 6 августа 1927 г.

После чая мы пошли осматривать достопримечательности Цетинье, начиная с дома нашего посольства, находящегося по другую (от здания "Богословии", где мы ночевали) сторону парка. Некоторые участники экскурсии подходили к дому уже не впервые, зная его по экскурсии 1924 года, но все же и они, как и увидевшие впервые этот "Дом России", пережили еще раз минуты хорошего волнения. Пусть это только дом и только стены, но все же эта усадьба - бывшая русская территория и все же этот дом, для нас, - "Россия". И наши "орлы" на кованных железных воротах, и лепной орел над входом, и вензель покойного Государя под Императорской короной - в вестибюле посольства, и Царские портреты в зале, и иконостас и церковь Русского Цетиньского Института в одной из дальних комнат, и все, казалось, именно все, в этом доме - каждое кресло, каждый шкаф, каждое зеркало отражало отнятую от нас нашу русскую жизнь... Теперь в нашем посольстве помещается женская гимназия.

Из "своего" дома мы отправились в "Конак" - старый дворец династии Негушей. Когда-то и здесь текла иная и тоже у кого то судьбою отнятая жизнь. Бывали торжественные "выходы" из этого дворца, когда нынешний Король Александр шествовал в свите Своего Деда Короля Николая, бывали фамильные шествия из придворной церкви, когда "Краль Никола" водил под руку Свою дочь - Королеву Италии, а за Ним выступал Король Итальянский с Королевой Миленой; бывали парады и церемониальные марши черногорских батальонов в русской форме и с русскими винтовками: теперь же... ставни заперты, у дворца ни души, а внутри - разбирающая имущество комиссия, музей не расхищенных во время войны ценных вещей и предоставляемые осмотру скромные "внутренние покои". Дворец и сохранившиеся в нем реликвии уже описаны в дневнике нашей экскурсии 1924 г. На этот раз мы увидели еще лишь одну интересную вещь - знамя, поднесенное, тогда еще Черногорскому Князю, Королю Николаю княгиней Трубецкой в начале войны 1877 года. На знамени вышита надпись: "От княгини Елизаветы Эсперовны Трубецкой, рожденной княжны Белосельской-Белозерской, в память подвига прадеда ея князя Белосельскаго-Белозерскаго в битве на Куликовом поле в тысяча триста восьмидесятом году - Князю Черногорскому Николаю I. Надеjемсе! 1877".

Во внутренних покоях больше чистоты и порядка, чем прежде, все на местах, все, сколько оказалось возможным, так, как было. И, вероятно также, как бывало в комнатке дочерей Короля, где проводили девичьи годы и наши Великие Княгини Анастасия и Милица Николаевны, заиграл неожиданно для нас заведенный сопровождавшей нас женщиной старый маленький граммофон. Да, это был голос с "того света". Мы не сразу отдали себе отчет в том, что почувствовали: граммофон повторял исполненное оркестром "Боже, Царя храни"... И мы замерли...

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ЛОВЧЕН.

25-27 июля - 7-9 августа 1927 г.

Ровно в полдень мы выступили из Цетинье в поход на "Иваново Корыто" - какое-то урочище у самого подножия монолитной вершины Ловчена, на которой покоится мавзолей и гроб Владыки Раде.

Из Цетинье видна и эта вершина и точка на ней - часовня и, правду сказать, было жутко смотреть ровно на 1000 метров над цетиньским полем и думать, что завтра на рассвете мы будем оттуда, с высоты 1660 метров над морем, смотреть на Цетинье        

"Иваново Корыто" - источник прекрасной воды на опушке букового леса, у подножия одной из глав всего Ловчена. облюбованный еще в XV веке Черногорским Князем Иваном Црноевичем, как место для летнего отдыха от жары, безводья и безлесья иссыхающего на лето Цетинье. Отсюда же в свои годы (1813-1851) поднимался на "Езерски врх", где теперь его гробница, Митрополит, Государь и поэт - "Владыка Раде" - Петар Петрович Негош, один из замечательнейших сыновей породившего и вдохновившего плеяду славных Негушского поля; и там, на этой гордой, вознесшейся над видимой страной, вершине, он возносился духом, обдумывал, решал, мечтал и творил.

Там же, у "Иванова Корыта", и другой Государь и поэт и сын того же поля - Король Николай построил свою крохотную летнюю виллу с террасой, обращенной к обеим главам Ловчена, и тоже решал и творил.

Ныне на правой вершине восстановленный Королем Александром разрушенный было австрийцами "гроб" Владыки Раде; на опушке леса, перед обеими вершинами, развалины виллы Короля Николая; в лесу, вблизи развалин, только что отстроенная превосходная санатория для легочных больных (еще не открытая) и палаточный лагерь приезжих больных, ищущих здесь спасения; а у самого "Корыта" две придорожные кафаны и воскресная толпа полудиких пастухов и деревенских парней     

Красота ночи и ее насыщенность думами, здесь зарождавшимися, отсюда уносившимися и сюда возвращавшимися теми, кто уходили сюда от суеты, обыденщины, пошлости и грязи, были бесподобны, явны, властны и неотразимы. Этот вид с разрушенной террасы на залитую светом полной луны поляну, убегающую в тень к подошвам "Штировника" и могильной вершины, эти две главы царственного Ловчена, покоящегося над Бокой и Черной Горой, и это чувство близости вознесенной над нами еще на 400 метров в небо гробницы одного из величайших носителей славянской мысли, незабываемые впечатления ночи у "Иванова Корыта"           

Спать на полу в пустом бараке было твердо, холодно и тревожно. В 3 часа назначен подъем.

26 июля - 8 августа.

Вставали усталые и продрогшие. В полутьме собирались, С: мним огарком на всех, едва помылись и тронулись в и темным лесом, пробираясь к воде на шоссе, вслед за нашим проводником - бывшим черногорским капитаном Никой Кашчеляном. С шоссе свернули налево на тропу и стали подниматься. От ночлега до гробницы всего лишь около трех километров, но 400 метров кверху. Постепенно становилось светлее: справа занималась заря; тропа становилась все круче, и труднее восхождение. Мы же спешили - подъем был рассчитан так, чтобы увидеть восход с самой вершины. Небо совершенно чистое. - Вот уже и грань, тянущаяся снизу к вершине, через которую тропа переваливает за Ловчен и спускается к Негушам. - До этого места в сентябре прошлого года въезжали верхами Король и Королева, когда поднимались на Ловчен для освящения новой гробницы и когда снова переносили в нее останки Владыки, спущенные австрийцами в Цетинье, в знак победы немцев над славянской идеей. Отсюда поднимаемся влево, по гребню, уже по ступеням, выбитым в скале, и, наконец, появляется вершина, открывается снизу часовня-гробница, и в те же минуты солнце озаряет весь Ловчен.

Четыре с половиною часа. Перед нами облицованная диким камнем круглая часовня с полукруглой алтарной апсидой, под черепичной, конусом, крышей с каменным тесанным крестом и громоотводами; вокруг нее обходная площадка, внесенная каменным барьером; с запада вход.

Вид на все стороны поразительный. - Только соседняя старая вершина Ловчена - серый, голый и непреступный "Штировник", переросший на 100 метров место часовни, закрыл ее с запада; в другие же стороны все внизу: острова Мадонны и Георгий, Рисанский залив, Негуши, Цетинье и Скадар, и море, и "Иваново Корыто", и глаз теряется в далях, где берега Италии, где мысль намечает Албанию, Герцеговину и Боснию, Черную Гору, и дальше за ними - все пути к Славянам и их перекрестки с путями других народов к морям... Здесь, бывало, как и мы сегодня, встречал восходы солнца Владыка Раде, отсюда вглядывался в очертания своей земли и думал свои высокие думы, тянувшиеся в бесконечную даль и к нашей Родине.

У мавзолея Владыки Раде.

Мы стали перед входом в часовню; Лукашевич и покойный уже Богунов сыграли на двух корнетах Русскую зорю и молитву; мы пропели "Отче наш" и "Спаси, Господи"; Миша Новиков прочитал поминание: "Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: Государя Императора Николая II, Короля Петра I. Короля Николая I, Великого Князя Владимира Александровича, Великого Князя Константина Константиновича, Князя Олега Константиновича и всех воинов за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивших". Лукашевич и Богунов сыграли "Коль славен"... Так мы почтили гробницу и память Владыки и тогда приступили к осмотру. - В надписи над входом в часовню указано, что она построена по проекту русского архитектора академика Краснова. Снаружи часовня монументально проста и сурова, чем только и могла она гармонировать и с вершинами Ловчена, и с обликом Владыки Раде, и с бытом его "селячкой кучи" под черепичной крышей в Негушах, где он родился. Внутри же она царственна: великолепный мраморный саркофаг, мозаичный портрет, расписанный купол, бронзовые лампады, - все так, как подобает усыпальнице Государя.

Мы расписались в книге посетителей. Томашевский сделал прекрасно удавшийся снимок с гробницы и мозаичного портрета со стоящим около них младшим из нас Кокой Седлецким.

Мы пробыли у часовни почти 3 часа, и время прошло незаметно. Разложили на барьерах карты, вглядывались в дали через бинокль, изучали и разбирали все, на чем только останавливались взоры, вдумывались в жизнь халуп и выселков, заброшенных даже и в эти безводные, суровые, каменные складки, вглядывались в иссохшее озеро внизу с кажущимися букашками овцами, высасывающими из грязи последние остатки воды, и сосредоточенно переживали новые и сильные впечатления, которыми дарит Ловчен посетителей, добравшихся до его гордого чела.

Позавтракав, в 7 час. и 15 м. утра мы распрощались с капитаном и начали спускаться к Негушам. Спуск по северо-восточному склону Ловчена однообразен и утомителен; тропа идет почти все время по промоинам, засоренным галькой, и только изредка скрывается в небольшие рощицы; зато великолепны дальние виды на Ориен, на Боку и Негуши.

В 9 с половиной часов утра мы спустились на Негушское поле. Пили чай на скамьях у летнего дворца Короля "Николы", беседовали со старым знакомым - крестьянином Лабудом Петровичем и воспользовались его гостеприимством: на правах "родственника династии", он снимает сенокос на дворцовой леваде и разрешил нам разбросать один стог душистого сена и расположиться на отдых в Королевском саду. - Спали до 4 часов. Потом полдничали сыром и молоком, гуляли, правили вечернюю зорю, пели и ночевали на сене. Как хороша августовская ночь на сене, на Негушском поле! Что за воздух, что за звезды, что за луна, что за мысли а какой славный холодок под утро!..

27 июля - 9 августа.

Подъем в 5 часов утра - к полудню надо уже быть в Которе.

На утренней молитве директор корпуса поздравил кадет с днем тезоименитства Великого Князя Николая Николаевича, дворец его тестя огласился русским "ура!". В 7 часов мы выступили знакомой дорогой, прощаясь с Лабудом, дворцом, могилой Владыки, с кафаной у въезда, с церковью "Петки", со всем, насыщенным исходными нитями биографий и событий, привольным и важным Негушским полем.

Вилла "Кнез Константин".

Из дневника "Лето в Боснии. 1930. 12 июля - 30 августа".

Вопрос о направлении летних экскурсий гораздо сложнее : г Белой Церкви, нежели в Сараево: от Белой Церкви, по здешним масштабам, далеко все интересное и все прекрасное (хотя и не дальше, чем Москва от Петербурга), от Сараево же все лучшие прогулки и экскурсии находятся в пределах от одного до двухсот километров. И вот, после долгих раздумий, куда бы направить экскурсию этого года, вопрос разрешила внезапная мысль: к Сараево! Там где-то осесть, устроить базу и оттуда гулять во все стороны по старым, знакомым, интересным, прекрасным и еще более милым, чем прежде, местам. Ехать в самое Сараево невозможно - это лишило бы прелести жизни вне города, быть же близко от Сараево - прекрасно: можно бывать в городе, побывать в корпусе и на кладбище, посещать кого хочется и ездить за покупками. Отсюда - мысль к окрестностям, воспоминания о Стамбулчиче и Пале, письмо к М-те Милошевич, ответная телеграмма и решение вопроса: дача в Пале. На удачу экскурсии - в Сараеве уже в отпуску подполковник Прибылович: новый обмен письмами и телеграммами, и дело кончено.

Нанятая дача - особняк в 4 комнаты с верандой, на солнце, у соснового бора; кровати есть, все подготовлено, и 13 июля нас ждет чай в 4 часа и ужин в 8 часов.

Директор корпуса выезжает в Панчево 11 июля, чтобы там встретить 12 июля праздник Л.-Гв. Кексгольмского полка с однополчанами; в 3 часа дня в Панчево прибывает полковник Азарьев с 15 кадетами и поваром Никанором, и вечером того же дня экскурсия выезжает из Белграда по узкоколейной дороге.

Знакомая по жизни в Сараево, милая, вертлявая узкоколейка, удобные, узкие, но длинные вагончики; нам дали половину вагона с 24 местами на 18 человек. Мы разместили "малышей" на полки, кое-кого на корзины между скамеек и, не теряя времени, скоро уснули.

30 июня - 13 июля.

Просыпались уже в горах, от остановки у Чачака. Небо в тучах и грозит дождем; ехать было прохладно. С утра покончили с выданными в корпусе на дорогу свиными котлетами и цыплятами, в Вышеграде ели плохенький суп, заказанный по телеграфу. Любовались видами гор и ущелий, восторгались чудесами туннелей, петель и террас на "Мокрой горе" и вступили за ней в озаренную солнцем и голубым небом милую Боснию.

Пошли уже знакомые места: ущелье Дрины, ущелье Прачи, зеленое раздолье у итальянской лесопилки, станция Сетлина, "выпускной" мост, где на откосе снимались после матуры IV-IX выпуски, сопка "Эйснера", Стамбулчич с добровольцем Крстой за буфетом, "вилла Малиновского", земляничные лужайки, гора Ходжа, повышенная когда-то кадетами на метр наваленными на самой вершине камнями, 1½ минутный туннель, задумчивая Романия с пещерой Новака и лесом, где мы не раз ночевали и, наконец, вид на Требович и нагорное поле Корана и Пале.

Поезд подлетает, скатываясь с гор полным ходом, и резко тормозит у знакомой станции. На платформе белые рубашки: Толя Поляков и Габуния и за ними подполковник Прибылович и подпоручик Коля Азарьев.

Снимаемся на груде нашего багажа и пожитков и трогаемся в путь. Тревожный вопрос - где именно наша дача и какова же она - разрешается блестяще: наша дача - за самым гребнем лучшей в Пале горы, на которой "Дечjе опоравилиште", "Жандармерийска касарна", монастырек католических сестер милосердия, школа и вилла - вплотную у опушки чудного елового леса Войслава Бесаровича. - Случайно на дороге и сам Бесарович, приглашающий свободно пользоваться его лесом для отдыха и прогулок.

Наша дача - чистенький домик в 4 комнаты с верандой, с мансардой, в которой живет местный жандарм, с отдельной кухней и с видами на Романию, Ходжу и "врело" Миляцки. - Красота гор, склонов, покрытых лесами, и горного поля с церковью и поселком, чистота и ароматность горного воздуха, напоенного запахом хвойного леса и скошенных трав - неописуемы. По красоте, величественности, приволью, покою и тишине - Пале и место нашей дачи - один из лучших земных уголков.

В нашем домике все необходимое уже готово: стоят кровати, стол на веранде, в сарае - солома для тюфяков, и через полчаса мы уже пили чай, очарованные своим приютом, а к ужину с чудным горным молоком, были уже готовы и свежие постели.

Сразу же почувствовались и первые ласки прежней сараевской жизни: нас навестили милые супруги Милошевич и Олег Шиманский, Коля Азарьев предложил устроить "радио", "префект" опоравилишта Коваленко прислал громадную банку превосходного меда, Бесарович пригласил директора бывать него на даче, повстречались Видовичи, художник Швракич, живущий здесь же на даче, и, что ни шаг, то встреча со знакомыми незнакомцами, приветливо кланяющимися, как своим старым "сарайлиям".

Перед ужином гости уехали, в 9 час. сделали поверку с сигналами и молитвами, в 10 уже спали под грохот надвинувшейся грозы.

Вила "Кнез Константин" в с. Пале. Босния. 1930 г.

1/14 июля.

Встали в 7 часов. До обеда устраиваемся: развешиваем образа и портреты Государя и Короля, Наследников Их, Главнокомандующих и Шефа, планы и карты и привезенные с собой фотографии жизни в Сараево и прежних экскурсий. К обеду жилье уже устроено, а кое-кто успел побывать и в лесу и набрал земляники.

За ужином начался конкурс на наименование нашей виллы. Наиболее подходящими были признаны, общим советом, записочки с предложениями названий: "Русиjа", "Кадет", "Константин" и "Отацбина", были и менее удачныя предложения ("Москва" "Русский Витязь". "Русские Орлы", "Киев", "Кадетское гнездо"), были и развеселившие общее жюри, вроде "Одесса", "Ходжа", "Бела Црква".

В конце концов общее мнение стало сходиться на названии "Вилла Кнез Константин", отвечающем чувству корпуса и русского достоинства, известной скромности и понятности местным жителям, хорошо помнящим, что Сестра Короля была замужем за Сыном нашего Великого Князя Константина.

7/20 июля.

Сегодня над нашей виллой подняты национальные флаги - русский и югославянский.