Станкевич М.Г., 8-ой выпуск

Офицерам, старшинам Казанского суворовского военного училища, воспитавшим нас, п о с в я щ а е т с я

Глава 1. Из Ленинграда в Казань.

Шел 1949 год... Паровоз медленно тащил наш поезд, который гремел колесами на стыках рельс. Мой взгляд с детским любопытством перебегал с одного предмета на другой, возникавший за вагонным окном.

Как быстро проходит время! Как быстро пролетели годы! Наши дети выросли, а мы стали старше почти на полвека. Подрастают внуки, меняются правительства и руководители, мы же как будто и не стареем ни душой, ни телом. Или мне так кажется? Закроешь глаза - в памяти возникают события почти полувековой давности...

Московский вокзал в августе 1949 года.  Мама покупает перронные билеты, и мы входим в зал ожидания.

-Ты мне обязательно пиши,- говорит она,- не забывай. Все будет хорошо,  не сомневайся.  Не скучай. Смотри, сколько ребят едет вместе с тобой.  Год,  да что год - жизнь  проходит  как  одно мгновенье. Не успеешь оглянуться, как закончишь училище, станешь человеком, грамотным офицером, защитником нашей Родины. Как она была права, моя тогда еще не старенькая мама! Прошли годы, и я стал офицером, воспитывал солдат, курсантов и молодых офицеров, но тот памятный день, когда нас десяти-, одиннадцатилетних пацанов, переживших блокаду, обстрелы, бомбежки, холод и голод, посадили в вагоны и повезли навстречу новой жизни. Тогда мы об этом не задумывались. Пройдут многие годы, некоторые из нас не доживут до славного пятидесятилетия родного училища, иные станут большими и не очень большими военачальниками, докторами и кандидатами наук, профессорами, научными работниками, инженерами - создателями космической техники, или просто рабочими, труд которых вливался в общий труд страны, называвшейся тогда Советский Союз. Сейчас такой страны нет. Есть СНГ - содружество независимых государств. Есть беспредел, есть мафия, есть коррупция, беззаконие, есть невыплаты заработной платы и пенсий, есть все, кроме нормальной человеческой жизни. Когда все это кончится? Думаю, никто не в состоянии ответить на этот вопрос. А пока... А пока мы рассаживаемся в вагонах. Сложили свои нехитрые пожитки и прильнули к окнам, за которыми видны лица провожающих и родных. Наше беззаботное детство на гражданке заканчивалось...

Как это обычно бывает среди мальчишек, мы быстро познакомились и сдружились. Что-то нас ждет в дальнейшем? Как нас примут в Казани? И не придется ли кому из нас вернуться назад Как потом выяснилось, кое-кому пришлось. Мы расселись по местам в ожидании указаний сопровождающих.

-Ка-а-му пирожки?  Ка-а-му печенье,  лимонад? - протяжно акая,  голосила тетка, проходя по вагону.

Денег у нас не было, поэтому никто не бросился к ней за покупками. Каждый имел с собой что-то домашнее на первый случай. Проводник в замусоленной форме сообщил радостную весть: вечером будет чай. По происшествии многих лет ситуация в пассажирских поездах коренным образом изменилась. Уже никто не предлагает чай, не носит корзины со снедью, туалет работает только в одном конце вагона - в том, который подальше от проводника (дабы не докучать последнему хлопаньем дверей). Да и потом, платят нынче проводнику мало и не вовремя. Платили бы нормально - глядишь, и второй туалет открылся бы. Но это так, к слову. В общем... ехали. Ехали без матрацев и постельного белья, ехали, кто как мог - без удобств. Настал вечер. Проводник зажег в проходах между отсеками вагона свечи, и стало чуточку светлее. Надо спать. Завтра уже будет Москва. Незаметно под стук колес уснули...

Утром были в столице. Ленинградский и Казанский вокзалы в Москве находятся на одной площади, так что идти было недалеко. Перейдя площадь, которая носила имя комсомола, мы вступили под своды Казанского вокзала, который десятилетиями был грязным и неуютным сараем. Собрали нас в один угол и приказали ждать. Сопровождающая нас Полина Яковлевна - мать Юры Шеина, который ехал с нами поступать в училище, пошла компостировать билеты. Пришла она довольно быстро, видимо, проделала это через военного коменданта или через кассу в комнате матери и ребенка. А очереди у касс на  вокзале были внушительные.  Люди стояли у касс часами, а то и днями. Касс было мало, а желающих выехать из столицы было много. Очень много.  Как  бы  то  ни  было, а вечером мы уже тряслись в еще более грязном вагоне казанской ж/д. Сутки с небольшим пролетели быстро. Та же духота в вагонах, те же свечи, та же толчея и неразбериха.

- Давай-ка, залезем на верхнюю полку, - сказал я Гере Смирнову, - там спокойнее, и никто нас не прогонит. Залезли, утихомирились...

В Казань приехали ближе к вечеру. Нас построили и представили каким-то офицерам. Один из них обратился к нам:

- Сейчас вас поведут в баню, идти тут не очень далеко. В бане пройдете санитарную обработку и помоетесь, а потом отправитесь в училище. Вопросы есть? Вопросов не было. Построившись в колонну по два, мы двинулись вдоль трамвайных путей в баню. Глядя по сторонам, мы были поражены обилием бродячих кошек и собак. У нас в Ленинграде бродячих собак практически не было, так как в блокадные дни их почти всех съели, а в первые послевоенные годы они еще не успели расплодиться, да и жители города не могли себе позволить содержать собачку - самим-то порой есть было нечего. А здесь, в Казани, почему-то, масса всевозможных "двортерьеров" или, проще говоря, дворняг разного калибра и окраса. Пройдя километра три, мы очутились на берегу какой-то речушки, которая впадала в озеро под названием, как мы потом узнали, Кабан. Почему оно так называлось, никто из нас выяснять не стал. Кабан и Кабан - значит так надо.

- Ребята,- сказал сопровождающий нас офицер, - сейчас вы помоетесь, мыло вам дадут, полотенце тоже, а свою одежду и белье вы должны повесить на вешалки (в руках у него появилось что-то круглое и железное) и отнести все в камеру для "прожарки". Затем мы поедем в училище, где вам все объяснят. Понятно?

- Понятно, - ответили мы хором.

Кое-как помывшись, мы ждали еще минут двадцать, пока наши предполагаемые "блошки-вошки" как следует прожарятся и в результате не попадут вместе с нами в стены родного училища. А само училище уже существовало пятый год и готовилось к выпуску своих первых питомцев. Некоторые суворовцы-выпускники уже успели побывать на фронте и хватить там лиха. Наконец, двери камеры открылись,  и мы смогли извлечь нашу еще теплую одежду. Оделись и присели на скамейки в ожидании дальнейших команд. Подали грузовики, мы забрались в кузова, и нас повезли. Что-то будет дальше? Вопросов  было много,  а  ответов  на них никто дать не мог. Ехали мы минут пятнадцать. Ехали, посматривали по  сторонам  и  удивлялись  всему:  внешнему  виду  казанских  трамваев, архитектуре зданий, малоэтажности домов. Ведь, в Ленинграде мы привыкли к шести-, восьмиэтажным домам с красивыми фасадами, дворцам и памятникам на каждом шагу, а здесь, в Казани - двух-, трех,- четырехэтажные постройки. Некоторые из них и на дома - то не похожи, однако люди там живут. Это-то и удивляло. Наконец, подъехали к железным воротам, за которыми виднелось трехэтажное здание.

Глава 2. Экзамены.

Миновав ворота, мы очутились на территории суворовского училища. В нос ударил терпкий аромат летних цветов. В дальнейшем этот незабываемый запах встречал нас каждый раз в конце августа по возвращении с летних каникул на протяжении всех семи лет пребывания в училище! Поместили нас всех вместе в небольшом доме в два этажа. Часть комнат в нем занимали семьи офицеров. Накормили нас ужином и развели по небольшим помещениям. В них стояли двухъярусные койки, заправленные одеялами, на подушках были чистые наволочки. В общем все как и должно быть в армии.

- Пока поживете здесь, а после сдачи вступительных экзаменов мы вас переоденем в форму и переведем жить в главный корпус училища, - сказал сопровождавший нас офицер, - всю вашу группу мы разбили на учебные отделения, и в каждое отделение назначены офицеры-воспитатели и их помощники. С ними вы потом познакомитесь.

Я, Гера Смирнов, Володя Якимчук, Леня Иванов, Боря Молотков и Гена Серебренников попали в одно учебное отделение, которое в дальнейшем пополнилось ребятами из других городов. -Ничего не понимаю, - произнес Якимчук, - мы уже сдавали экзамены в Ленинграде. Почему надо сдавать их еще раз?

- Это - не наша прихоть - такой приказ начальника училища генерала Мирошниченко, - был ответ. Ну, что ж, сдавать, так сдавать - никуда не денешься, пришлось смириться с таким положением. Немножко позанимались в классе: что-то пописали, что-то порешали, и через неделю начались экзамены. Первый - математика. Экзамены почему-то проходили в кабинете ботаники на первом этаже. Рассадили нас по два человека за парту, выдали бумагу, ручки, чернильницы. На одной половине классной доски - вариант N1 для сидящих в левой колонке, на другой - вариант N2 для  сидящих  в  правой  колонке.  Я и Гера сидели за разными партами, но решали один и тот же вариант. Решил я быстро (задачка была несложная), а вот у друга были какие-то затруднения. Смотрю, уж и слезы на глазах появились. Надо выручать. А как? Подсказать нельзя - услышат. Как-то передать решение ему тоже нельзя - увидят. Двойка за это обеспечена, а затем и дорога обратно домой со всеми вытекающими последствиями. В дальнейшем - то мы научились пользоваться разными "пособиями": писали шпаргалки и на партах, на классной доске, на узеньких полосках бумаги, свернутых в "гармошку", на своих ладонях, да на чем только ни писали! Но все это было потом. А сейчас, на первом экзамене в училище, когда нет опыта и все незнакомо, делать я это не умел и боялся. К счастью, пришла в голову простая мысль: взять дополнительный листок для черновика, написать на нем решение задачи и как-нибудь передать его другу. Так и сделал. И все окончилось благополучно для обоих. Сейчас, спустя много лет, когда я рассказываю ему про этот маленький эпизод из нашего детства, он обижается - мол, не было такого. Но я - то помню! Помню также и то, что почти через 10 лет Гера мне тоже помог, меня выручил, и я смог продолжить свою службу в армии. Но это другая история...

Итак, первый экзамен мы сдали. А вот, Юра Шеин - не смог. Мы думали, что придется ему возвращаться домой вместе со своей мамой. Но он не уехал, наверное, ему разрешили пересдачу математики. Затем были экзамены по русскому языку, строгая медицинская проверка нашего здоровья в медсанчасти училища. Сорок наших ребят выдержали все испытания и были зачислены в суворовское училище. Но четверым все же пришлось вернуться домой. Затем всем нам выдали форму. Мы были счастливы! Гимнастерка, пара красных погон, брюки, новый ремень с пряжкой (ее мы называли "бляха"), украшенной звездой. Распределили нас по взводам в пятую, самую младшую роту. Я со своими друзьями попал в пятый взвод. Командиром нашего взвода был назначен капитан Мифтахов А.Х. Он же являлся офицером-воспитателем. А помощником офицера-воспитателя у нас был сержант Миша Шамгунов. Татарин. Он нам так и представился: Миша Шамгунов. Между собой мы его так и звали - Миша. Он был сверхсрочник, холостой, а следовательно, имел больше свободного времени, чем его сослуживцы, имеющие семьи. А вот с офицером-воспитателем нам не повезло. Капитана Мифтахова я запомнил на всю жизнь, ибо с него начались мои первые неприятности. Ему я "благодарен" за то, что в 12 лет понял, что жизнь полна неожиданностей и что взрослые бывают порой несправедливы к детям, каковыми мы и являлись, и ради своего благополучия и сохранения "чести" мундира способны на все, в том числе и на подлость. Но об этом позже... Итак, Мифтахов тоже был по национальности татарином. И хотя, по большому счету, нам было все равно, какой национальности командир, все же маленький "червячок" неудовольствия был. Тем более, что остальные командиры взводов были русскими: майор Демихов Н.С., капитаны Суняев И.М., Уланов В.С. и др.

В медсанчасти нас всех взвесили, измерили в высоту и в ширину. Рост - 129 см, вес - 45 кг, объем груди, головы и пр. Это - мои данные. Были у нас ребята и с более внушительными параметрами: и повыше, и потяжелее. Например, Долгирев Юра, Иванов Володя - в строю они всегда стояли в первой шеренге. А мы, "малышня", занимали последнюю "строчку" и были очень этим огорчены. Особенно, когда стали старше и увлекаться девочками.

- Слушай, друг, ты куришь? - обратился ко мне Георгий Малышев, один из наших взводных "авторитетов".

- Конечно, - ответил  гордо я, - только, вот, денег у меня нет, чтобы купить папирос, да и магазина в училище нет.

- Это мы как-нибудь устроим.  А пока, вот, смотри, - и он вытащил из кармана мятую пачку "Красной Звезды". Были в ту пору такие популярные папиросы.

- Богато живешь. А где покурим-то?

- Есть места... И очень даже укромные. Никто не увидит. Кстати, ты уже был в парке?

- Был. Но там бывают и воспитатели.

- Трус ты, жалкий.  Ну и что ж с того, что они бывают. Успеем выкурить. Не век же будем тянуть одну папиросу... Пошли быстрей!

Выкурили мы действительно одну папиросу на двоих и, как он и сказал, довольно быстро и без "осложнений". Вот только голова у меня "кружилась", но это скоро прошло.

- Где же мы достанем деньжат? - спросил у Жоры я, - ведь, у меня нет ни копейки.

- Не волнуйся. У меня пока есть немного, а дальше что-нибудь придумаем. И, действительно, придумали. Пролезли в дырку деревянного забора, ограждающего Подлужную улицу.   Жить-то, вернее, курить хотелось. Нам один - два раза в месяц выдавали по куску душистого земляничного мыла. В Казани в то время с мылом были трудности. Вот мы, курильщики, и придумали свой маленький бизнес. Соберем кусков 5-6 мыла и бегом на одной стороны оврага территорию училища, и к первой же бабуле:

- Бабушка, мыла надо?

- Надо, надо, детки. А почем мыльце-то?

- Да недорого, рубля два дадите?

- Ну, держите-ка.

И пара рублей перекочевывает в наши карманы, а мыло - в сумку бабули. Папиросы в то время стоили недорого. Особенно "гвоздики", типа "Бокс", "Ракета" и др. Так что на какое-то время мы были обеспечены куревом. Ну, а курили одну папироску 5-6 человек. Встанем в кружок, а один из нас, по очереди, "обносит" курящих. Не дай, Бог, если сделаешь больше одной затяжки - схлопочешь по губам или придется пропустить следующую очередь. Порядок соблюдали строго. Были проблемы и со спичками. Но и здесь умельцы нашли выход из положения. Русь всегда славилась талантами. Не обошли они и наше кадетское братство. Кто-то, уж не помню, отодрал от розетки оба провода и произнес:

- Вот вам "вечная" зажигалка.

- Как  это? - удивились  все.

- Надо знать законы электричества, ребята. Глядите: берем папироску, смачиваем кончик слюной, подносим к нему два провода, и получается "вольтова дуга". Видите? Ну, как вам? А теперь остается только раскурить папиросу.  Мы были поражены увиденным.

- Ну, ты и мастер! 

Глава 3. Первый год.

 Правда, все это было после... А пока мы жили в летних палатках в конце парка, так как в главном корпусе еще продолжался ремонт, его готовили к новому учебному году. Как-то днем, когда не было строевых занятий и разучивания строевых песен, я лежал в палатке и читал книгу. Лежал я с краю палатки, и моя голова упиралась в брезентовый полог, отчего снаружи от моей головы образовалась некая выпуклость. Вдруг что-то обрушилось на голову. От неожиданности и боли я привскочил, и тут же получил новый удар. По моему лицу потекла кровь.

- Что это такое?  За что? - пронеслось в голове.

Было страшно и больно. Я закричал. На мой крик прибежали сержант Шамгунов и офицер-воспитатель. Меня отвели в санчасть, где рану обработали перекисью водорода и перевязали. Так с перевязанной головой я проходил месяца четыре, пока рана не зажила. К счастью, все обошлось, только остались неприятные воспоминания об этом случае в лагере да шрам на голове. Память не сохранила фамилии ударившего меня; помню только, что его мать работала то ли медсестрой, то ли врачом в нашей санчасти и долго извинялась за сына. Да, Бог им судья.

Время... Оно летит незаметно и быстро. Что значат две недели, проведенные в лагере? Пролетело полвека, и то не заметили. Из мальчишек получились взрослые дяди, которые к настоящему моменту успели состариться.  А некоторых теперь уже и нет с нами.

С первого сентября 1949 года мы уже жили в главном корпусе училища. Разместили нашу пятую роту на третьем этаже слева. Каждому определили его место в классе и в спальне, объяснили распорядок дня. Начался первый год учебы в стенах военного училища. Надо сказать, что страна, еще не залечив все раны, нанесенные ей войной, давала нам все возможное, чтобы мы, в основном дети-сироты, ни в чем не нуждались. Мы жили, что называется, на всем готовом. Все, что нас окружало, было сделано на совесть, все было новое, чистое и добротное. В то время мы об этом, конечно, не задумывались - кормят, одевают, учат бесплатно. значит так и должно быть. Это только потом мы узнали, во сколько обходится полуголодной стране полное содержание одного суворовца. И цифры (сорок тысяч тех рублей в год на одного), надо сказать, нас ошеломили.

Каждый день с утра было 6 уроков, а вечером - 3 часа самоподготовки, когда мы готовили домашние задания. За полгода обучения по математике, например, мы проходили программу одного года обычной школы, поэтому по окончании училища мы усваивали программу первого курса института. То же можно сказать и в отношении знаний иностранного языка и ряда других предметов. Образование нам давали отличное - нечего сказать.

Питались мы в столовой училища на первом этаже. Первоначально нас сидело за столом по 10 человек, в дальнейшем - по 4. Товарищи суворовцы! При приеме пищи ложку держат в правой руке, вилку - в левой, в правой - нож. Всем понятно? - это дежурный офицер-воспитатель начал свою речь, когда мы сели завтракать.

- Всем  взять  вилку в  левую руку.  Вот так! - и он показывает нам, как надо держать правильно вилку и нож.

- Приступить к приему пищи!

- А вы почему держите вилку в правой руке? - обратился он к одному из нас,- кто вас этому учил?

- Мама учила,- ответил тот.

- Встать! Из-за стола шаго-о-ом марш! Идите и подумайте в коридоре, а потом зайдете...

Вот так нас приобщали к хорошим манерам и культуре поведения за столом. В общем, привить удалось- мы это потом оценили.

Однажды нас "куряк" все-таки "засекли" с папиросой в туалете.

- Выворачивайте-ка карманы. Да побыстрее.

Мы вывернули. Пачка папирос (такая для нас драгоценная!) оказалась в руках офицера-воспитателя.

- Так, суворовец Станкевич, Вам 2 наряда вне очереди. Вам, Иванов, 2 наряда. Вам, Шевелев и Серебрянников, тоже по 2 наряда. После отбоя будете драить полы в коридоре. Сержант Шавгунов объяснит вам ваши обязанности. Идите.

- Вот, влипли, ребята! - сказал я.

- Ничего, у меня есть еще половина пачки, - вымолвил Ленька Иванов,- так что живем, братва! Ну, а что такое "наряды", посмотреть еще надо.

Но как потом оказалось, наряды - это совсем не сладко. Приходилось чистить туалеты, натирать паркетные полы до зеркального блеска  в классах или коридоре.  А коридоры в училище были длиннющие:  метров по 50-60 и шириной метра 4. Делать это приходилось так. Сначала в ведре горячей водой заливали жирную мастику, предварительно размяв ее руками. Затем вместе со стиральным порошком ее размешивали и с помощью  щетки  намазывали тонким  слоем  на  предварительно подметенный пол.  Пол должен часа 3 посохнуть,  и только потом приступали  к  его  натирке.

Драили его специальной щеткой с ремешком, надетой на босую ногу. Но и это еще было не все. Для придания блеска на натертый мастикой пол ножом стругали со свечек стружки и растирали их войлоком или сукном. Получалось очень даже здорово! Приятно посмотреть на работу, но пота с нас сходило немало...

- Давайте, давайте, трите, да получше! А Вы, что, суворовец Станкевич, лодырничаете? Все вы - мастера дисциплину воинскую нарушать, а драить пол не умеете, - слышится голос Шамгунова.

Так проходила ночь, а где-то под утро, когда все было сделано, мы укладывались спать. А через час- полтора труба играла "подъем", и начинался новый учебный день.

Наступил Новый 1950 год.

Елку установили в клубе училища. Красивая была елка, такую мы никогда в своей жизни не видели. Разукрашена блестящими игрушками, увешана флажками, разноцветными гирляндами и лампочками. И в классах каждого взвода тоже устанавливалась елка, правда поменьше ростом. В Новый Год всем давали подарки. Это была огромная радость для пацанов! Конфеты, печенье, яблоки... Содержимое пакетов со сладостями было разным - кому что. Мы потом менялись друг с другом: кто конфетами, кто яблоками - кто чего больше любил. Кушали их открыто, не таились и под подушку друг от друга не прятали. Хотя бывали и такие случаи, но ребят, уличенных в жадности, не любили и строго, по-мужски наказывали. А потом все-таки прощали и плохое старались забыть. Начинались зимние каникулы! Впереди были походы в цирк, катание на лыжах, увольнения в город. В училище в это время почти ежедневно показывали кинофильмы, устраивались концерты, спортивные соревнования, и было многое другое, о чем большинство ребята "на гражданке" и мечтать не могли. Командование училища, преподаватели и наши воспитатели старались, чтобы каникулы прошли весело и интересно. Спасибо им. Приятным для нас подарком было и то, что во время каникул подъем был на 1 час позже, и это давало нам возможность наконец-то выспаться!

Десять дней каникул пролетали мгновенно, и мы снова садились за парты. В первый год обучения наш взвод понес потери. Из училища отчислили двоих - Антона Мартынова и Потапова Альфреда. Первого мы не любили - был он толстый, неповоротливый, ни с кем не дружил. За проступки били его нещадно - у нас были свои законы и свой кодекс кадетской чести. Никто нас в них не посвящал, как-то само собой все установилось. Алика Потапова (он был у нас во взводе запевалой) отчислили за недисциплинированность. Воображая, что ловит "шпионов", каким-то образом умудрился свалиться с третьего этажа и упасть прямо на стенд, прославляющий "стройки коммунизма". Благодаря этому стенду, жив остался, но руку сломал и при этом со страху описался. В общем, его вылечили и отчислили из училища. Мы, как помню, отнеслись к этим событиям спокойно, не переживали. Гораздо страшнее, когда за тяжкую провинность перед всем строем с суворовца срезали погоны. Бедняга не мог идти вместе с остальными в общем строю. Его место всегда было на 2 метра сзади строя. Все видели, что это идет изгой и нарушитель воинской дисциплины. На него никто не показывал пальцем, но каждый представлял себя на его месте, и становилось нехорошо на душе. Очень страшно и стыдно! Мы могли смотреть офицеру-воспитателю в глаза и нагло врать, но, чтобы вот так, без погон, идти позади строя на виду у всех - это было позорно, это - выше наших сил! Но все же такое случалось с нашими ребятами...

Глава 4. Проказники.

Одним из любимых наших детских развлечений было кино! Каждую субботу, а в воскресенье даже дважды нам "крутили" всевозможные фильмы. Фильмы, в большинстве своем, были патриотического содержания. В то время других картин и не снимали. На советских фильмах той поры мы и выросли и воспитались. А какие это были кинокартины! "Чапаев", "Парень из нашего города", "Кубанские казаки"," Семеро смелых", "Смелые люди" и многие другие. Про Василия Ивановича и Петьку нам показывали так часто, что мы все реплики героев знали наизусть. Один из нас завел специальную тетрадь, в которую в алфавитном порядке записывал просмотренные фильмы - получился длиннющий список.

Одной из любимых нами кинокартин был фильм "Трактористы" с Николаем Крючковым, Мариной Ладыниной, Петром Алейниковым и Борисом Андреевым в главных ролях. С этим фильмом у меня связаны не совсем приятные воспоминания. Вы помните эпизод, когда герой Петра Алейникова поет "встречные" куплеты танкисту Климу, которого играл Николай Крючков. Они начинаются со слов: "Здравствуй, милая моя, я тебя дождалси...". Так вот. Мы очень любили напевать эти незатейливые строчки куплета, подражая герою фильма ужимками и гримасами. Однажды должен у нас состояться урок французского языка. Преподавателем его была старший лейтенант Брегина. Невзрачная, моложавая евреечка, она была сугубо штатским человеком, хотя и носила военную форму. В общем, приходит Брегина в наш класс. Как положено, дежурным суворовцем ей был отдан рапорт на французском языке. Она с нами поздоровалась и объявила, что сейчас мы будем писать контрольную работу. То ли мы были не готовы к ней, то ли еще почему, но в классе раздался недовольный гул: у-у-у-у. Она никак на гул не отреагировала, повернулась к классу спиной и начала на доске что-то там писать. У нас, мальчишек, мозги могли работать в разных направлениях: и в хороших, и в плохих. Мы в то время умели делать "пистолеты", стреляющие бумажными и металлическими "пульками" и другие аналогичные устройства. У меня тоже было такое "изобретение", и действовало оно так.

К сидению парты приделывался прижим для "пульки", а спусковой крючок находился в верхнем углу ящика парты. При необходимости произвести выстрел рука, лежащая, как и положено воспитанному ученику, на парте, незаметно для всех и преподавателя в том числе нажимала на спуск, и свернутая туго из бумаги "пулька" под действием выдернутой из подтяжек резинки вылетала стрелой и вонзалась в карту Европы, которая висела на стене рядом с классной доской. Щелчок от удара получался довольно громким, от чего преподаватель вздрагивал, и на какое-то время урок прекращался - чего мы и добивались. Затем начинались "разборки". Виновный, как правило, не находился... Так вот, "француженка" чего-то на доске писала. Был произведен выстрел, "пулька" попала прямо в преподавательницу - видимо, сбился прицел. Куда, конкретно, угодила "злополученная" пуля - не помню. Та бросилась вон из класса за помощью к дежурному офицеру, но того не было на месте, и ей пришлось возвращаться в класс одной. Тем временем я и Гена Серебренников залезли в книжный шкаф, где хранились различные учебные пособия, и затаились. Входит "француженка", а тут вдруг двери шкафа открываются, и оттуда вываливаются два маленьких балбеса и, кривляясь и приплясывая, как герой Алейникова в "Трактористах", затянули: "Здравствуй, милая моя, я тебя дождалси-и, ты пришла, меня нашла, а я растерялси-и-и"...

Класс гоготал, словно стадо растревоженных гусей. А мы были довольны и чувствовали себя героями. Брегина бегом помчалась в канцелярию за подмогой... Получили мы за свой "подвиг" по два наряда на работу, но цель была достигнута - контрольная в то день не состоялась, так как урок был сорван.

Каждый вечер, после вечерней поверки, которая проходила в составе роты, выстраивавшейся в коридоре, нас "отбивали". т.е. укладывали спать. Конечно, никто не приготавливал нам постели и не рассказывал на ночь сказки. Просто раздавалась команда: "Суворовцы, о-о-отбой!". Все быстро раздевались, укладывали свою форму на табуретки, аккуратно выравнивая носки сапог, пряжки ремней и сами табуретки, ложились в постели. Начинался час засыпания. Но сразу не засыпали. Кто-то начинал делиться со всеми воспоминаниями о своих "подвигах" на " гражданке". То были истории, связанные со скитаниями осиротевшего пацана, когда приходилось и подворовывать и драться с такими же бедолагами...

Глава 5 Воспитатели и преподаватели.

Кадетская жизнь текла своим чередом... Каждое утро: подъем, физзарядка, умывание до пояса - за этим следили строго наши "няньки" - помощники офицеров-воспитателей: Миша Шамгунов, Шакиров, Макаров Евгений и др. Только выйдешь, помывшись, тут же учиняется проверка: проведет по голенькому животу или спине рукой - теплые. Значит - топай назад, товарищ суворовец, обливайся, как положено. Бывало, и удавалось прошмыгнуть мимо старшины незаметно, но крайне редко. Затем -заправка постелей. Требовалось, чтобы было красиво и ровно: взбивали подушки, "отбивали" бортики у одеяла, выравнивали табуретки и т.п. Приводили себя в порядок: сами подшивали чистые подворотнички, чистили пуговицы и бляхи, наводили блеск на сапоги. Пуговицы и бляхи в ту пору изготавливались из латуни, чистить их приходилось зубным порошком (паста ГОИ появилась у нас позже). А когда кончался порошок, в ход шел мел, которым белили стены. Маленькими щеточками, а иногда и зубными щетками проводили сначала по стенам, а затем и по пуговицам. Стены истирались до штукатурки, зато пуговицы и пряжки на ремнях сияли! После этого шло построение, проводился утренний осмотр, и все строем шли в столовую на первый этаж.

Не могу без чувства благодарности вспоминать те годы. Жили-то люди после войны плоховато, но нас в училище кормили хорошо: давали и мясо, и творог, и сметану, и разную выпечку. Нам хватало, никогда не  голодали. Был у нас среди вольнонаемных работников один татарин по фамилии Рахматуллин. Убирал он за нами туалеты, лестницы, мел дворы и делал другую грязную работу. Был он крупным мужчиной неопределенного возраста, но не старым, страшно молчаливым и замкнутым. Жил он бедно, одевался плохонько и выглядел жалким. Мы, пацаны, его жалели и, как могли, старались  помочь: таскали для него из столовой кто хлеб, кто  масло, кто сахар, кто яйцо. Рахматуллин дожидался нас под лестницей  возле столовой и, принимая  еду, повторял: "Рахмат". "Рахмат", т.е."спасибо".  Всякой снеди у него набиралось немало, и он ее нес домой. Какая у него была семья, мы, правда, не знали.

Позавтракав, расходились по классам. Каждый взвод учился всегда в своем классе, в котором делали уроки и проводили свободное время. Преподавали нам высококлассные учителя -в основном, офицеры, многие из которых воевали. Помню, стремительно входит в класс капитан Федотов И.К., всеобщий любимец, блестящий преподаватель математики, мастер охоты и рыбалки. Входит в класс и с порога метает классный журнал точно, (никогда не промахнется!) на учительский стол. Берет в руку мел и начинает:

- Проводим радиу-сом, а сом- это рыба. Так вот, проводим радиусом...

Тут его перебивают:

- Товарищ капитан, расскажите, как вы съездили на рыбалку? Мы готовы

слушать что угодно, только бы не учиться.

- Так вот,  сидим мы с товарищем в лодке...,- начинает капитан, и рассказ его  будоражит  наше  детское  воображение.  Правда, сильно  он не увлекался, нашу хитрость понимал, но про урок не забывал. Рассказав что-нибудь забавное,  приступал к занятиям.

Учили нас, конечно, качественно! Хотя, как и в каждой школе, были у нас и отличники, и отстающие. Домашние задания делали все вместе и в одно время. На это отводилось три часа самоподготовки перед ужином. Все надо было успеть выучить, решить, записать. Иногда времени не хватало, приходилось доучивать ночью, попросив перед отбоем дневального разбудить в нужное время. За дисциплиной во время самоподготовки следил офицеры-воспитатель, сидевший тут же. Но в приготовлении уроков он никому не помогал, и мы к нему не обращались. Помогали друг другу сами, могли дать и списать.

В нашем 5-ом взводе за 7 лет обучения сменилось пять офицеров-воспитателей. Капитана Мифтахова А.Х. сменил майор Фортаков Б.М., затем капитан Суняев И.М., его сменил ненадолго подполковник Хасанов и, наконец, майор Охрименко Я.С. Все они внесли свою лепту в формирование наших характеров, нашей личности.  Но все же частая смена воспитателей действовала на нас отрицательно, на взаимное привыкание времени было мало. В результате впечатления воспитателя и ученика друг о друге часто были неполные и, может быть, не совсем объективные. Но я отвлекся. Заданий на дом, т.е. уроков нам задавали помногу. Большинство ребят старались их сделать полностью, трудились добросовестно. Между взводами (классами) было соревнование за лучшие знания и лучшие оценки. Ежедневно в коридоре вывешивались результаты учебы за прошедший день с указанием количества полученных отметок разного достоинства. Ох, как не хотелось никому подводить свой взвод! Неудачи кого-либо переживали все вместе, зато и победа была одна на всех. Так что самоподготовке в училище уделялось большое внимание. Уже позже, когда я сам стал отцом двоих ребят, удивлялся, как мои мальчишки успевали делать домашнее задание за каких-то 30-40 минут, а то и вовсе не садясь за уроки. Говорили, что им ничего не задано. У нас же не было случая, чтобы ничего не задавали на дом. Из всех предметов больше всего я любил ботанику и зоологию и по этим дисциплинам получал всегда "пятерки".

Почти у каждого суворовца-малыша были друзья из старшей роты. Они покровительствовали нам и, когда требовалось, защищали. В благодарность за это пацанята таскали старшим что-нибудь из столовой: булочку, кулебяку или еще что. Делалось все добровольно - случаев вымогательств я не знаю. Если "покровитель" вдруг попадал в карцер, находившийся на первом этаже рядом с комнатой дежурного по училищу, то "арестанту", сидевшему на простой пище, подшефные хлопчики таскали еду и просовывали ее в щель под дверью карцера. Вскоре, правда, карцер ликвидировали, исходя, видимо, из гуманных соображений...

Когда я в первый раз заболел, мне было 12 лет. Простудился. Как назло, в этот день после уроков к нам привели девчонок, учившихся в подшефной женской школе. Обучение в то время было раздельным. Девчонки пришли, чтобы разучивать вместе с теми, кто занимался в танцевальном кружке, бальные танцы. Танцевали па-де-катр, па-де-спань, па-де-грас, вальсы, польку, краковяк и, конечно, мазурку. Было очень интересно! Преподавали танцы квалифицированные педагоги. В общем, нас построили и повели на урок. Я плохо себя чувствовал и ни у кого не спросясь, выскользнул из строя, прошел в спальню и лег на кровать.  Я лежал и думал горькую думу: какой я несчастный, вот, была бы рядом мама, она бы меня вылечила и уж точно не пустила на эти долбаные танцы.  Тут, мои переживания прервал голос капитана  Мифтахова:

- Суворовец Станкевич, вы почему легли на койку одетым? Вы разве не знаете, что на койке лежать одетым не положено.

- Товарищ капитан, я заболел. У меня все тело ломит.

- Я вас спрашиваю, почему вы нарушаете порядок?

- Товарищ капитан, я же объясняю Вам, что заболел.

- Сейчас же встаньте! И он грубо и сильно поднял меня за ремень.

- Я пожалуюсь, что Вы грубо со мной обращаетесь. Даже мама со мной так не обращается, - тихо вымолвил я. Мои слова его взбесили:

- Ах ты, щенок! - тяжелая и властная рука капитана влепила мне пощечину, - а ну, марш на урок!

На урок танцев я все-таки не пошел, а, заливаясь слезами от обиды и боли, побежал в учебную часть училища, коей тогда командовал полковник Пирожинский И.И., прекрасной души человек, о котором у меня остались самые хорошие воспоминания.

- В чем дело,  товарищ суворовец?  - спросил он меня,  - почему слезы?

Всхлипывая и вытирая рукой слезы, я рассказал все.

- Идите в спальню, ложитесь. Мы разберемся.

С этого дня и практически до самого выпуска из училища у меня не складывались отношения с воспитателями. Назначили "дознавателя" - мл. лейтенанта Ляпина М.П., который преподавал ботанику и зоологию. Сидишь, бывало, на уроке. Вдруг открывается дверь в класс, и дежурный офицер говорит:

- Суворовец Станкевич, быстро в канцелярию. А там уже сидит Ляпин. Спрашивает меня:

- Кто видел, как вас ударил капитан Мифтахов?

- Юра Шеин, - отвечаю (по стечению обстоятельств он тоже болел, как и я, лежал на кровати и все видел и слышал).

- Это вы точно помните? - продолжает мой "дознаватель".

- Конечно помню. Ведь, он лежал рядом на кровати.

- Ну, ладно, разберемся.

И он начинал чего-то писать... Так продолжалось полтора - два месяца.  Меня "выхватывали" с уроков, приводили в канцелярию, задавали практически один и тот же вопрос. Ответ мой тоже был один: "суворовец Шеин".

 И вот однажды, это было 25 апреля (дату запомнил на всю жизнь), меня в очередной раз вызвали "на допрос":

- Значит, вы утверждаете,  что суворовец Шеин  видел,  как  вас ударил капитан Мифтахов. Так?

- Да, конечно видел, - отвечаю я Ляпину.

- А вот, Шеин говорит, что ничего такого не видел.

- Не может этого быть! Он все видел.

- Ничего он не видел. Вот полюбуйтесь, - и мл. лейтенант (пусть будет земля ему пухом!) протягивает листок бумаги, на котором написано (дословно):

- Я, суворовец Шеин, не видел, как капитан Мифтахов бил суворовца Станкевича.

Далее все, как положено, стояли подпись и дата.

Я разревелся от такого предательства со стороны друга и от обиды, что взрослые способны на ложь, спасая честь мундира. Капитану Мифтахову, как я потом узнал, грозили большие неприятности по службе, если была бы доказана его виновность в рукоприкладстве. Это был первый в моей жизни случай человеческой подлости. Я и впоследствии, уже во взрослой жизни, не раз сталкивался с подобными случаями. Но тогда, в детстве, случившееся казалось мне верхом несправедливости. Как потом я узнал, Юрку Шеина положили в санчасть, и Ляпин зачастил к нему. Там ему прямо сказали, что если он не напишет такую бумагу, меня и его отчислят из училища. В общем, запугали пацана, он и сдался. Из училища мы не вылетели, зато каждую четверть, кроме последней, четвертой, в графе "поведение" у меня красовалась "четверка". А сие в то время было равносильно нынешней "двойке" по поведению. В общем, стал я, сам того не ведая, нарушителем воинской дисциплины. Справедливо ли это? Судите сами...

В это время командиром нашего взвода стал майор Фортаков. Он, безусловно, был проинформирован о случившемся со мной. Я не скажу, что новый офицер-воспитатель плохо ко мне относился. Нет. Но не упускал случая наказать меня за малейшую провинность. В другое время мне, быть может, и сошло с рук какое-то незначительное нарушение, а теперь... извини, брат: получай наряд вне очереди. Видимо, командование училища приняло решение: капитана Мифтахова убрать, а суворовца Станкевича примерно наказать, чтобы другим неповадно было... Спустя много-много лет, я приехал в Казань на 45-летие суворовского училища и встретился со своим первым воспитателем. Сам я был уже в звании подполковника, а капитан Мифтахов давно уже находился на пенсии. Я спросил его:

- Абдулла Хазиевич, Помните ли Вы 1950 год и историю, связанную со мной, вашим воспитанником?

Ответом был тоже вопрос:

- А что у нас было с Вами?

Быть может он и вправду забыл тот случай, а может не хотел сейчас о нем вспоминать. Да, простит его Аллах! (Он все же мусульманин). И я решил ему не напоминать...

Глава 6. Первая любовь и первый спортивный подвиг

Подходил к концу первый год обучения в училище. Мы уже успели притереться друг к дружке, разбились на отдельные группки или кучки, как сейчас говорят: "по интересам". Шалили, как и все мальчишки в этом возрасте, и шалости наши были весьма специфичными, т.к. росли в мальчишеском коллективе, в отрыве от семьи и, вдобавок, в закрытом военном заведении...

Пришло время первых летних каникул. Нас отпустили домой. Полтора месяца среди родных пролетели быстро. Я вместе со всеми ребятами из нашего взвода был переведен в пятый класс. Рота наша стала уже четвертой, т.к. в пятую попали ребята набора 1950 года. Мы мечтали побыстрее оказаться в первой выпускной роте, где уже разрешалось носить короткую прическу - предел наших мечтаний. Многие из нас тяготились отсутствием волос на голове, особенно те, кто ухаживал за девочками. Мне уже шел тринадцатый год! Почти взрослый...

Нас, вернувшихся с каникул, училище встретило таким, до боли знакомым, запахом растущих вдоль главной аллеи настурций, георгин, бархатцев и других цветов. Первым делом, осмотр "на форму двадцать". Теперешние суворовцы и даже многие офицеры, наверняка, не знают, что такое "форма двадцать". Это осмотр что называется "на вшивость". Возвращались-то кто откуда - могли невзначай привезти на себе какую-нибудь "живность", а значит возможную инфекцию. Все снимали с себя, а наши "няньки" - сержанты и старшины внимательно осматривали  каждый  шов  на нашем  белье.  Перед  началом учебного года нам выдавали новые учебники, дневники, тетради, и другие принадлежности. Мы заполняли дневники, подписывали тетради. До сих пор я храню часть своих дневников с пометками наших учителей и воспитателей. И когда в минуты ностальгии начинаю перелистывать их страницы, ухожу воспоминаниями в те далекие пятидесятые...

Были в училище два "пришкольных" участка. На них выращивались разные овощи: картофель, лук, морковь и пр. Росли там и ягоды, в частности, смородина, крыжовник. Теоретические знания, полученные на уроках ботаники, мы закрепляли на практических занятиях в огороде и саду. Мне и другим ребятам работа на земле доставляла немалое удовольствие. Надо сказать, что мы были не прочь иногда полакомиться "учебными пособиями". Но не только мы. С соседнего с училищем двора на наш садовый участок любили захаживать куры. Наш преподаватель, тот же Ляпин, по этому поводу сильно сокрушался. И мы решили отучить кур ходить в чужой огород. Происходило это самым естественным образом. Ловили курицу, кое-как общипывали и на огонь ее, родную. Правильно коптить дичь на огне не умели, поэтому курица получалась горелой и невкусной. Зато как было интересно! Конечно, хозяева кур обнаруживали пропажу и приходили жаловаться командованию училища, которое, конечно, догадывалось, куда могли деваться хозяйские куры, но виду не подавало, а наоборот, призывало жалобщиков получше следить за своей живностью. Нас, конечно, строго предупреждали, но специально не отлавливали.

Другим дополнительным прибавком к пище (хотя мы и не голодали) были морковь и капуста, завозимые в училище на зиму. Привозили овощи на грузовиках которые надо было разгружать. Те, кто назначался на эти работы, считали себя счастливчиками. Наедались до отвала не только сами, но не забывали и о товарищах. За пазухой, в карманах, всюду, где удастся, прятали сочную морковку и хрустящие качаны и выносили ребятам мимо бдительного ока начпрода. Кто попадался, из них все вытряхивалось. Тем не менее, в этот день рота хрустела во всю, запасаясь витаминами. А морковку часто даже и не мыли - и ничего, обходилось...

А какие были в училище вечера танцев! Правда, нас сопляков, на вечера еще не пускали. Танцы были только для 1-ой и 2-ой рот, т.е. для старших ребят. Нас же укладывали спать, чтобы не путались под ногами. Но многим не спалось. Потихоньку спустишься по лестнице на первый этаж, спрячешься за колоннами в фойе и подглядываешь за тем, как танцуют пары.

Первая девочка у меня появилась в эту пору. Это была дочь подполковника Колотова В.В., преподавателя русского языка и литературы. Надо сказать, у многих кадетов подругами были дочери наших офицеров-воспитателей и преподавателей. Тем более, что многие жили в домах тут же на территории училища. Вот и у меня Аля (так звали девочку) жила в ДОСе (доме офицерского состава) рядом с КПП училища. Возле того дома росли высокие деревья. В одном из них имелось дупло, которое мы с ней использовали для переписки. На переменке сбегаешь к дуплу, сунешь в него записку, полную переживаний, и бегом назад на урок. В конце концов, нас "засекли", и я был приглашен "на собеседование". Угощали чаем и расспрашивали обо всем: откуда я родом, кем хочу стать по окончании училища и все такое прочее. Суть моих ответов сводилась примерно к известному тезису: "не хочу учиться, а хочу жениться". Мне было настоятельно рекомендовано "бросить эти глупости", а лучше заняться учебой и спортом. Я в общем-то и не сопротивлялся... Так и закончилась, не успев начаться, моя первая "любовь"…

Как и советовали, ударился в спорт. Не только по уровню получаемых нами знаний, но и по спортивным достижениям Казанское суворовское училище было сильнейшим в городе. У нас работало немало спортивных секций - выбрать было из чего! Капитаны Абельханов Ш.С., Фролов Ю.Н., Прокудин Н.И., Шахназаров А.Р. вели занятия на высоком спортивном уровне. Готовили разрядников по многим видам спорта, а также значкистов ГТО и БГТО. Были в то время такие нормативы в разных спортивных дисциплинах, сдача которых давала право суворовцу стать владельцем значка "Готов к труду и обороне" (ГТО) и "Будь готов к труду и обороне" (БГТО). Особым уважением и почетом пользовались ребята, грудь которых украшали сразу несколько знаков спортивной доблести по разным видам спорта. Чем занимались мы? Это - гимнастика и фехтование, бокс и лыжи, легкая атлетика и конный спорт, футбол, баскетбол и многое другое. Были в пятидесятые года в училище собственная конюшня и свои лошади. Командовал всем этим делом капитан Аполлонов В.Н., большой мастер, участник войны. Многие ребята ухитрялись посещать сразу 2-3 спортивные секции.  К концу обучения в училище я имел 8 спортивных разрядов,  и считался одним из лучших  спортсменов.

Дважды становился участником Всесоюзных спартакиад суворовских училищ (в Куйбышеве и Воронеже). Но это все позднее... Пока же я учился, тренировался.

Как-то раз Боря Молотков пришел с улицы в класс (дело было зимой) и рассказывает:

- Сегодня мы прыгали на лыжах с  городского  трамплина!  Завтра пойдем снова. Мишка, ты с нами пойдешь?

- Пойду, - ответил я.

На другой день, после тихого часа встали на лыжи и отправились к 30-метровому трамплину, который располагался в парке культуры и отдыха им. Горького (ЦПКО). Взобрались по скользкой деревянной лестнице на самый верх. Стою, а съехать вниз страшно. Спуститься же обратно по обледенелым ступенькам - опасно, можно свалиться. Да и стыдно. Нет, надо прыгать! Собрался с духом ... и вниз. Упал, конечно. Но, ведь, прыгнул! Понравилось... И пошло, поехало. Через месяц уже получил третий (взрослый) разряд и, что особенно приятно, настоящие прыжковые лыжи в награду! Правда, без ботинок. Пришлось прыгать в обычных лыжных ботинках. Прыгал много. Интересная штука - жизнь! Никогда не думал, что спустя много лет, буду прыгать не на лыжах с трамплина, а с самолета, с парашютом! Но это случится лишь через 20 лет...

Глава 7. Шалости

Кроме спортивных секций существовали и всевозможные кружки художественной самодеятельности: русских народных инструментов, игры на аккордеоне, пения, художественного чтения и др. Желающие могли записаться в тот или иной кружок и его посещать. Я же пробовал заниматься почти во всех кружках. Правда, один из них был обязательным для посещения. Это - хоровой, и на занятия туда водили всех строем. Ставили нас в несколько рядов, и по команде преподавателя на разные голоса мы начинаем тянуть: "Гд-е-е найдешь страну на све-е-те кра-а-ше Родины моей..." и т.д.

Как-то по училищу прошел слух - всем суворовцам выдают какие-то жетоны. Оказалось, что это не жетоны, а личные знаки, Изготовлены они из металла и имели квадратную форму, а посредине выбит номер. Мне достался знак с номером 110. Если, скажем, идешь в город в увольнение - обязан иметь при себе личный знак. Хранились знаки в комнате дежурного по училищу. Кроме этих знаков, позже были введены "Ученические билеты суворовца" -  что-то  вроде удостоверения личности.  В билете указывались Ф.И.О. владельца, имелась фотокарточка, а также "памятка суворовцу", в которой были записаны наши права и обязанности: чего можно делать суворовцу, а чего нельзя. Конечно, нельзя было пить, курить, ходить в кабаки (то, бишь, рестораны) и многое из того, что мы любили делать и продолжали делать.

Бедные наши офицеры-воспитатели! Они честно старались привить каждому из нас самые лучшие качества будущего офицера, но сами частенько становились объектами насмешек. Пацаны - есть пацаны! Всегда найдется выдумщик, идеи которого будет исполнять коллектив. Вот, пример. Произведен отбой. Всем бы спать - ан, нет. Сначала кто-то начинает про что-то там рассказывать. Его поначалу слушают, потом это надоедает и раздается:

- Кошка сдохла - хвост облез,  кто промолвит -  тот  и съест.

После минуты тишины слышится: А какая кошка?  Толстая или тощая? Хохот несусветный! Входит дежурный офицер - мы замираем, все лежат на правом боку, левая рука - поверх одеяла!

- Еще раз услышу шум - подниму, и будете у меня работать. Уходит...

- Ребята! Интересно,  найдет ли он сразу для всех  нас  работу? Ведь, швабра - одна, да и щеток для натирки полов - всего 5-6, - произносит один.

- Была бы шея, а хомут всегда найдется, - резонно замечает другой, - давайте спать.

- Интересно, а дежурный спит или нет? - спрашивает кто-то, - ну-ка, Сашка, быстро на разведку!

Сашка Прохоров босиком, на цыпочках, выскальзывает в коридор и вскоре возвращается:

- Все спокойно. Можно начинать.

И мы начинали наше любимое занятие - прыжки. Суть их состояла в следующем. Ставились две кровати - одна за другой. Надо было разбежаться, оттолкнуться от пола ногами и, перелетев через первую койку, "приземлиться" на вторую. Высшим классом считался перелет через две кровати и попадание в третью! Были случаи - не выдерживала панцирная сетка у кровати, и тогда "летун" оказывался вместе с сеткой на полу. Начинался ремонт койки, после чего прыжки возобновлялись.

Были после отбоя и другие развлечения! Например, "бои" подушками или "стрельба" из рогаток бумажными пульками. Стали старше, эти забавы прекращались, зато появлялись другие.

В то время среди молодежи было модным ходить в расклешанных брюках. Мы тоже от моды не отставали. Брюки у нас были сшиты из добротного сукна и украшены красными лампасами - очень красиво! Один недостаток - узкие. Но мы научились его преодолевать путем растягивания брючин до максимально возможного размера. Выполнялась эта операция, как правило, ночью с использованием фанерных "растяжек". Брючины, по очереди, натягивали на "растяжку", имеющую вид трапеции, которую вставляли в брючину узкой ее частью. Затем утюгом отпаривали. Так, постепенно натягивая все дальше и дальше на расширяющуюся фанеру и отпаривая, мы, тем самым, растягивали материал (иногда даже шов у брючин не выдерживал!) и добивались желаемой ширины брюк. Желающих иметь "клеши" всегда было много, а утюгов мало, поэтому поступали таким образом: намочишь брючины, засунешь в каждую " растяжку" так, что фанера изогнется дугой, затем надавливали на нее до тех пор, пока те ни выпрямятся. После чего брюки вместе с "растяжками" клали под простынь в кровать и сами ложились сверху. Всю ночь теплом своего тела сушили брюки, а утром гордо одевали на себя шикарные "клеши". На утреннем осмотре старшина внимательно осматривает строй и, если заметит порванные брюки, сделает замечание. А ты ему, в свою очередь:

- Товарищ старшина, замените, пожалуйста, брюки - вчера случайно зацепился и порвал. Тот поворчит, но все же достанет из своих закромов другую пару:

- Больше менять не буду, носите аккуратнее.

Новые брюки тоже растягивали. Классными "клешами" считались брюки шириной 40-45 см. Обидно было, если попадаешь под хороший дождь, брюки "садились" до первоначального размера. Что делать - приходилось "тянуть" по новой. И так, бывало, по несколько раз за сезон. Позднее, где-то в середине 50-х годов, мода на "клеши" прошла. Ей на смену пришли брюки-дудочки...

Подходил к концу еще один год учебы в училище. К нам во взвод пришел новый офицер-воспитатель - подполковник Хасанов. Во время войны он командовал штрафным батальоном. Его рассказы о боях нас завораживали. В боях был много раз ранен, имел контузии. На теле подполковника было множество шрамов от пуль и осколков. Он был прекрасным лыжником, мастером спорта, и любил зимой, раздевшись до пояса, промчаться по лыжне. Тогда-то мы и увидели страшные шрамы на теле этого человека. А когда на какой-то большой праздник, наверное, день Победы, подполковник Хасанов надел парадный китель со всеми наградами - мы, что называется, обалдели от такого количества орденов и медалей на его груди. Все ребята нашего взвода уважали и гордились своим офицером-воспитателем. К сожалению, пробыл он с нами недолго, и вскоре был направлен в Уральск командовать полком. Первое время он присылал нам письма, но потом переписка прервалась, и мы не знаем о дальнейшей судьбе этого славного человека. Сейчас, когда пишутся эти сроки, горько сознавать, что многих замечательных офицеров уже нет в живых. Ушли из жизни в разное время Аполлонов, Уланов, Федотов, Демихов и многие другие. И не только преподавателей мы теряем, но и наших сверстников-кадетов. Такова жизнь. Но память о дорогих людях, отдававших нам свои силы и здоровье и старавшихся воспитать в нас самые хорошие человеческие качества, навечно осталась в наших сердцах. Собираясь вместе мы, воспитанники Казанского СВУ, выпускники разных лет, всегда поднимаем тост в память наших преподавателей и воспитателей, заменивших нам в те далекие трудные годы погибших отцов и старших братьев. Вечная им память!

Глава 8. Спорт, танцы, баня

Обожали мы бокс, особенно поединки между суворовцами и солдатами соседней воинской части. Были и любимцы среди боксеров. В первую очередь, Шамиль Галиуллин. Его редко выпускали на ринг, т.к. не находилось достойных соперников. Зато, когда он был на ринге, весь зал гудел от восхищения, долго не смолкали аплодисменты. Ребята записывались в секцию бокса. На занятиях колотили "груши", мешки с песком и друг друга. Правда, толковых боксеров из большинства не получилось, но здоровье сумели укрепить многие. Между кадетами драки хотя и случались, но не часто. А вот, со "шпаками", так мы называли гражданских парней, драться приходилось. Мы их колотили, иногда перепадало и нам. Тогда по училищу проносился клич: "наших бьют!", и взвод, а то и рота мчались на выручку. В ход шли не только кулаки, но и пряжки от ремней, а это больно! Возвращались с победой. Потом долго отходили от "боя", рассказывая друг другу подробности сражения...

Изредка кто-нибудь из нас получал посылки из дома. Чаще всего они приходили тем ребятам, родители которых проживали в Белоруссии или на Украине. Присылали сало, конфеты, печенье, пряники, яблоки. Правило было для всех одно - все делить поровну, почти поровну, т.к. все же тому хлопцу, которому прислали посылку, разрешалось оставлять себе чуть больше гостинцев. Продукты не прятали, хранили их в спальне, рядом с кроватью, в тумбочке. Брать чужое было категорически нельзя - это негласное правило. Его соблюдали. Однажды, не помню у кого, из тумбочки пропало немного конфет или печенья. Как-то сумели определить, кто это смог сделать. Виновника бить не стали - ему объявили бойкот, а это похуже.

Испытал бойкот на себе и я. Могу сказать: очень неприятно, когда с тобой никто не разговаривает. С тех пор прошло сорок с лишним лет, а я помню об этом. Тем более, что понес такое наказание незаслуженно. Я уже писал выше, что не рос пай-мальчиком, имел "четверку" по поведению. А тут меня обвинили в том, что будто я на кого-то нажаловался воспитателю. Я бы скорее мог откусить себе язык, чем донести на товарища или, как тогда мы это называли, насексотить. Тем не менее, указали на меня, и мне был объявлен бойкот. Длился он долго, по-моему, целую неделю. От меня отворачивались, старались не разговаривать и не замечать. Я, конечно, страшно переживал...

Сейчас, встречаясь с друзьями, я говорю им:

- Ребята, а ведь, я был не виновен, бойкот тогда вы мне объявили зря.

- Ладно, - отвечают, - мы тебя прощаем.

- Да не надо мне вашего прощения.  Я, ведь, не виновен. Понимаете: не-ви-но-вен!

- Ну, тогда мы тебя реабилитируем.

Это уже ближе к истине. И мы поднимаем тост за содружество!!!

В общем, наша жизнь в училище протекала по-разному: то временами весело, а то и не до смеха было...

Как-то командование приняло решение построить на территории училища настоящий стадион: с футбольным полем (летом) и ледяным катком (зимой), беговыми дорожками, трибунами и всем прочим. Футбол любили все ребята, а мячик погонять было особенно негде, разве что на аллеях парка или между деревьями. А тут свой стадион! Здорово! Началось строительство. Основной объем работ, естественно, выполнялся силами и руками самих суворовцев. А работы были, в основном, земляные: лопатами копали дренажные канавы, выравнивали грунт, на насилках таскали землю, песок, щебень и др. с одного конца будущего стадиона на другой. Пота нашего там пролито - прорва! Наконец, сделали и очень гордились сделанным. Зимой заливали поле горячей водой, и когда та застывала, оно превращалось в прекрасный каток. Но зимы в Казани, как правило, были не только морозные, но и снежные. Снег мог идти по несколько дней подряд, и каток приходилось постоянно чистить от снега. Этим занимались все роты: и младшие, и старшие - за каждым взводом закреплялся участок катка, его и чистили по утрам, до занятий, и вечером. Попотеть пришлось изрядно! Здесь на помощь рассчитывать не приходилось. Если же, например, командир соседней роты просил у нашего помощи, и тот давал согласие, то гул недовольства долго не смолкал. Кому охота выполнять чужую работу! Но приказ есть приказ: деревянные лопаты и щиты - в зубы и... вперед. После расчистки катка от снега, его еще надо было подмести. И только после этого заблестит лед. Кататься на коньках, играть в хоккей (с мячом, другого - не знали) на таком льду было одно удовольствие! Клюшек, конечно, не было- мы мастерили их сами из подручного материала, в основном из толстых веток, имевших естественный "загиб" по длине. Эти "клюшки" после игры прятали в снег или еще куда-нибудь, т.к. в здание училища проносить их не разрешалось. Этот стадион практически в том же виде сохранился и до сих пор. Признаюсь, было приятно, приехав на юбилей училища, походить по его дорожкам и газону, понаблюдать с трибуны за спортивными выступлениями суворовцев и гостей. Выходит по работали не зря...

Мне пошел 16-й год. В училище каждую субботу были танцы. Пригласительные билеты для наших подруг раздавали офицеры-воспитатели. На взвод - 8-10 билетов. На всех желающих не хватает. Но если девочка симпатичная, у нее был шанс пройти на танцы, если даже и не было билета. Дело в том, что на входе в здание училища стояли 2-3 дежурных суворовца. Они придирчиво осматривали гостей: если девочка, по их мнению, так себе, то билет у нее забирали и пропускали дальше. А далее, у самого входа в фойе, где мы танцевали, еще один заслон:

- Покажите билеты? - требовал "контроль".

- А мы их уже отдали, - девчата кивают на дежурных.

- Ничего не знаем - гуляйте дальше...

И никакие уговоры и мольбы не помогали! Зато у симпатичных девчат билеты не спрашивали. Таким образом происходил отбор наиболее красивых, с нашей точки зрения, партнерш для танцев...

Что еще вспоминается? Ну вот, например, посещение городской бани. В то далекое время собственной бани в училище не было. А мыться надо. Водили нас на помывку в городскую баню, которая располагалась не так далеко - 2-3 остановки. Каждую субботу в 6 часов, т.е. на 1 час раньше игрался подъем. Роту выстраивали в колонну "по четыре", и мы строем отправлялись в баню. Там каждому выдавался кусочек хозяйственного мыла (мы его называли "собачьим"), мочалку... и вперед. Иногда доставался кусок земляничного мыла, но это уже когда повезет. Воду наливали в тазы, которые были, до безобразия, грязными. Кое-как его сполоснешь и начинаешь мыться. Любили кидаться друг в друга мылом, мочалками, обливать холодной водой, так что времени на помывку и не оставалось. На выходе из "мыльной" в раздевалке стоял старшина и проверял качество мытья. Он старательно тер ладонью наши спины, животы, и если обнаруживалась грязь, отправлял назад. Это могло повторяться не один раз. Наконец, пройдя этот контроль, мы получали чистое белье: трусы и майки - летом, кальсоны и рубахи - зимой. Особенно радовались, если попадалось новое байковое белье. В нем было очень комфортно! Потом - построение на улице, и обратный путь. В училище завтракали, и уже в 9 часов начинались занятия.

Что и говорить, блюли нас так, как не каждая мать- своего сына. Низкий поклон вам, дорогие наши воспитатели и преподаватели! Это мы поняли потом, через многие годы, что мы имели в училище многое из того, чего не могли иметь миллионы наших сверстников на "гражданке"...

Глава 9. Парады и забавы.

Перед каждым большим праздником, а это были 1 Мая, 7 ноября, нас, суворовцев, готовили к военному параду. Обращали основное внимание на строевую подготовку. Для тренировок использовалась главная аллея парка. Выстраивался наш оркестр, и под звуки военных маршей мы вышагивали, старательно держа равнение в рядах и поднимая ногу, как сейчас помню, на 20-25 см от земли. Подготовка продолжалась в течение примерно месяца. Затем заключительная репетиция всего личного состава училища на главной городской площади Казани - площади Свободы.

В день праздника суворовцы, сержанты и офицеры одевали парадную форму. Всем участникам военного парада выдавали новые белоснежные перчатки - предмет нашей особой гордости! После завтрака училище выстраивалось перед центральным входом (в то время он был со стороны пушек). Раздавалась команда:

- Училищ-е-е! - мы все замираем.

- Равня-я-йсь! Под знам-я-я!  Сми-р-рно! Равнение н-а-а  пра-а-во!

Знаменосец со знаменем училища и два его ассистента (суворовцы) проходят, печатая шаг, и становятся перед строем. Офицеры, сержанты отдают честь, и мы все, не спуская глаз со знамени, сопровождаем его поворотом головы. В дальнейшем, проходя службу в различных частях армии, я никогда не испытывал такой любви к знамени части, какую испытывал к знамени нашего родного Казанского суворовского военного училища!

Начальник училища, не подавая команды "Вольно!", зачитывает праздничный приказ Министра обороны СССР: Товарищи, солдаты и матросы,  сержанты и старшины!  Товарищи, офицеры, генералы и адмиралы!

Для гражданского человека такой порядок обращения ничего не говорил. И для нас в то время - тоже. Лишь позднее я понял глубокий смысл такого обращения: "Товарищи, солдаты и матросы..." Смотрите, мол, - наша Партия и Правительство на первое место всегда ставят человека с ружьем, т.е. солдата и матроса, на второе - сержантов и старшин, и только дальше, на последующих местах - офицеры и генералы. В действительности же, каждому ясно, кому в армии принадлежит какое место. Бедным солдатикам первое место принадлежит, когда надо лечь в землю или пропасть без вести, выполняя бредовые приказы тогдашнего и нынешнего руководства. Все последующие события: и, так называемые, путчи в Венгрии и Чехословакии, и война в Афганистане и Чечне - всех расставили по местам: погиб, выполняя свой интернациональный долг - и все дела! От этого ни павшим бойцам, ни родным и близким легче не становится. За свою долгую службу в армии я пережил больше десятка Министров обороны - толковых и бестолковых, но ни о них, слава Богу, речь...

Закончив читать приказ, начальник училища зачитывает приказ по училищу о поощрении лучших суворовцев, а также офицеров-воспитателей, сержантов, преподавателей, добившихся высоких результатов в деле нашего воспитания. После зачтения приказов следует команда "Вольно!", и мы можем немного передохнуть. Знаменосцы занимают место во главе колонны. Звучит команда: - Училище! Сми-р-рно! Напр-а-а-во! Шаг-о-о-ом, арш!

Грянул оркестр, и мы строем выходим за ворота училища и далее на улицу К.Маркса к площади Свободы. За суворовским училищем в те годы было закреплено право первыми открывать военный парад. За нашим строем шли курсанты военных училищ и солдаты расквартированных в городе частей. После парада начиналась демонстрация трудящихся. Знамена, флаги, транспаранты, воздушные шарики, бумажные цветы и, наконец, музыка из всех динамиков - все это здорово поднимало настроение. Все кричат громко: "Ур-р-ра!", смеются. Всем очень весело, и, как всегда, все - счастливы от того, что живут в самой свободной и прекрасной стране. А "загнивающий" капитализм вот-вот загнется, и наступит, наконец, эра всеобщего благоденствия!...

Бедные, наши люди! Бедный, наш народ! Разве мы тогда могли хоть на минуту представить, что нагрянет время, когда "могучий и непобедимый" наш Союз Советских социалистических республик развалится в момент, как карточный домик, что будет у нас самих массовая безработица, введут продовольственные карточки и талоны, возникнет правовой беспредел. Никто, естественно, об этом не думал, все радовались празднику и кричали "Ура!". Ну, и докричались... Сейчас "Ура!" никто уже не кричит.

Но тогда мы с нетерпением ждали праздников. Было 2-3 дня выходных, и можно подольше поспать, подольше поиграть в различные игры и, просто, побездельничать. А когда немножко подросли и "обзавелись" девочками, то можно было неплохо провести вдвоем время в увольнении... Но праздники заканчивались, и начинались опять рабочие будни. Зубрили стихотворения, французские слова, теоремы и формулы. Случалось, что беда приходила в училище. После тяжелой болезни умер начальник училища генерал Руднев. Хоронили его торжественно - был почетный караул, траурный митинг, оркестр. Случались несчастья и с суворовцами. Так, в озере Кабан утонул Колобов - он должен был скоро выпускаться. Говорили, что неплохой пловец был. Снова траурный ритуал, слезы друзей, родных и близких. Мы, мальчишки, как-то подолгу не переживали. За своими играми и детскими делами мы мало говорили о печальных событиях, а потом... и вовсе забывали. Жизнь брала свое...

После очередных экзаменов училище готовилось выступить в летние лагеря. Для нас, подростков, это были первые в жизни полевые лагеря военного образца. Ждали их с нетерпением! Наиболее отличившимся в учебе и спорте обещали разрешить нести настоящие винтовки. Но, как потом выяснилось, настоящими винтовками оказались обыкновенные "мелкашки". Но и их на роту выделили всего 5-6 штук. А в наших глазах даже эти винтовки представлялись боевым оружием. Пройти с ними в строю по городу и ловить на себе завистливые взгляды местных пацанов, видеть на лицах девчонок восхищенье - хотелось каждому! Остальным доставались деревянные муляжи винтовок. Их зато нести было гораздо легче. а это было важно при дальнем переходе. Так как гарнизонные летние лагеря, (там и наш лагерь был) располагались не близко, путь занимал полдня. На себе несли скатку шинели, вещмешок, котелок да фляжку. Форма одежды - рабочая: зеленая гимнастерка с красными погонами, брюки х/б (без лампас), сапоги, фуражка с черным верхом. Форма, конечно, не очень нас украшала, зато была удобной для того, чем мы в лагере занимались. К тому времени каждый из нас умел правильно накручивать на ноги портянки. Но тем не менее, случалось, натирали на ногах мозоли, за что бедолагу могли даже наказать. Поэтому, если сапог натирает ногу, молча сядешь в стороне, перемотаешь портянки и снова быстро бежишь в строй. Сопровождающие строй офицеры, конечно, все понимали, но делали вид, что не замечают наших маленьких "хитростей".

Прибыв на место, надо было обустроиться. На машинах подвезли палатки, колья, матрацы, постельное белье и пр. Натягиваем палатки, укладываем по краям дерн. Внутри палатки располагался деревянный топчан, на который укладывались матрацы. Спали, прижавшись друг к другу, чтобы было теплей. Если плохо натянут брезент палатки, то в дождливую погоду он провисает и касается тела спящего с краю. На того сразу начинает капать вода, и он начинает будить всех. Приходится вставать среди ночи и под проливным дождем срочно перетягивать палатку. А потом, толком даже не просохнув, снова ложиться досыпать. Но все равно, ночь уже была испорчена.

Рядом с нашим лагерем располагались лагеря других частей гарнизона. Мы их называли "солдатскими". Это было удобно тем, что можно без труда разжиться махоркой и даже папиросами. Утренний подъем был общим для всех. Сначала звучала "солдатская" труба, а потом сразу же и наша. Наш распорядок дня - аналогичный тому, что был и в городе. Шесть часов занятий, включающих строевую подготовку, изучение воинских уставов, тактику, инженерное дело, огневую подготовку. А вечером - самоподготовка. Немного оставалось времени для личных дел и отдыха. За месяц лагерной жизни все это изрядно надоедало, и мы с нетерпением ожидали окончания срока, чтобы затем разъехаться по домам на каникулы...

Так или иначе, лагерная пора заканчивалась, и мы возвращались в расположение училища. Там переодевались в привычную форму и готовились к отъезду домой на каникулы. Разъезжались уже самостоятельно, без сопровождения взрослых. Тех ребят, кому некуда было ехать, т.е. круглых сирот, кто-нибудь приглашал к себе домой, и они ехали вместе. В училище летом оставались единицы. Очередной отпуск пролетал незаметно, как и все предыдущие. Возвращались в Казань всегда вместе: я, Боря Молотков, Володя Якимчук, Гена Серебренников, Леня Иванов, Гера Смирнов. Пересадка в Москве. Казанский вокзал. Закомпостировав билеты, мы складывали свои пожитки где-нибудь в уголке зала ожидания и отправлялись гулять по городу, оставив одного присматривать за вещами. Вечером грузимся на поезд, а на следующий - Казань.

Училище нас встречает традиционным благоуханием цветов, от чего сердечко немножко екает. Докладываем дежурному по училищу о прибытии и идем в расположение своей роты, которое, в очередной раз, меняется: то на третьем этаже, то на втором, то правое крыло, то левое и т.д. Радостным для нас событием было разрешение носить короткую стрижку (а до этого стригли наголо). Носить волосы разрешалось только в старших ротах, когда оставалось 2 года до выпуска из училища, т.е. в 9-ом и 10-ом классах. Первая шевелюра у многих была непокорной, волосы торчали во все стороны. Научились с помощью самодельных челноков плести из ниток тонкие сеточки, которые на ночь надевали на прически. Сетки умудрялись плести на уроках и на самоподготовке, чтобы только преподаватель или офицер-воспитатель не заметили.

Взрослеем...

У нас ввели новый для нас предмет - черчение. Вел его подполковник Петухов М.В. Говорили, что он служил в гражданскую войну адъютантом у Буденного. Но самым невероятным была его способность зубами поднимать чертежный стол. Кто-то этому верил, кто-то нет. Но на столах находили следы от зубов. На каждом уроке черчения мы клянчили у Петухова, чтобы он показал свои феноменальные способности. Тот все отказывался. Но однажды, устав от наших просьб, сдался. Сначала чуть присел, затем, ухватив край стола, стал медленно его поднимать. Мы ахнули от удивления. Надо же...

Всегда находились "застрельщики" чего-нибудь этакого. В первую зиму, помню, кто-то предложил на заднице спускаться по склону оврага сверху до самого низа. Разбежавшись, отталкиваешься от верхнего края оврага, делаешь в воздухе "сальто" и приземляешься на снежный склон. Далее вместе с лавиной снега несешься вниз на спине или заднице, как получится. А внизу выбираешься из-под кучи снега и довольный лезешь наверх, чтобы повторить полет и проезд. Шинель, брюки, сапоги - все мокрое, в карманах шинели -полно снега. Но радости было - не передать! Конечно, для трассы старались выбрать место, свободное от деревьев и больших кустов. Но иногда трасса сама изгибалась, и тогда налетаешь на препятствие. Но травм, как помню, не было ни у кого. Видимо, спасала сама снежная лавина, и снег амортизировал удар.

Когда стали постарше, любили со склонов оврага съехать не на лыжах, а на сапогах. И так навострились, что этого показалось мало, и стали устраивать по трассе самодельные трамплины. Вот такой спуск с прыжком - это уже был высший класс! Сколько удовольствия! Придумывали еще чего-нибудь... То из кинопленки мастерили "щелкунчиков" и трещали ими весь день. То из нее же делали вставку под язык и "играли" мелодии под гавайскую гитару. То из абрикосовых косточек, стручков акации изготавливали свистульки. В общем, наша "научная" и творческая мысль не стояла на месте.

Глава 10

В соседнем 3-ем взводе произошли кадровые изменения, и на должность офицера-воспитателя заступил уже к тому времени майор Аполлонов В.Н. Воевал на фронте, где служил в конной разведке. Одевался он щеголевато: носил голубую форму и мягкие хромовые сапоги со шпорами. И ходил он как-то по особенному: не слышно ступая по полу, спина прямая. Он мог легко "застукать" курящих на лестнице или в туалете, отбирал курево и наказывал нарядами. Последнее как раз было не самым страшным, к нарядам за годы училища все привыкли. А вот расставаться с сигаретами было обидно и жалко. И к тому же, происшедшее было серьезным ударом и по карману, и по самолюбию - как это так опростоволоситься и не заметить "надзирателя"?

Неделя подходила к концу. С нетерпением ждем субботы, т.к. за ней следует воскресенье, а значит, выходной. В субботу будут танцы, девочки, поцелуи в темных углах коридора, в укромных местах парка, а потом, после отбоя - жаркие воспоминания о любовных волнениях за прошедший день в кругу таких же, как я, Ромео. Засыпали поздно, т.к. знали, что в воскресенье подъем на час позже и можно подольше поспать, и от этих сладких мыслей на нашей ребячьей душе становилось радостней и светлее. Если в воскресенье не было лыжного кросса или еще какого-нибудь мероприятия, то каждый себе находил занятие по душе: то ли катание с гор на лыжах, то ли на стадион, где тебя ждал каток, то ли игра на пианино в Ленинской комнате или на аккордеоне прямо в спальне, то ли интересная книга, а то и просто спишь. Правда, книгу в руках у кого-то в выходной день я что-то не припомню, но что день проходил интересно- это точно.

Все теплее становилось на улице. Начинало пригревать весеннее солнышко, с крыш сыпались сосульки, журчали первые ручейки. Весну всегда ждали. Ее ждали потому, что за нею приходит лето, каникулы, долгожданная поездка домой, встреча с родными. Училище, каким бы хорошим оно не было, все же остается казенным учреждением и не первым, а только вторым домом. И к тому же за целый год мы успевали порядком надоесть друг другу, поэтому  требовалась какая-то разрядка. Летние каникулы, как нельзя лучше, эту роль и выполняли. За время, проведенное в семьях, мы успевали соскучиться и по училищу, и по друзьям. И возвращались в Казань не без радости. А за ещё  один год суворовской жизни, когда строгий ежедневный распорядок и воинская дисциплина допекали нас так, что на ум приходила только одна мысль, как бы скорее закончить училище... и на волю. Чудаки, мы чудаки, думали, что за стенами родного училища и есть воля и никаких тебе ограничений. Как бы большая "самоволка" длиною в жизнь. Но каждый потом осознал, как он заблуждался. Это сладкое слово "свобода" имело всегда горьковатый привкус. И последующая взрослая жизнь это подтвердила. Сейчас я могу сказать: да, нелегко было в 10-11 лет остаться без любимых детских игрушек, материнской ласки, терпеть наказания и ограничения. И все же... И все же, ни эти ли семь детских и юношеских лет, проведенных вдали от дома, среди людей в погонах, приучили меня к организованности и порядку, привили мне чувство справедливости и товарищества, сделали меня отзывчивым к чужой беде и многое из того, что я смог оценить уже позже. И в этом смысле, нам, кадетам, я считаю повезло. Хотя, могут быть и другие мнения...

Знаете ли Вы, что такое "торжественная заря"? А Вы пели хором на вечерней поверке Гимн Советского Союза? А мы пели. И один раз в месяц слушали эту самую "зарю". Выстраивалось все училище на общую вечернюю поверку. Раздавалась команда: "Училище, равняйсь! Смирно!", и оркестр начинал играть "зарю". До сих пор помню ее мелодию и нет-нет, а напеваю ее себе под нос. В нашем оркестре на большой такой трубе играл Витя Добровольский, старшина, сверхсрочник. Был он страстный болельщик футбольной команды "Спартак". Внешне он выглядел странно: в очках, тощий, долговязый, очень нескладный. Но человеком он был хорошим и добрым - мы, пацаны, его любили. Звали его мы между собой Огурцом. Почему? Может за его большой нос размером с хороший огурец. А может за внешнее сходство с персонажем по фамилии Огурцов из какого-то старого фильма про войну. Точно и не помню. Но, как многие хорошие люди, он не был приспособлен к этой жизни и умер рано. Умер в нищете всеми забытый. В последний раз я его видел в 1961 году, когда заканчивал Ленинградское ВОКУ. В то лето решил съездить в Казань посмотреть на училище и, заодно, "прошвырнуться" по старым адресам. Там и нашел я Витю, жутко постаревшего, немощного человека, всеми брошенного и забытого, жившего в какой-то подвальной комнатушке. Посидели вдвоем, распили бутылку водки. Со слезами на глазах он говорил мне:

- Миша, запомни, никому в нашем государстве человек не нужен. Нужен он бывает только тогда, когда здоров и в состоянии пахать. А если нет, то тебя просто раздавят и ничто не спасет!..

Как же прав был этот еще не старый человек, успевший в своей не столь долгой жизни и повоевать на фронте, и получить "ласку" от своего родного государства. Сейчас, глядя на сытые физиономии наших руководителей (я не буду называть их - каждый из нас ежедневно их видит по "телеку"), мне хочется врезать им за то, что у них-то как раз все в порядке. Они говорят одно, а делают другое. Довели страну до нищеты, а себя обеспечили "на века". Но я что-то отвлекся...

Итак, мы слушали "торжественную зарю", затем проходили строем мимо училищного начальства, а далее - по ротам готовиться к отбою. По сигналу трубы "О-о-тбой", "О-о-тбой", если ничего интересного не находилось - засыпали быстро и спали сном праведным.

*****

Сейчас, заканчивая свои воспоминания о днях, прожитых в училище, я задумываюсь и спрашиваю себя: а кому они нужны эти мои воспоминания? Кому? Ведь, есть даже среди моих однокашников и такие, которые считают, что раз с тех пор прошло так много лет, чего, мол, об этом вспоминать. Все, что было с нами -все осталось там, в нашем далеком детстве.

К счастью, таких единицы, но они есть, и никуда не денешься. Так, все же, для кого все это пишу? Для будущих кадетов или для нас - бывших, столько переживших и уже состарившихся? Мне представляется, что нынешние кадеты не поймут меня, им эти записки читать неинтересно. Жизнь сейчас совсем другая. А мы? Мы - из другой эпохи, из другой жизни, которую не вернуть и не воскресить. Сколько еще нам отпущено в ней - не знает никто. Но это хорошо, что никто не знает...

В последний раз возвращаю свою память в 1956 год. Зима кончилась, пора было подумать, в какое военное училище идти дальше. Большинство во взводе считало, что идти надо в строевое училище, но только не в техническое. В дальнейшем я не раз жалел, что попал в строевое...

Выпускные экзамены сдали все. Было много медалистов. После сдачи экзаменов понесли свои дневники и тетради на "пятачок", располагавшийся в конце парка перед спуском на Подлужную улицу. По традиции, на нем выпускники сжигали свои тетради, конспекты, шпаргалки и пр. Вот, и мы, кадеты восьмого выпуска, отдали дань традиции. Смеялись и радовались окончанию училища. Что-то ожидало нас впереди? Какие невзгоды и трудности предстояло испытать и превозмочь? А сейчас, как дети, радовались наступлению новой жизни. Уже и курить можно, не оглядываясь на воспитателя, и в город пойти самостоятельно, не отпрашиваясь ни у кого. На выпускной вечер каждый кадет мог пригласить ту, которая ему нравилась, с которой встречался и с которой ему предстояло скоро расстаться...  Младшие кадетики из кустов с завистью и восхищением смотрели на нас, как это делали мы в далеком 49-ом, провожая первый выпуск Казанского СВУ. А мы, разом повзрослевшие и хмельные от ощущения свалившейся на нас свободы, тоже смотрели на ребятишек и думали, что у них еще все впереди, тогда как у нас уже никогда не будет ни офицера-воспитателя, ни его помощника, а будут: командир взвода, командир отделения и новые друзья-курсанты.

Юность наша заканчивалась. Впереди - зрелость, возмужание, учеба и новые испытания.

Впереди была жизнь...

март 1997 года., С - Петербург