Житье-бытье

В нашем училище не было такой практики, которая потом получила название «дедовщина». Более старшие суворовцы опекали младших, помогали им освоить нелегкую поначалу казарменную жизнь, когда все приходилось делать самому – гладить свои брюки и гимнастерку, пришивать подворотнички, погоны, пуговицы, чистить свои сапоги. Почти у каждого суворовца-малыша были друзья из старшей роты. Они покровительствовали нам и, когда требовалось, защищали. В благодарность за это пацанята добровольно таскали старшим что-нибудь из столовой, отрывая от себя: булочку, кулебяку или еще что-нибудь. Если "покровитель" вдруг попадал в карцер, находившийся на первом этаже рядом с комнатой дежурного по училищу, то "арестанту", сидевшему на простой пище, подшефные хлопчики таскали еду и просовывали ее в щель под дверью карцера. Карцер, правда, быстро ликвидировали, исходя, видимо, из гуманных соображений.

Суворовцы подшефного класса, 1960 г.

Потом соответственно и мы стали шефствовать над более младшими ребятами. У нас даже существовала практика, когда воспитанник старшего класса назначался шефом над каким-либо классом младшей роты и в свободное время приходил к ним, организовывал их игры, придумывал какие-нибудь полезные дела, выслушивал и помогал разрешить их проблемы, рассказывал о своем опыте. Я сам уже в предвыпускном классе был таким шефом в отделении ребят, учившихся на четыре года младше. В свою очередь, младшие суворовцы выбирали себе кумиров из более старших рот. Обычно это были наиболее заметные спортсмены, отличники учебы, авторитеты художественной самодеятельности, а иногда и наиболее ретивые нарушители порядка и дисциплины. Такие тоже у нас были, и это вполне естественно. Малыши бегали стайками за своими кумирами и были очень горды, когда им перепадало внимание своих любимцев. Традиционными были также случаи переписки суворовцев с выпускниками. Такая переписка была у меня с Альбертом Байгильдеевым (на снимке справа), суворовцем третьего выпуска, который ушел учиться в радиотехническое военное училище ПВО. А после окончания СВУ я состоял в переписке со своим подшефным классом (через Геннадия Казакова) практически до их выпуска в 1961 году (13 выпуск). Они присылали мне свои фотографии, рассказывали мне о своих занятиях и успехах.

Изредка кто-нибудь из нас получал посылки из дома. Чаще всего они приходили тем ребятам, родители которых проживали в Белоруссии или на Украине. Присылали сало, конфеты, печенье, пряники, яблоки. Правило было для всех одно - все делить поровну, или почти поровну, так как все же тому хлопцу, которому прислали посылку, разрешалось оставлять себе чуть больше гостинцев. Продукты не прятали, хранили их в спальне, рядом с кроватью, в тумбочке. Негласным правилом, которое неукоснительно выполнялось, было – чужого не брать. Однажды, уже не помню у кого, из тумбочки пропало немного конфет или печенья. Как-то сумели определить, кто мог это сделать. Виновника бить не стали - ему объявили бойкот, а это похуже: с тобой никто не разговаривает, от тебя отворачиваются, стараются не замечать. И так может продолжаться несколько дней, неделю. Потом, как правило, его прощали. Но память о таком наказании некоторые сохранили аж до сих пор.

Надо сказать, что в училище много делалось для того, чтобы мы росли разносторонне развитыми людьми. Мы были хорошо обеспечены учебниками – практически по всем предметам у каждого из нас были свои учебники, тетради, ручки, дневники. У каждого была своя спортивная форма, причем участникам секций добавлялись еще и спортивные костюмы, что имело дополнительную притягательную силу. Было и имущество общего пользования. Оно размещалось в «ленкомнате» - специальной комнате для внеклассных занятий, где находились настольные игры, книги, стенные газеты, боевые листки и журналы, различные стенды и т.п. Такие ленинские комнаты были в каждой роте и за их оформлением и содержанием следили мы сами, естественно, под руководством офицеров-воспитателей. Непременным атрибутом такой комнаты было пианино. В свободное время для желающих организовывались занятия музыкой с преподавателями. Нашей роте в этом отношении и повезло и не повезло одновременно. Не повезло тем, что прозанимавшись музыкой с преподавателем некоторое время, нам пришлось прекратить эти занятия, поскольку на нас пришлось сокращение соответствующих преподавательских единиц. Фактически мы только-только освоили нотную грамоту и некоторые начальные упражнения, а хороших навыков игры выработать не успели. Правда, потом, спустя пару лет, занятия музыкой в училище возобновились, но мы оказались уже в числе неперспективных, и нас это восстановление не затронуло.

Повезло же нам тем, что в нашей роте учился Марк Мараховский, который к моменту поступления в училище уже получил достаточно хорошее музыкальное образование и блестящие, по нашим меркам, профессиональные музыкальные навыки. Он достаточно бегло играл не только те пьесы, которые выучил в школе, но и наиболее популярные в то время мелодии. В период, когда регулярные занятия музыкой для нас прекратились, он оказывал практическую помощь в обучении игре на пианино тем из нас, кто решил продолжить это обучение самостоятельно. Он показывал нам аккорды, технику аккомпанирования, исправлял наши ошибки, подсказывал, как преодолевать трудные места. Остальное мы дополняли своим музыкальным слухом, подбирая популярные мелодии и нехитрый аккомпанемент, и достаточно упорными тренировками. Несмотря на такой стиль освоения пианино, некоторые из нас вышли на исполнение ряда весьма серьезных произведений. Большой популярностью в те времена у нас пользовался чардаш Монти, требующий владения весьма сложными техническими приемами.

Такие непрофессиональные занятия дали некоторым из нас достаточно хорошее владение инструментом на слух, но в нотной грамоте, к сожалению, до чтения с листа мы, конечно, не добрались. Это приобщение к фортепьянной музыке в последующем дало толчок к освоению других инструментов. В последние годы обучения в нашей роте сформировался небольшой оркестр, состоящий из гитар (Юра Долгирев (на фото), Олег Мартынов), банджо (Анатолий Разгуляев), аккордеона или пианино (Марк Мараховский). Хотя я и не стал музыкантом-специалистом, достаточно близкое знакомство с пианино потом не однажды помогало мне на отдыхе, в компаниях, и позволило в дальнейшем без боязни взяться за гитару, которая в период увлечения горным туризмом скрашивала вечера на привале у костра или на турбазе. Да и сейчас я иногда скрашиваю свои вечера или выходные дни музицированием на приобретенном электронном синтезаторе.

Кроме спортивных секций существовали и всевозможные кружки художественной самодеятельности: русских народных инструментов, игры на аккордеоне, пения, художественного чтения и др. Желающие могли записаться в тот или иной кружок и его посещать. Некоторые из нас умудрялись заниматься почти во всех кружках. Правда, один из кружков - хоровой, - был обязательным для посещения. На занятия туда нас водили строем. Занятия проводились в нашем клубе, где нас ставили в несколько рядов, и по команде преподавателя мы начинаем тянуть на разные голоса: "Где-е найдешь страну на све-е-те кра-а-ше Родины моей..." После таких тренировок мы достаточно успешно выступали и на праздничных концертах, где выступление хора было обязательным номером. Какой-то период, пока у меня был еще высокий чистый детский голос (не как у Робертино, конечно, но все же), я был запевалой хора. Хоровые навыки также пригодились в дальнейшей жизни – в самодеятельности на новом месте службы, на привале у туристского костра. Кое-кто из ребят продолжил свою вокальную практику и достиг вполне заметных успехов. Можно как пример привести Игоря Самсонова (Цаппа), который всегда пел с большим настроением. Он с успехом выступил с исполнением романсов на сцене казанского дома офицеров на концерте, посвященном 50-летию нашего училища. Своим бархатным, хорошо поставленным голосом он доставил большое удовольствие всем присутствующим на концерте.

Как-то по училищу прошел слух - всем суворовцам выдают какие-то жетоны. Оказалось, что это не жетоны, а личные знаки. Изготовлены они были из металла и имели квадратную форму, а посредине выбит номер. Мне достался знак с номером 37. Если, скажем, идешь в город в увольнение - обязан иметь при себе личный знак. Хранились знаки в комнате дежурного по училищу в специальном ящике. Прошло совсем немного времени, а некоторые из нас уже сумели сделать себе дубликаты таких личных знаков и пользовались ими для ухода в самоволки. Правда, при личной неожиданной встрече со своим офицером воспитателем или преподавателем они нас не спасали от последующего возмездия. Кроме этих знаков, позже были введены "Ученические билеты суворовца" -  что-то  вроде удостоверения личности.  В билете указывались Ф.И.О. владельца, имелась фотокарточка, а также "памятка суво­ровцу", в которой были записаны наши права и обязанности: что можно делать суворовцу, а чего нельзя. Конечно, нельзя было пить, курить, ходить в кабаки (то бишь, рестораны) и еще многое из того, что мы любили и продолжали делать. Этот ученический билет я до сих пор храню дома, как ценную реликвию.

Каждый раз, когда мы возвращались в училище после летних каникул, оно нас встречало традиционным благоуханием цветов, от чего сердечко немножко екало. Мы докладываем дежурному по училищу о прибытии и идем в расположение своей роты, которое в очередной раз меняется: то мы были на третьем этаже, то на втором, то – в правом крыле, то – в левом и т.д.

Когда мы доросли  до старшей роты, то есть осталось 2 года до выпуска из училища, нам разрешили носить короткую стрижку (а до этого стригли наголо). Это было для нас радостным событием, но порождало некоторые проблемы: шевелюра у многих была непокорной, волосы торчали во все стороны. Приходилось применять специальные меры для придания им покорности. Многие из нас научились с помощью самодельных челноков плести из ниток тонкие сеточки, которые на ночь надевали на прически. Сетки умудрялись плести на уроках и на самоподготовке, но старались, чтобы преподаватель или офицер-воспитатель этого не заметили.

Были в училище два "пришкольных" участка. На них выращивались разные овощи: картофель, лук, морковь и пр. Росли там и ягоды - смородина, крыжовник. Теоретические знания, полученные на уроках ботаники, мы закрепляли на практических занятиях в огороде и саду. Многим ребятам работа на земле доставляла большое удовольствие. Надо сказать, что мы были не прочь иногда полакомиться "учебными пособиями". Но не только мы. С примыкающего к училищу двора городских жителей на наш садовый участок любили захаживать куры. Наш преподаватель, капитан Лепилов, по этому поводу сильно сокрушался. И мы решили отучить кур ходить в чужой огород. Происходило это самым естественным образом. Мы такую нарушительницу отлавливали, кое-как общипывали и потом коптили на огне где-нибудь в укромном, не доступном для наблюдения с хозяйского двора месте. Правильно коптить дичь на огне мы не умели, поэтому курица обычно получалась горелой и невкусной. Гораздо большее удовольствие мы получали от самого процесса. Конечно, хозяева кур обнаруживали пропажу и не раз приходили жаловаться командованию училища. Командование, конечно, догадывалось, куда могли деваться хозяйские куры, но виду не подавало, а наоборот, призывало жалобщиков получше следить за своей живностью. Нас, конечно, строго предупреждали, но специальных расследований по данному поводу не проводили

  назад - дальше