П.В. Петров

 

Военно-учебные заведения в царствование императора Николая I.

  

Через 11 дней по кончине императора Александра I, из Канцелярии Общего Собрания Правительствующего Сената Санкт-Петербургских Департаментов были препровождены 30 ноября 1825 года в Совет о военно-учебных заведениях, вследствие просьбы управляющего в то время Канцеляриею Совета о военных училищах д.с.с. И.И. Мартынова, пять экземпляров указа и шесть присяжных листов, разосланных повсеместно к исполнению, для принятия присяги на верность подданства председательствующему в Совете о военных училищах Его Императорскому Величеству Государю Императору Константину Павловичу.

За ненахождением на лицо членов Совета, И.И. Мартынов распорядился в тот же день привести к присяге всех чиновников и служителей Канцелярии и на следующий день препроводил присяжной лист И.Ф. Журавлеву для представления в Правительствующий Сенат.

Одновременно с присягою, учиненной служащими в Канцелярии Совета о военных училищах, были разосланы И.И. Мартыновым копии с указа и присяжные листы в Управление Тамбовского дворянского училищного корпуса и в Совет Тульского Александровского дворянского военного училища, с просьбою, по учинении присяги, возвратить присяжные листы в Совет о военных училищах для представления их в Правительствующий Сенат.

Чины и служащие обоих упомянутых заведений учинили присягу еще до получения присяжных листов из Канцелярии Совета и доставили свои листы местным губернаторам для представления в Правительствующий Сенат.

  

14-го декабря 1825 года последовал Высочайший манифест о вступлении на престол императора Николая Павловича.

По получении Указа Правительствующего Сената и клятвенного обещания, чины Канцелярии Совета 17 декабря 1825 года учинили присягу на верность подданства императору Николаю Павловичу и Наследнику его великому князю Александру Николаевичу, а в конце декабря ту же присягу принесли и чины Тульского и Тамбовского военных училищ, о чем и было донесено в Совет о военных училищах.

Первым распоряжением нового царствования было Высочайшее повеление от 22 декабря 1825 года, сообщенное военным министром гр. Татищевым главному директору Пажеского и кадетских корпусов генерал-адъютанту Голенищеву-Кутузову об объявлении по военно-учебным заведениям подробного описания происшествия, случившегося в столице 14 декабря.

Экземпляр этого описания приложен к отзыву военного министра, а копии с этого описания были тогда же разосланы по военно-учебным заведениям и в лицей.

Вслед за этим состоялось Высочайшее повеление, сообщенное 11 мая 1826 года, об учреждении особого Комитета, под председательством инженер-генерала К.И.Оппермана, с целью рассмотрения и определения учебных курсов для кадетских корпусов и других военно-учебных заведений и выбора соответственных учебных руководств.

Возложенная на этот Комитет задача заключалась в том, чтобы выработать для военно-учебных заведений план нового устройства, основанием которого, согласно Высочайшей воле, долженствовало быть соединение всех военно-учебных заведений в одну отрасль государственного управления, дабы дать чрез то возможность направлять их одною общею мыслью, к одной и той же цели.

В состав Комитета вошли все начальники военно-учебных заведений (в том числе и Морского кадетского корпуса), а впоследствии (1827 г.) и главный директор Пажеского и кадетских корпусов генерал-адъютант Демидов. Заседания были открыты 17 мая 1826 г.

На первых порах возникли недоразумения между председателем и генерал-адъютантом Жомини, который к тому же совсем не владел русским языком, а потому считал свое присутствие в Комитете бесполезным.

Тем не менее и несмотря на отсутствие во многих заседаниях Комитета барона Жомини, приславшего свои проекты и мнения на французском языке, с переводом на русский, занятия успешно продолжались в течение пяти лет.

Результатом трудов Комитета был "Устав для военно-учебных заведений 2-го класса", Высочайше утвержденный в 1830 году.

Избрание же книг для руководства при преподавании наук встретило разные затруднения и не было приведено в исполнение.

  

Одновременно с учреждением Комитета под председательством К.И. Оппермана, император Николай Павлович обратился с рескриптом, от 14 мая 1826 года, к министру народного просвещения адмиралу А.С. Шишкову.

"Обозревая с особенным вниманием, - читаем в этом рескрипте, - устройство учебных заведений, в коих Российское юношество образуется на службы Государству, Я с сожалением вижу, что не существует в них должного и необходимого единообразия, на коем должно быть основано, как воспитание, так и учение".

С целью устранения такого "важного недостатка в нашей учебной системе", был учрежден особый Комитет, под председательством А.С. Шишкова, при участии гр. Ливена, М.Н. Сперанского, гр.Ламберта, С.С. Уварова, гр. Сиверса, академика Шторха, попечителя Харьковского учебного округа гр. Перовского и флигель-адъютантов гр. Перовского и гр. Строганова.

На Комитет Высочайшею волею было возложено:

1) сличить все уставы учебных заведений империи, начиная с приходских до самих университетов;

2) рассмотреть и сличить курсы учений, в них преподаваемых, приведя для сего предварительно на вид, по каким книгам или сочинениям оные преподаются;

3) уравнять совершенно по всем местам империи все уставы оных заведений, сообразуясь со степенями их возвышений, допустив должные изменения для округов: Дерпского и Виленского;

4) определить подробно на будущее все курсы учений, означив и сочинения, по коим оные должны быть преподаваемы.

"При сем случае, - читаем дальше в рескрипте, - решив, которые из существующих хороши, вместе с тем распорядиться о дополнении недостающего, избрав для того, по Вашему одобрению, надежнейших профессоров и академиков с утверждением моего, дабы уже за совершением сего, воспретить всякие произвольные преподавания учений, по произвольным книгам и тетрадям".

В результате деятельности этого Комитета наименованного "Комитетом устройства учебных заведений" и работавшего в течение семи лет, была выработка устава средних и низших училищ (1828 г.), проекта устава главного педагогического института (1828 г.) и, наконец, проекта университетского устава (1833 г.), которым впоследствии (1835 г.) был положен конец старым принципам академической свободы и самоуправления.

Учреждение и деятельность обоих комитетов (Оппермана и Шишкова), в первый же год царствования императора Николая * показывает, что необходимость реформы школы вызывалась не столько требованиями новых педагогических идей, сколько политических обстоятельств и соображений.

 

Великий Князь Михаил Павлович

Манифестом 13 июня 1826 года объявлен был во всеобщее сведение приговор над декабристами. Правительство обращает внимание родителей на необходимость нравственного воспитания детей.

"Не просвещению, - читаем в этом манифесте, - но праздности ума, - более вредной, нежели праздности телесных сил, - недостатку твердых познаний должно приписать сие свойство мыслей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец - погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам".

"Дворянство, - читаем дальше в этом манифесте, - ограда престола и чести народной, да станет и на сем поприще, как на всех других, примером всем другим сословиям. Всякий его подвиг к усовершению отечественного, природного, не чужеземного воспитания, мы примем с признательностью и удовольствием".

Из приведенных выше правительственных актов и распоряжений, воспоследовавших в первый год царствования императора Николая 1, явствует, что реформа школы представлялась императору первым и самым действенным средством для отрезвления общества от "дерзновенных мечтаний".

Таким образом, одновременно с реформами по министерству народного просвещения, предложено было дать новое устройство и военно-учебным заведениям, связав их в "одну отдельную отрасль государственного управления".

 

Преобразованиями и развитию существовавших и, особенно, открытию новых военно-учебных заведений содействовало, как и в начале царствования императора Александра 1, дворянство, откликнувшееся на призыв правительства крупными денежными пожертвованиями, дававшими возможность не только учреждать губернские кадетские корпуса, но и содержать их без излишнего обременения государственного казначейства. Так, например, за 13 лет (с 1833 по 1846 гг.) было открыто и вновь преобразовано 15 новых военно-учебных заведений, при чем сумма дворянских пожертвований достигла 10 миллионов рублей, а ежегодный доход от всех пожертвований простирался до 2.500 тысяч рублей.

Преобразования в существовавших военно-учебных заведениях заключались также в расширении одних заведений за счет упразднения других.

Так, еще в мае 1825 года был возбужден вопрос об упразднении кавалерийского эскадрона при Дворянском полку. Малое число учащихся (32 чел.), большое число служащих (1 штаб-офицер и 3 обер-офицера), совершенная ветхость конюшен, пострадавших после наводнений 7 ноября 1824 г. и угрожавших разрушением, несоответствие издержек пользе, приносимой эскадроном, -вот причины, побудившие начальство признать эскадрон подлежащим упразднению. Кроме того, по собранным за 10 лет сведениям оказалось, что за 1816-1825 гг. было выпущено в кавалерийские полки из дворян всего 257 чел. На содержание же эскадрона отпускалось от 51 тыс. (в 1823-25 гг.) до 126 тыс. рублей (1816 г.).

Поэтому, в феврале 1826 года предложено было сформировать эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии при Школа гвардейских подпрапорщиков, а в августе того же года все юнкера кавалерийского эскадрона Дворянского полка были выключены, и эскадрон прекратил существование.

В 1829 году, почти одновременно с переименованием Императорского Военно-Сиротского Дома в Павловский кадетский корпус, был упразднен благородный пансионат при Царскосельском лицее, взамен которого был учрежден ив следующем году открыт в Царском Селе Александровский кадетский корпус, куда были переведены все воспитанники малолетних отделений, существовавших при корпусах Павловском и Морском.

 

В 1831 году был упразднен Калишский кадетский корпус.

При начале польского мятежа около 50 кадет, по распоряжению революционного правительства, поступило офицерами в армию мятежников. С восстановлением законной власти в крае, хотя Калишский корпус и был приведен в порядок, но существование его не могло продолжаться, и он вскоре был упразднен, при чем воспитанники его были переведены в кадетские корпуса империи, а книги и вещи были переданы частью в Павловский кадетский корпус, а частью в Московский.

 

Параллельно с упразднением некоторых военно-учебных заведений шла кипучая деятельность по реорганизации старых заведений, по учреждению новых и группированию в одном центральном управлении - военно-учебных заведений, находившихся в ведении других правительственных органов.

Реорганизации подвергся неоднократно Дворянский полк, Пажеский корпус, Московский корпус, Школа гвардейских подпрапорщиков, Финляндский кадетский корпус, Новгородский корпус.

Тульское и Тамбовское дворянские училища, Оребургское-Неплюевское военное училище и Омское училище сибирского казачьего войска, - все четыре преобразованы в кадетские корпуса, при чем два перешли в ведение Совета о военно-учебных заведениях. В кадетский же корпус был преобразован Александровский сиротский институт (в Москве).

Что касается преобразований в столичных кадетских корпусах, то самым крупным и важным из них нужно отметить учреждение в них третьих специальных классов. Положение об них было Высочайше утверждено 7 апреля 1852 года. Но открытие их установлено в известной постепенности: с августа 1852 г. - при Дворянском полку, а с августа1854 года - в корпусах: 1, 2, Павловском, 1 и 2 Московских ив Александровском сиротском.

 

Щедрые пожертвования дворянства, как о том было уже замечено, дали возможность приступить к учреждению новых кадетских корпусов.

1 февраля 1830 года Высочайше утверждено было положение о губернских кадетских корпусах, которые предполагалось учредить в городах: Новгороде, Туле, Тамбове, Полоцке, Полтаве и Елисаветграде, а в 1834 г. - в Казани.

С течением времени, первоначальные предположения относительно мест учреждения корпусов были, однако же, изменены и в окончательном виде возникали, кроме Александровского-Царскосельского, Павловского и Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, следующие кадетские корпуса: Тульский, Оровский-Бахтина, Тамбовский, Михайловский-Воронежский, Полоцкий, Новгородский гр. Аракчеева, Петровско-Полтавский, Оренбургско-Неплюевский, Сибирский, Владимирский-Киевский, 2-й Московский и Александровский-Брестский перемещенный временно, по приведении Брест-Литовской крепости на военное положение, в 1854 г., в Москву.

 

Стремление к централизации управления всеми военно-учебными заведениями, в видах установления связи между всеми отраслями военного образования, вызвало необходимость присоединения к ведомству и прочих заведений, кроме Морского кадетского корпуса находившегося с 1848 г. под ведением великого князя Константина Николаевича. Таким образом были присоединены: Финляндский кадетский корпус (1836 г.), Школа гвардейских подпрапорщиков (1843 г.), специальные училища - Артиллерийское и Инженерное (1849 г.) и Императорская военная академия (1854 г.). Выделен из состава военно-учебных заведений и переведен из военного ведомства в гражданское Императорский Царскосельский лицей, с подчинением его ** Отделению Собственной Его Величества Канцелярии, под начальством принца Петра Георгиевича Ольденбургского ( 1843 г.).

 

Открытый еще в 1774 году Горный институт, как известно, был в 1804 году переименован в Горный кадетский корпус.

В 1833 году он подвергся новым преобразованиям, при чем ему было присвоено прежнее наименование Горного института. В следующем году институту дана военная организация, а по новому уставу 1848 г. было присвоено наименование Института корпуса горных инженеров, при чем он получил характер закрытого военно-учебного заведения.

Такой же характер был придан Лесному институту и Институту инженеров путей сообщения, преобразованному в 1842 г. в заведение с общеобразовательным и специальным курсом. С этого же года он стал комплектоваться малолетними, не свыше 13-летнего возраста, и был разделен на 8 классов: 4 общих, 3 специальных теоретических и 1 специальный практический.

В 1849 году, почти одновременной с Горным институтом, Институт инженеров путей сообщения по внутреннему устройству и распорядкам был превращен в кадетский корпус.

Все три заведения, однако же, не были подчинены центральному ведомству военно-учебных заведений и находились в заведовании тех ведомств, на службу в которые выпускались воспитанники по окончании полного курса офицерскими чинами.

   

   Батальоны и полубатальоны военных кантонистов продолжали существовать на прежних основаниях, но к 1830 г. по ходатайству Совета о военно-учебных заведениях последовало Высочайшее повеление, чтобы детей служителей Пажеского, кадетских корпусов и Дворянского полков, не обращая в батальоны и полубатальоны военных кантонистов, оставлять при заведениях и обучать мастерствам, музыке и барабанной науке, смотря по способностям. К концу царствования императора Николая * было издано положение о команде кантонистов для приготовления военно-учебным заведениям монитеров по части гимнастики, фехтования и плаванья. Команда эта распределялась для помещения и обучения по корпусам 1-му, 2-му, Павловскому и Дворянскому полку.

  

Все устройство военно-учебных заведений и главное управление ими вверено было, под непосредственным начальством цесаревича Константина Павловича, Совету, учрежденному еще 29 марта 1805 года.

Но, с течением времени, деятельность и задачи Совета настолько видоизменились, что восстановленный в 1830 г. Совет о военно-учебных заведениях можно считать как бы новым учреждением.

Цесаревич Константин Павлович личного участия в заседаниях Совета не принимал, т.к. по-прежнему оставался на жительстве в Варшаве.

Руководство в деятельности Совета было возложено на его председателя, генерала от инфантерии гр. П.А. Толстого. В число пяти членов Совета вошел и великий князь Михаил Павлович.

Совет открыл свои действия 31 октября 1830 г. и собирался еженедельно для заседания в здании 1 кадетского корпуса.

Совету было вменено в обязанность охранять благосостояние и благоустройство военно-учебных заведений по всем частям и удостоверяться в точном исполнении существующих законоположений через личные осмотры заведений, командируя ежегодно отдельных членов, с Высочайшего разрешения, в провинциальные заведения. В петербургских заведениях Совет обязан был присутствовать при экзаменах воспитанников.

Совету предоставлялась власть над всеми военно-учебными заведениями, разделенными в 1834 г. на три разряда, по 4 заведения в каждом, а в 1841 году на три округа; Санкт-Петербургский, Московский и Западный. Действовать на них Совет должен был через главного директора Пажеского, кадетских корпусов и Дворянского полка. При Совете учреждена была особая канцелярия, с подразделением на части: учебную, хозяйственную и счетную. На содержание канцелярии Совета определена была ежегодная сумма в 14 тыс. рублей.

 

15 июня 1831 года скончался в Витебске, от холеры, цесаревич Константин Павлович, а 25 июня того же года главным начальником военно-учебных заведений был назначен великий князь Михаил Павлович принявший под свое попечение 9 военно-учебных заведений, с 40 тыс. воспитанников. Его высочеству был подчинен также и Совет о военно-учебных заведениях.

Управление великого князя ведомством военно-учебных заведений составляет эпоху в жизни этих заведений. Будучи в полном смысле отцом огромной семьи, волею государя ему вверенной, великий князь "в продолжение 18 лет, преданно, неутомимо, как христианин и верноподданный, с глубоким чувством своего долга, помогал венценосному брату в великом и трудном деле воспитания рассадника армии".

 

29 февраля 1832 г. утвержден штат Штаба Управления Главного Начальника Пажеского, всех сухопутных кадетских корпусов и Дворянского полка.

Начальником штаба был назначен генерал-лейтенант Кривцов, а в помощь ему дежурный штаб-офицер, 2 старших адъютанта, 5 классных чиновников и 10 чел. писарей. На содержание штаба назначено26.500 руб. ассигнациями в год и одновременной отпущено 3 тыс. рублей ассигнациями на покупку мебели.

Для занятий штаб делился на 2 отделения: 1-е - инспекторское и 2-е - учебное и хозяйственное.

Тогда же, с образование в составе военного министерства департамента военных поселений, строительная часть военно-учебных заведений поступала в ведение этого департамента.

Одновременно с учреждением управления главного начальника было сперва преобразовано Дежурство главного директора, а вскоре затем, в 1834 г., оно было упразднено, при чем самая должность главного директора была сохранена лишь в отношении личного наблюдения за исполнением в военно-учебных заведениях распоряжений высшего начальства, но без занятий письменных.

Таким образом, с начала царствования императора Николая 1 в должности главных директоров состояли: генерал-адъютант Голенищев-Кутузов (до 1826 г.), генерал-адъютант Демидов (до 1833 г.) и последний - генерал-адъютант Сухозанет (до 1836 г.)

 

По присоединении дежурства к управлению главного начальника - исполнение должности главного директора возложено было на директора Павловского кадетского корпуса, генерала Клингенберга. В том же 1834 г., когда было упразднено дежурство главного директора, был возбужден также вопрос о преобразовании на новых началах и штаба управления главного начальника.

Главным основанием для такого преобразования было стремление, с одной стороны, установить правильное и скорое движение дел, замедлявшихся бесполезными инстанциями и излишнею перепиской трех высших инстанций между собой, а с другой - учредить управление со всею подробною отчетностью, на прочном основании и с единством действий и цели высшего начальства и, сверх того, отстранить Совет от производства дел собственно текущих и поставить его в возможность заниматься делами, более существенными, требующими соображения многих лет.

 

Дело это продолжалось до тех пор, пока в 1836 году не вышло подробное положение о военном министерстве. Этим положением установлена была связь военного министерства с центральною администрацией военно-учебных заведений по делам общим и в порядке высшего управления. По отношению к военно-учебным заведениям, вверенным их главному начальнику, ведению военного министерства подлежали лишь административные и законодательные дела, требовавшие его соображений, при чем власть министра ограничивалась требованием от военно-учебного управления необходимых для всеподданнейшего доклада справок и надзором за точным исполнением объявленных ему Высочайших повелений .

 

В течение 1836-37 гг. штабу главного начальника военно-учебных заведений, во главе которого, с 1834 года, состоял уже новый его начальник, адъютант Его Императорского Высочества великого князя Михаила Павловича, полковник лейб-гвардии Егерского полка Я.И. Ростовцев, сменивший генерал-адъютанта Кривцова, пришлось выполнить огромную и спешную работу по составлению свода всех узаконений по военно-учебным заведениям.

Проект подробной регламентации устройства военно-учебных заведений и их управления, по утверждению его, вошел в состав первого издания общего свода военных постановлений (1838 г.) В 3 томе этого свода, кроме организации самого штаба и Совета о военно-учебных заведениях, были определены как цель учреждения и состав заведений, так и основные правила устройства их по частям; воспитательной, учебной, строевой, санитарной, полицейской и хозяйственной .

 

В первые 13 лет управления военно-учебными заведениями великого князя Михаила Павловича, как уже замечено, было учреждено 15 новых военно-учебных заведений. В виду столь быстрого возрастания числа подведомственных Его Высочеству заведений, одновременно с развитием в них учебно-воспитательного дела, уже в 1843 году было признано необходимым произвести существенные изменения в организации центрального военно-учебного управления. для которого и было издано тогда же новое Положение

В Высочайшем рескрипте, данном по этому случаю на имя великого князя Михаила Петровича, выражено, что состояние в его ведении военно-учебных заведений "представляют утешительный пример отдельного управления, стяжавшего общую доверенность и общую благодарность".

Положением 1843 года Его высочеству присвоено звание главного начальника военно-учебных заведений с властью и правами министров и главноуправляющих; должность же главного директора упразднена.

Совету о военно-учебных заведениях, по заведованию хозяйственной их частью, предоставлены права Военного Совета, а по всем вообще отраслям воспитания учреждение это получило характер совещательный и наблюдательный. На некоторых членов совета возложены обязанности по инспектированию заведений согласно особой инструкции, в которой изложены были главные требования по воспитанию нравственному, образованию умственному, физическому содержанию воспитанников и обучению их фронту, внутреннему управлению и хозяйству заведений.

В том же законе предметы ведения каждого из пяти отделений штаба военно-учебных заведений установлены следующим распределением: первого - прием, перевод и выпуск воспитанников, второго - личный состав служащих и часть строевая, третьего -воспитание нравственное, умственное и физическое, четвертого -хозяйство и пятого - отчетность заведений; первые два отделения состояли под управлением старших адъютантов и в общем ведении дежурного штаб-офицера, а прочие, с начальниками в чинах гражданских, подчинялись непосредственно управляющему делами Совета.

Сверх того, при штабе полагались отчетности: главного архитектора, главного доктора, аудитора, журналиста, архивариуса, экзекутора, казначея и смотрителя типографии штаба.

При третьем отделении, для обсуждения вопросов по части учебно-воспитательной, учрежден под председательством начальника штаба учебный комитет из членов по особому назначению, наличных инспекторов классов заведений и главных наблюдателей за преподаванием в них Закона Божия, наук военных, математических и политических, а также начертательных искусств. Вообще в личном составе вновь организованного центрального управления было положено неопределенное число состоявших при нем генералов и полковников, 13 штаб и обер-офицеров и 25 гражданских чиновников. Общий расход на содержание преобразованного управления простирался до 116 тыс. рублей.

  

Генерал-Адъютант, Генерал от Артиллерии Иван Онуфриевич Сухозанет (выпускник 1803 г.)

  

28 августа 1849 г. скончался в Варшаве великий князь Михаил Павлович а 19 сентября главным начальником военно-учебных заведений назначен Наследник Цесаревич Александр Николаевич.

Установленная Положением 1843 г. организация центрального управления военно-учебных заведений сохранилась и в период главного начальствования Цесаревича Александра Николаевича (1849-1855).

 

Состояние учебной части.

  

До 1830 года в деле умственного образования воспитанников военно-учебных заведений преследовалась та общая цель, которая была предуказана Высочайшею волею при учреждении комитета под председательством инженер-генерала Оппермана, а именно - однообразить преподавание наук во всех заведениях путем выработки одного для заведений общего плана, при чем преподавание должно вестись по одним и тем же руководствам .

Работы комитета Оппермана затянулись. Наибольшие трудности пришлось встретить при разрешении вопроса об издании руководств. Тем не менее, еще в 1828 г. при дежурстве директора Пажеского и кадетских корпусов генерал-адъютанта Демидова были собраны комитеты, при участии инспекторов классов и преподавателей столичных заведений, на которых было возложено составление единообразных программ преподавания на первых порах не по всем предметам, а только по математике, русскому языку и истории.

Выработанные в комитетах проекты программ были отпечатаны в типографии 1-го кадетского корпуса и разосланы по всем военно-учебным заведениям в количестве 75-250 экземпляров в каждое.

При выработке программ не были забыты и методические требования. Так, по русскому языку дано указание, что "если поступить в класс до 30 и более воспитанников, не умеющих читать и писать, то учить их способам взаимного обучения, как самым легчайшим и удобнейшим". Любопытно, что тем же способом рекомендуется обучать и иностранцев, не говорящих по-русски.

При чтении "заставлять каждого читать естественным, приличным образом, устраняя от всяких диких, неуместных порывов в произношении и движениях".

Очевидно, этим последним указанием устранялись декламация, пользовавшаяся большой популярностью в ХVIII веке. Конечною целью обучения отечественному языку ставилось: "улучшение слога, развитие вкуса и нравственных чувств".

Из числа руководств по русскому языку были намечены: грамматика - Греча, риторика - по Ломоносову, Рижскому и Никольскому.

Одним из средств (впоследствии забракованных) к достижению правильности, чистоты и красоты слога указывалось на упражнения в составлении писем: "к державным особам, к высшим, к равным; дипломатических, ученых, исторических, топографических, романтических и забавных".

Программа истории была составлена проф. Кайдановым. Им же составлено руководство: "Начертание Российской Истории". Объем курса был от начала русского государства до 1825 года. В курса всеобщей истории должно было быть обращено внимание на "причины и пагубные следствия французской революции".

Курс математики разделяется на следующие отделы: арифметика, геометрия, аналитика, физика и механика.

Из сохранившихся материалов, к сожалению, не видно, какие именно руководства признавались обязательными, но можно предположить, что члены комитетов склонялись к тому, чтобы не стеснять преподавателей одним каким-нибудь руководством, а предоставить им выбор из числа нескольких.

Возложенная на эти комитеты задача по вопросу о рекомендации и составлении руководств во всяком случае не была решена ни в этих комитетах, ни в комитете Оппермана. Было только высказано пожелание, чтобы учащиеся были избавлены от переписывания записок а потому им должны быть выданы руководства и программы. Окончательное решение вопрос этот получил значительно позднее.

 

Преподавание Закона Божия было признано в то время неудовлетворительным, главным образом потому, что столичные заведения не все имели постоянных законоучителей.

На это обратил внимание в 1828 г. главный директор Пажеского и кадетских корпусов генерал-адъютант Демидов. До 1804 года в корпусах были законоучители постоянные: иеромонахи и архимандриты. В 1804 г. митрополит Санкт-Петербургский Амвросий отозвал из 1-го кадетского корпуса архимандрита Израиля для занятий должностей по лавре и в академии. На его место назначен был ректор Тверской семинарии архимандрит Евгений, присутствующий в Петербурге для отправления чреды священнослужений. Такой порядок казался митрополиту Амвросию нормальным. "Да неблагоугодно ли будет", читаем в его письме на имя директора 1-го кадетского корпуса Перского, "чтобы и впредь погодно в корпусе исправляли должность законоучителя архимандриты чредные, чем как польза та же, так и честь для корпуса, буде для него всегда надобен архимандрит, сохранится, и мы избавимся тех затруднений, кои сопровождают отлучку архимандритов от их настоящих мест".

С 1817 года по 1828-й беспрерывно назначаются в 1-й корпус законоучителями приезжающие в Петербург, для совершения чреды священнослужения, архимандриты.

   Генерал-адъютант Демидов нашел такой порядок неправильный, тем более, что во 2-ом, например, корпусе был законоучитель постоянный (в то время иеромонах Иеремия). Было сделано сношение с митрополитом Серафимов, со стороны которого последовало полное согласие на то, чтобы законоучитель был постоянный. На должность законоучителя был избран иеромонах Гедеон, и с начала 1829 г. прежний порядок переменных законоучителей был отменен. Число уроков было ему увеличено с 4-х на 14, а вознаграждение с 200 руб. на 1000 руб.

 

Из числа частных мероприятий, клонившихся к подъему успешности на деле преподавания, заслуживают внимания следующие.

* В 1828 году последовало Высочайшее повеление о том, чтобы исключить из числа табельных дней следующие праздники: Сретение Господне (2 февраля), Преображение Господне (6 августа), Усекновение Главы Иоанна Предтечи (29 августа), Рождество Пресвятые Богородицы (8 сентября), Воздвижение Креста Господня (14 сентября), Иоанна Богослова (26 сентября), Покров Пресвятые Богородицы (1 октября), Иконы Казанския Божией Матери (22 октября), Введение в храм (21 ноября). Рождественские каникулы сокращены, и праздничными днями считалось только 25-27 декабря. Впоследствии эта табель была видоизменена, и большинство праздничных дней восстановлено.

* В том же 128 году генерал-адъютант Демидов обратил внимание на то, что "военно-математические науки в некоторых заведениях имеют превосходство противу нравственных и словесных ". В виду этого, заведениям было предписано обращать преимущественное внимание на эти последние науки.

Убеждаясь, что чтение книг, преимущественно же нравственных и исторических, не только закрепляет в молодых людях приобретенные сведения, но изощряет память усиливает способности, генерал-адъютант Демидов вменил в обязанность директорам заведений стараться приохотить воспитанников, в свободное от учебных занятий время, а особенно в рекреационные дни, - читать нравственные и исторические книги.

Надзор за самим чтением и за сбережением книг возлагался на старших в камерах. На ротных же командиров и дежурных офицеров возлагалось лишь наблюдение, чтобы воспитанники читали только те книги, которые выдаются из библиотек.

* Наконец, чтобы преподаватели могли иметь всегда в виду слабейших воспитанников и побуждать их к большему вниманию и прилежанию, было предписано распределять кадет в каждом классе таким образом, чтобы слабейшие по успехам занимали передние скамьи чтобы о воспитанниках, понизивших аттестацию, доставлялись директору ежемесячные донесения.

Первое из этих распоряжений едва ли просуществовало долго, так как не только в Николаевское время, но и позднее во всех почти заведениях привился вредный обычай: сажать слабейших учеников на задние скамьи, получившие характерное прозвище "Камчатки".

 

По мере увеличения числа военно-учебных заведений, увеличилась и потребность в преподавателях. Для снабжения заведений подготовленными учителями, в 1827 году был учрежден при Санкт-Петербургском батальоне военных кантонистов Военно-учительский институт.

Число учеников в институте, из отличнейших по умственным способностям кантонистов, положено было иметь 60. Воспитанники должны были приготовляться в учителя следующих предметов: русской и немецкой словесности во всех основаниях, кроме поэзии; географии, истории, естественной истории, арифметики, алгебры, геометрии, физики, химии, механики, рисования, ситуации, архитектуры и военно-уголовного права. Курс положено было распределить на 4 года. Система преподавания намечалась предметная. Ученики, менее способные быть учителями, должны были готовиться в аудиторы.

По окончании курса учителя должны были оставаться в продолжение 2 лет, при институте преподавателями своего предмета, для приобретения практических навыков в преподавании. По истечении 2-х лет, полагалось их назначать на службу в военно-учебные заведения, с обязательством прослужить в звании учителей 15 лет.

 

Проект положения о военно-учительском институте хотя и удостоился Высочайшего утверждения, но приведение его в исполнение было приостановлено, а затем и окончательно отменено, когда было издано Положение о службе по учебной части в военно-учебных заведениях (1836 г.). Взамен же проектированного института в названном батальоне были учреждены учительские курсы, приготавливающие учителей только для заведений военных кантонистов.

 

Почти одновременно с восстановлением Совета о военно-учебных заведениях (1830 г.) было издано Высочайше утвержденное "Общее Положение и Устав для военно-учебных заведений 2-го класса".

К заведениям 2-го класса по этому положению отнесены корпуса: Пажеский, 1,2, Павловский, Московский и Школа гвардейских подпрапорщиков.

Общая цель всех этих заведений заключалась в том, "чтобы юному российскому дворянству дать приличное званию сему воспитание, в том направлении, как ему быть должно, дабы укоренить в воспитанниках сих правила благочестия и чистой нравственности и, обучив их всему, что в предопределенном для них военном звании знать необходимо нужно, соделать их способными с пользою и честию служить государю, и благосостояние всей жизни их основать на непоколебимой приверженности к престолу".

Устав делится на три части: в первой говорится о физическом и нравственном воспитании, во второй об умственном образовании и в третьей - об управлении заведениями.

Цель умственного образования состоит в том, чтобы, возбуждая собственную деятельность ума учащихся и изощряя умственные их способности, довести их до необходимой степени знаний в следующих предметах:

   1) Законе Божием;

   2) языках: русском (во всей полноте и совершенстве, кроме поэзии), немецком и французском;

   3) чистописании на тех же языках;

   4) рисовании;

   5) черчении ситуационных планов;

   6) географии;

   7) истории;

   8) арифметики;

   9) алгебре, с применением оной к геометрии;

   10) геометрии простой;

   11) прямолинейной тригонометрии, с применением оной к съемке;

   12) правилах строевой, гарнизонной и лагерной службы, с изложением главных правил тактики и самой войны;

   13) полевой фортификации;

   14) начальных понятий об артиллерии, и

   15) военном судопроизводстве и письмоводстве.

Сверх того, предназначенным к выпуску в артиллерию и саперные батальоны, преподавать:

   16) конические сечения;

   17) начальные основания механики и гидравлики;

   18) начальные основания физики и химии;

   19) продолжение артиллерии;

   20) общие правила долговременной фортификации, атаки и обороны крепостей и

   21) минное искусство.

  

Классы разделены были на три отделения: нижнее, среднее и верхнее; каждое отделение на три степени, а всякая степень на столько классов, чтобы в каждом из них было не более 35 воспитанников.

На занятия в классах по уставу определялось 7 часов и на внеклассные приготовления уроков - 2 часа.

Из этих законоположений явствует, что:

1) стародавнее деление ( с ХVIII в.) на возрасты (младший, средний и старший) по существу остался неизменным; изменены лишь грани, и вместо 5 предметов установлено 3;

2) продолжительность учебного курса установлена девятилетняя (вместо прежних 10 лет);

3) наукам математическим отведено, как то и необходимо, первенствующее значение;

4) в обучении русскому языку совершенно исключена поэзия, другими словами - курс теории поэзии (правила стихосложения и пр.), на которую в ХVIII веке налегали во всех школах.

Кроме того, во главе об умственном образовании говорится о таких предметах обучения, которым место в отделе правил о физическом воспитании, а именно: о лазании, плавании, танцевании, фехтовании, об играх, волтижировании и верховой езде.

 

В уставе 1830 г. оказалось столько недомолвок и несовершенств, что уже с 1831 года, то есть со вступлением в должность главного начальника военно-учебных заведений великого князя Михаила Павловича, последовал целый ряд объявленных в приказах Его Высочества частных мероприятий и распоряжений, направленных к улучшению состояния учебной части. Особенного напряжения деятельность в этом направлении достигла в то время, когда ближайшим помощником великого князя был назначен Я.И. Ростовцев (с 1835 г.).

Желая иметь верные сведения об успехах воспитанников по всем предметам умственного образования, великий князь приказал, чтобы учителя военно-учебных заведений, во время преподавания в классах, имели при себе списки по данной форме, из которой можно было бы видеть степень успехов и прилежания каждого воспитанника.

Неудовлетворительное состояние библиотек военно-учебных заведений вызвало распоряжение о составлении каталогов книг и учебных пособий

Выпускным кадетам губернских корпусов, прикомандировываемым к Дворянскому полку для окончательного усовершенствования во фронтовой службе, установлено производить испытание в науках при одном из Санкт-Петербургских кадетских корпусов, предварительное частное, а потом публичное.

Признавая необходимым, чтобы военно-учебные заведения заимствовали одно от другого все улучшения, каждым из них в преподавании наук введенные, великий князь предписал: на публичных испытаниях воспитанников присутствовать всем чинам военно-учебных заведений, а директорам и инспекторам по очереди.

Установлено было иметь в каждом классе 2 ящика: в один складывались билеты, уже пройденные по программе, а в другой еще не пройденные. Каждый посетитель мог тогда судить о способе преподавания и ходе его.

Изданы были подробные правила о разрядах по выпуску из специальных училищ, при чем оценка успехов производилась по 600 бальной системе.

Система эта была основана на следующем расчете: всех предметов преподавания полагалось 12; полное число баллов, включенные в оные поведение и прилежание, по каждому предмету полагалось -50. В Главном инженерном училище сумма баллов определялась - 700.

Установлены аттестационные тетради, введены красные и черные доски, на которых вписывались имена: на красных - отличнейших кадет, а на черных - самых дурных.

Для подъема успешности в преподавании иностранных языков по наглядной методе Эртеля введен способ взаимного обучения лучшими воспитанниками - слабейших. Первым было присвоено название монитеров или слушателей.

Упорядочено производство публичных испытаний, установлены правила раздачи наград на экзаменах .

Для приобретения полезных знаний установлено воспитанников верхних классов каждого заведения раз в месяц водить в литейную, арсенал, пороховой завод, лаборатории, монетный двор, музеи, фабрики и на публичные работы.

Учреждена должность наставников-наблюдателей; продолжительность лекция сокращена на часа (вместо 2-часовой введена 1 часовая) и установлено распределение кадетского дня.

Обращено, наконец, внимание на один из важных пробелов устава 1830 г. "В подведомственных мне военно-учебных заведениях, - читаем в приказе по военно-учебным заведениям от 2 февраля 1835 года, N 49, - вовсе не поощряется. а в некоторых, как мне известно, даже и дозволяется неохотно обучение воспитанников музыке". В виду этого музыка была введена как необязательный предмет обучения, за счет родителей, но с тем, чтобы заведения помогали родителям всеми зависящими от них средствами: отведением особых комнат, освещением, изготовлением нужной мебели и пр.

Перечисленные распоряжения составляют лишь незначительную часть тех мероприятий в деле умственного образования, которые были введены великим князем в первые 5 лет управления заведениями Его Высочества. Вся совокупность их составила Свод законоположений о военно-учебных заведениях, над составлением которого трудился в течение 6 месяцев начальник штаба военно-учебных заведений Я.И. Ростовцев (ч.1, кн. 3 С.В.П. 1838 г.).

"У нас такая беспрерывная фабрика, - читаем в письме Ростовцева к Великому князю, находящемуся за границей, - что она работа серьезная погоняет так сказать другую". "Удалось закончить огромный и важный труд по составлению свода законов по военно-учебным заведениям, тяготивший меня около 6 месяцев".

Приветствуя на экзаменах пажей и воспитанников Дворянского полка, Ростовцев был поражен блестящими успехами. "Они уже не те неучи, что были прежде", - читаем в другом его письме к великому князю.

"Заведения с проселочной дороги уже выведены, - пишет Ростовцев великому князю в сентябре 1835 г. - и шоссе Вами для них уже подготовлено. Я даже думал бы, что на некоторое время не мешало бы и приостановиться преобразованиями, а заняться преимущественно наблюдением: наблюдение и время довершат начатое ".

 

В деле составления руководств Ростовцев принимал самое живое участие. По его мысли все они должны были составить одно целое: "Руководство для преподавания наук в военно-учебных заведениях".

Цель, которую наметил Ростовцев, была им, однако же, достигнута не скоро. Прошло 13 лет, в течение которых работа многих лиц, привлеченных к делу, замедлялась иногда по причинам, от составителей не зависящих. Это видно из некоторых писем Ростовцева к великому князю. "Киндевер и Кушакевич подготовили отлично-хороший курс чистой математики. География Соколовского, по отзыву проф. Арсеньева, превосходит все, что было написано в России по этой части. Статистика Шульгина почти готова. Медем работает довольно деятельно по тактике, фортификации и артиллерии. Составление физики и химии приняли на себя лучшие преподаватели: Щеглов и Максимович. Учебная книга законов идет медленно. Шульгин историю читает, но встретил препятствие от мнения министра народного просвещения".

В следующем году Ростовцев снова возвращается к вопросу о руководствах.

"Когда все наши руководства поспеют, тогда направление, средства и цели умственного образования будут, как лошади на вожжах, в руке главного начальника; захочет - поворотит вправо, влево, остановит, прибавит рыси и т.п. Учитель же, отступивший произвольно от руководства, подвергается суду, как государственный преступник".

К началу 1850-го года заказанных штабом военно-учебных заведений руководств было издано уже 43. Более всего, что видно из дальнейшей переписки, начальника штаба военно-учебных заведений заботили такие предметы, как история и Закон Божий. Настоящий смысл только что приведенной выдержки из письма о тяжкой каре, грозившей учителю за самовольное отступление от руководства, раскрыты при сопоставлении этого письма с другими.

"Преподавание истории, - читаем в письме от 22 декабря 1836 года, - все еще не согласно со всеми взглядами на этот предмет Вашего Высочества. К будущему году надеюсь этот предмет выдвинуть плотно в ту колею, которую Ваше Высочество указали".

Через 10 лет, при посещении Михайловского-Воронежского кадетского корпуса, Ростовцев пишет великому князю: "вместо Дома Романовых, исключительно назначенного к преподаванию детям, как самый блестящий период нашей истории, учитель, впрочем хороший и добросовестный, вздумал помудрить и пройти детьми всю историю. Времени не достало; он кончил воцарением Михаила Федоровича, чем должен был начать, а у мальчиков остались в голове глупые анекдоты от Иоанне Грозном и междоусобиях удельных, следовательно вместо пользы вышел вред".

Таким образом сама собою выясняется та точка зрения, с которой смотрело высшее начальство на воспитательное значение русской истории и которой неуклонно держалось в продолжении всего царствования императора Николая 1: 14-е декабря 1825 г.,, польское восстание 1831 года и, наконец, события 1848 г. во Франции, в Пруссии и в Австрии заставляли придерживаться, как уже было замечено, более политических, нежели педагогических приемов в преподавании. Та же политика легла в основу преподавания Закона Божия для католиков.

При осмотре в 1844 году Брестского кадетского корпуса Ростовцев произвел довольно оригинальный экзамен по Закону Божию: православных он заставил отвечать по билетам католического патера, а католиков наоборот - по билетам православного законоучителя. Патер и священник были друзьями.

"Возродилась у меня мысль, - пишет Ростовцев великому князю, - нельзя ли будет во всех заведениях руководство Закона Божия римско-католического вероисповедания сделать в главных частях одинаковыми с руководством православным. Тогда можно будет Закон Божий католикам преподавать на русском языке".

Такими мерами и приемами, в числе многих других, начальник штаба военно-учебных заведений проводил в их жизнь Высочайшие предначертания, данные в рескриптах 1826 г. адмиралу Шишкову и инженер-генералу Опперману.

Постоянные поездки Ростовцева для осмотра заведений признавались и желательными, и необходимыми именно в видах установления во всем единообразия.

"Необходимо, - говорил Государь Ростовцеву, - чтобы ты каждый год объезжал корпуса. Директор, зная одно свое заведение, бывает иногда односторонен, а Я, Михаил Павлович и ты знаем все и можем приводить их к одному знаменателю".

 

Заботы об умственном образовании воспитанников не ограничивались выработкой курсовых программ и составлением учебных руководств.

Параллельно было обращаемо внимание и на "присвоение чужого ума" путем чтения. Распоряжения Демидова, состоявшиеся еще в 1828 году, должно быть не привели к желаемым результатам, потому что в 1835 году снова возбуждается вопрос о том, как бы приохотить учащихся к самостоятельному чтению. При всех заведениях существовали библиотеки, а книги тем не менее не читались. Причин тому было много.

Одна из главных - отсутствие книг, соответствовавших возрасту, и необходимость освежения материала для чтения. Приобретение и снабжение заведений новыми книгами потребовали бы, по приблизительному подсчету, затраты весьма солидной суммы, до 250 тыс. рублей.

По этим соображениям, а также потому, что современное направление литературы было отрицательным, у начальника штаба военно-учебных заведений возникла мысль об издании особого журнала, который и стал выходить, с 1836 года, книжками от 5-7 листов каждая, ежемесячно по 2 книжки.

Сотрудниками нового изданий, получившего название "Журнала для чтения воспитанников военно-учебных заведений", были выдающиеся деятели того времени: Плетнев, Талызин, Максимович, Данилевский, Висковатов, В. Боткин и др. Цензуру издания принял на себя Ростовцев.

С первых же дней своего существования, журнал стал пользоваться популярностью, и его охотно читали. "Журнал наш очень удается между нашими воспитанниками -, писал Ростовцев великому князю, - и даже входит в моду: Морской корпус и Институт гражданских инженеров просят печатать потребное для них число экземпляров".

Журнал просуществовал около 30 лет, а потом по причинам, о которых будет сказано ниже, прекратил свое существование, сослужив большую службу в деле удовлетворения умственных интересов учащихся

Неустанная деятельность великого князя и его начальника штаба, направленная к подъему и урегулированию учебной части во всех заведениях, выразилась также в снабжении заведений всеми необходимыми пособиями: при заведениях были основаны собственные литографии, библиотеки пополнились книгами; корпуса были снабжены картинами, глобусами, геометрическими и рисовальными моделями и, физическими приборами, естественноисторическими коллекциями. Каждый корпус со специальными классами имел свою химическую лабораторию и собрание артиллерийских и фортификационных моделей. Для содействия же к выгоднейшему приобретению всех этих предметов, военно-учебным заведениям было предоставлено право выписывать их из-за границы без оплаты установленными пошлинами.

  

   Из числа мероприятий, имевших наиболее важное значение для успешного хода обучения, нужно отметить издание в 1836 году "Положение о службе по учебной части в военно-учебных заведениях", которыми были определены обязанности, права и преимущества всех чинов, служащих по учебной части в военно-учебных заведениях. По этому Положению чинам учебной части предоставлено право получения пенсии на службе и право производства тремя чинами выше присвоенного должности класса и по сокращенным срокам. Действие этого Положения было распространено и на служащих по учебной части в заведениях министерства народного просвещения. В существенных своих частях Положение это сохранило силу и по настоящее время.

Этою мерою достигнуто было давнишнее стремление ведомства привлекать на службу в военно-учебных заведениях лучших преподавателей; справедливо, поэтому, заявлял министр народного просвещения С.С. Уваров, что "нет почти ни одного профессора или учителя, который бы в то же время не давал уроков в военно-учебных заведениях".

 

В более тяжелых условиях находились, конечно, провинциальные корпуса. В некоторых из них чувствовался большой недостаток в учителях и для привлечения последних были проектированы даже такие меры, как награждение учителей землями и домами с огородами и пр.

Меры эти были отклонены, так как легли бы тяжелым бременем на государственное казначейство, но сам факт представления таких проектов свидетельствует о пережитом некоторыми заведениями кризисе; единственным выходом из такого положения было предоставление уроков корпусным офицерам.

 

В 9-ти летний промежуток времени, между 1836 и 1845 гг., курсовые программы кадетских корпусов подвергались неоднократному пересмотру. Составленные вторично в 1840 г. и тогда же предписанные к руководству, программы были вновь пересмотрены и предписаны к исполнению, в виде опыта, в 1845 году. Но и эти последние программы, удовлетворяя собственно научным требованиям, оказались на практике не вполне приноровленными к возрасту воспитанников и к числу уроков, определенных на каждый предмет.

Окончательное исправление учебных программ и составление по ним подробных конспектов поручено было, в марте 1847 г., под главным руководством Ростовцева, особым комиссиям по каждому предмету отдельно. В состав этих комиссий вошли многие лица, известные своими учеными трудами и деятельностью на педагогическом поприще.

Для руководства всеми этими комиссиями составлено было Ростовцевым "Наставление для образования воспитанников военно-учебных заведений", удостоившееся 24 декабря 1848 г. Высочайшего утверждения. В начале следующего года заведениям предписано было это "Наставление" к руководству, как закон относительно направления и объема преподавания.

Все утверждаемые в последующие десятилетия программы, конспекты, руководства и пособия для военно-учебных заведений обязаны составляться на основании той же инструкции.

Наставление 1848 года, отпечатанное отдельной книгою в 1849 г., заключало в себе подробные указания как относительно общей цели воспитания и учения в военно-учебных заведениях, так и относительно объема и метода преподавания в них каждого учебного предмета в частности.

Автор "Наставлений", указывая на большое разнообразие учебных предметов, вводимых в курс кадетских корпусов, признает, что всем наукам, входящим в состав учебного курса, кадету невозможно обучиться в полноте совершенной, а потому главная цель обучения должна состоять в том, чтобы дать воспитаннику прочное основание в науке, дабы "при любви к труду, когда ум его, впоследствии, и летами, и опытом, разовьется, он мог учить себя сам и идти далее без помощи посторонней; для чего и надобно всеми мерами приучать кадета к работе самостоятельной, вселить в него любовь к труду и уважение к науке".

"Не следует упускать из виду, - читаем далее, - что способности и склонности воспитанников, как и вообще всех людей, не одинаковы"; а потому "во всех науках по мере возможности (в языках и искусствах непременно), распределяя преподавание по классам, не сдерживать тех воспитанников, которые вырываются из общего уровня классной массы и заслуживают ... идти далее и шире пределов, программою для них класса назначенных".

  

Самостоятельность в труде, любовь к нему и уважение к науке, индивидуализация в деле обучения, развитие умственных способностей, усвоение главнейших оснований преподаваемых предметов, а не погоня за мелочами - вот фундамент, на котором зиждется дело обучения детей и юношей по мысли автора.

Едва ли какой-нибудь педагог наших дней мог представить какие-либо возражений против тех принципов воспитывающего обучения, которые выражены в приведенных выдержках "Наставления" 1848 г. Если некоторыми современниками труд Ростовцева и был встречен не сочувственно, то главным образом потому, что в отдельных директивах Ростовцева к программам, особенно же к программам "наук политических" неизменно проводится одна и та же основная идея безусловного подчинения единой воле, единой власти .

 

Между тем в русском интеллигентном обществе, под влиянием переживаемых событий 1848 года, стали обнаруживаться стремления, несогласные см намерениями правительства, а репрессивные меры, вызванные этими событиями, та и некоторыми политическими процессами (Петрашевского), возбудили глухой ропот, недовольство и обвинения в отсталости, ретроградстве.

С течением времени, программы 1848 г. вновь подвергались существенным изменениям, но основные педагогические воззрения автора пережили все эпохи реформ и в существенных своих частях продолжают пользоваться значением и в настоящие дни.

Император Николай 1 как нельзя лучше понимал, что выработанное Ростовцевым "Наставление" может и не убедить ближайших исполнителей в необходимости проведения таких начал, которые положены автором в основу его труда, написав следующие слова: "Желать должно, чтобы все было хорошо выполнено и всеми понято не из послушания одного, а с убеждением".

 

Успешные действия нашей армии в пределах Венгрии и покорность Гергея вызвали всеобщий подъем духа. "Императрица, - читаем в письме Ростовцева к великому князю Михаилу Павловичу от 12 августа 1849 года, - получила депешу о покорности Гергея, прибыла в лагерь, приказала собрать кадет, прочесть депешу и вместе с нами сама изволила кричать "ура".

В том же месяце не стало великого князя Михаила Павловича.

  

При преемнике Его Высочества наследнике цесаревиче Александре Николаевиче, в штабе Его Высочества работа по усовершенствованию учебной части, под непосредственным ведением того же начальника штаба Ростовцева, продолжалась с неослабленною энергией.

 "Ко вреду науки и учения, не только в России, но даже везде, - читаем в письме Ростовцева к фельдмаршал-лейтенанту австрийской службы Гауслабу от 14 февраля 1853 г., - преподавание не успело еще сбросить с себя схоластических вериг и не высвободилось еще от средневековой рутины. Мелочные подробности, бесполезные факты, педантические требования профессоров отымают еще и до сих пор от рационального преподавания чрезвычайно много времени, памяти и труда в ущерб сведений, составляющих основу науки".

Таким образом, через 4 года после издания "Наставления" Ростовцев принужден был сам констатировать, что идеи его Инструкции прививались туго. Главным препятствием к тому он считал отсутствие хорошо подготовленных учителей.

Неудивительно, поэтому, что он прилагал все старания к привлечению в ведомство лучших преподавателей, и когда была сделана попытка в 1852 году лишить учителей права получать пенсию на службе, Ростовцев убедил августейшего главного начальника самым настойчивым образом ходатайствовать о сохранении за преподавателями дарованных им преимуществ по учебной службе. Ходатайство наследника цесаревича увенчалось полным успехом.

 

Отсутствие согласованности в учебных курсах кадетских корпусов со специальными училищами (артиллерийским и инженерным), находившимися в двух различных ведомствах, которые не всегда соглашались в принципах и не всегда поддавались на взаимные уступки, побудило Ростовцева энергично завершить дело, начатое еще при великом князе Михаиле Павловиче, и исходатайствовать в 1849 году присоединение специальных училищ к ведомству военно-учебных заведений.

Вслед за этим было испрошено в 1852 году Высочайшее соизволение на учреждение в столичных корпусах и Дворянском полку третьих специальных классов ... с целью: 1)окончательного сближения курса кадетских корпусов с курсами специальных училищ и 2)перевода отличнейших воспитанников прямо из корпусов в офицерские классы специальных училищ.

Учреждение третьих специальных классов давало возможность, с одной стороны, облегчить и упростить программы остальных классов (в особенности по математике), распределив учебные курсы более равномерно по классам, а с другой стороны - дать необходимое развитие изучению наук специально военных.

Самая же важная цель учреждения третьих специальных классов полагалась в том, что воспитанники этих классов получат возможность практически изучать некоторые специальные предметы, чем устранялась излишняя теоретизация учебных курсов, существовавшая доселе.

В следующем году были изданы новые правила о внутреннем устройстве обоих специальных училищ.

Преимущества, дарованные учителям военно-учебных заведений Положением 1836 г. не замедлили сказаться в том, что число желающих занять место преподавателя военно-учебных заведений стало быстро увеличиваться, и предложение стало превышать спрос, так что явилась возможность следить за выбором и испытанием новых учителей. Обязанности по испытанию учителей сперва были возложены на главных наблюдателей, а с 1843 г. на особый учебный комитет (из инспекторов классов и главных наблюдателей).

  

Наконец, в 1853 г. признано было возможным выработать особое "Положение об испытании желающих поступить в военно-учебные заведения преподавателями наук, языков и начертательных искусств".

Положение это было Высочайше утверждено 20 июня 1853 г. и явилось прототипом поныне существующей при главном управлении военно-учебных заведений экзаменационной комиссии.

К числу мер, клонившихся к установлению общей связи между всеми отраслями военного образования надо отнести еще одну: подчинение августейшему главному начальнику военно-учебных заведений Императорской военной академии, состоявшееся в 1854 году (см. гл.1).

 

Для облегчения родителям, предназначавшим сыновей своих в военно-учебные заведения, где выбор кандидатов для приема зависел от экзамена, способов подготовлять детей к установленным испытаниям, в 1843 году было предоставлено право офицерам и учителям всех военно-учебных заведений (исключая батальонных командиров, инспекторов классов и их помощников), содержать у себя пансионеров, по примеру учителей и гувернеров заведений министерства народного просвещения.

Все такие пансионы находились в ведении штаба военно-учебных заведений и за деятельностью их, согласованною в учебном отношении со всеми установленными для военно-учебных заведений законоположениями и программами, обязаны были следить директор и инспектор того заведения, в котором служил содержатель пансиона.

Как пансионеров, так и полноправных учителей для них содержатели пансионов обязаны были брать не иначе, как с ведома и разрешения высшего начальства военно-учебных заведений.

Помимо общих усилий, которые должны были исполнять содержатели пансионов в отношении помещения пансионеров, снабжения их классными пособиями, довольствия, опрятности и пр., установлены были и некоторые ограничения, касавшиеся главным образом учителей. Учить могли только наставники, имевшие особые свидетельства на право преподавания; гувернеры из иностранцев должны были предъявить свидетельство о их познаниях, а кроме того ручательство, по меньшей мере трех известных лиц, о их нравственности.

 

Разрешение содержать частные пансионы, таким образом, была сделана уступка общественным потребностям и некоторое отступление от того основного принципа, по которому все школы должны быть правительственными. Но сделав такую уступку, учебное начальство, преимущественно из политических видов, установило строгое наблюдение м неослабленный надзор за частными заведениями. То и другое выразилось в издании в 1851 году особой "Инструкции для надзора за частными пансионами".

По этой Инструкции надзор за частными пансионами возлагался не только на директора соответственного заведения, но и на особое лицо, подчиненное непосредственно начальнику штаба военно-учебных заведений, которое обязано было, между прочим, "входить в разговоры с воспитанниками, замечать развитие их способностей, направление их мыслей, приемы их в обращении" и пр.

Наиболее известными в Петербурге пансионами, в которых получили предварительную подготовку будущие воспитанники военно-учебных заведений, были пансионы Шакеева, Тиханова, Болдырева и Комарова, подготовлявшие своих учеников преимущественно к поступлению к Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров

  

 

Воспитание нравственное.

 

Воспитание нравственное составляло предмет забот ведомства военно-учебных заведений во все продолжение царствования императора Николая 1.

Еще в 1825 году, до вступления на престол, великий князь Николай Павлович, которому была подчинена школа гвардейских подпрапорщиков, дал указание относительно выпуска, в том смысле, чтобы "преимущество отдавалось тем, кои нравственностью своею заслужили доверенность и уважение начальства перед теми, которые хотя по наукам предпочтительнее, но поведением не столь отличны".

"Да обратят родители все их внимание на нравственное воспитание детей", читаем в Высочайшем манифесте от 13 июля 1826 года.

Этот призыв стал лозунгом для всех, на кого выпала нелегкая обязанность руководить воспитанием юного поколения.

 

В правительственных школах центр тяжести образования переместился: умственное образование отодвинуто на 2-й план, первое место отведено нравственности, но не тому "умонаклонению к добру", которое было положено императрицею Екатериною **, а как краеугольный камень гуманитарного образования и просвещения, а того "благонравия", фундамент которого слагался из покорности, кротости и подчинения своей воли Наиболее прямолинейным проводником такой нравственности в военно-учебных заведениях был главный директор Пажеского и кадетских корпусов Н.И. Демидов.

"Хорошая нравственность, при некотором даже неуспевании в науках от недостатка способностей, должна быть отличаема паче самих наук. Тех, кои от пылкости способностей, но замечены в непохвальных чертах нравственности, хотя и отлично успевающих в науках, отнюдь не поставлять в ряду достойнейших воспитанников, нос оными заблаговременно употреблять всевозможные начальные меры к исполнению их нравственности".

 В таких не совсем ясных выражениях объявлял свою программу воспитательной деятельности Демидов.

"Воспитанники военно-учебных заведений и при отличным успехах в науках не будут удостоены к выпуску по тому уважению, что офицер с самыми лучшими познаниями не может быть полезен ни службе, ни обществу, ни самому себе когда не украшают его душевные, нравственные качества", предупреждал Демидов директоров военно-учебных заведений и требовал, чтобы в течение последнего года пребывания в заведении каждый из воспитанников подвергался тщательному наблюдению "во всех правилах его нравственности, а как главнейшие, составляющие оное, суть: покорность, послушание и учтивость, то сии добродетели иметь во всегдашнем предмете и на таковых основывать все правила воспитания каждого из благородных юношей".

Раскрывая, таким образом, постепенно, какой именно нравственности надо добиваться от учащихся, Демидов требует, чтобы все его отношения и приказы были переписаны в особые тетради и розданы по ротам и капральствам для всегдашнего чтения в назидание воспитанникам. Сверх того, предписывалось, чтобы все эти наставления читали воспитанникам вслух гг. корпусные офицеры.

 

Первая попытка дать свод нравственных правил была сделана в 1830 году. Свод этих правил вошел в упомянутое уже "Положение и устав для военно-учебных заведений 2-го класса".

Цель нравственного воспитания в этом Положении уже не ограничивается достижением покорности и послушания, а выражена гораздо шире. Главные нравственные качества, которые должны быть внушены воспитанникам, суть: благочестие, власть над собой, воздержанность, укрощение страстей, стремление к самоусовершенствованию, деятельность, порядок, честность, бескорыстие, правдолюбие, справедливость, твердость духа, неустрашимость и скромность.

О средствах к достижению такой цели в Положении еще ничего не говорится, но о мерах воздействия даны указания.    К этим мерам относятся награды и наказания.

Те и другие приурочиваются как к доброй нравственности, так и к успехам в науках. К числу наград отнесены: прибавка баллов за поведение, производство в ефрейторы, унтер-офицеры и фельдфебеля, для отличия коих от прочих воспитанников установлены были особые нашивки из галуна на погонах мундиров и курток (фельдфебель, сверх того, имел право носить серебренный темляк) и производство, по окончании курса наук, в офицеры.

Сверх того, имена отличнейших воспитанников вписывались в особую книгу, со внесением отличия в формулярные списки тех, кто оного удостоен. К числу наказаний Положением отнесены: замечание, выговор, стояние у классной доски, недопущение к играм и прогулкам товарищей, стояние за штрафным столом, стояние в углу, лишение одного или двух блюд, лишение отпуска, содержание под арестом, содержание на хлебе и воде, надевание серой куртки, телесное)соответственно вине и летам) наказание, исключение из заведения и выпуск из корпуса нижним чином.

Телесное наказание должно было применяться только в крайних случаях и не иначе, как с утверждения директора. Это наказание предписано было налагать иногда и в присутствии воспитанников всего или части заведения и в таком случае доводить директору о сем, каждый раз, до сведения главного начальника.

Со вступлением в управление ведомством великого князя Михаила Павловича (1831 г.) свод указанных нравственных правил постепенно начал пополняться.

Его Высочество, имея в виду, что большая часть воспитанников не имеют в столице родителей и родственников, а потому не могут пользоваться отпуском и, следовательно, участвовать в увеселениях и играх во время святок, издал в 1831 г. распоряжение, чтобы директора, с наступлением праздника Рождества Христова, озаботились доставлением воспитанникам увеселений, состоящих из святочных игр или каких-нибудь приличных их возрасту, представлений.

Каждую субботу августейший главный начальник удостаивал приглашения к столу своему отличнейших воспитанников от каждого заведения.

Желая иметь сведения о степени нравственности, великий князь приказал представлять ему ежемесячно списки тех кадет, которые подвергались, в течение месяца, каким-нибудь взысканиям.

Для возбуждения в воспитанниках чувства соревнования и стремления к воинским доблестям было испрошено в том же 1831 г. Высочайшее повеление выставить в рекреационных залах всех заведений мраморные доски с именами тех воспитанников, которые признаны были при выпуске отличнейшими, начиная со времени учреждения каждого корпуса.

В церквах же заведений установлено поместить мраморные доски с именами всех воспитанников, павших на поле чести или умерших от полученных в сражении ран.

Признавая одним из действительнейших средств для возбуждения в воспитанниках благородного стремления к полезным занятиям и к ревностному служению, великий князь испросил Высочайшее соизволение: снять копии с портретов генерал-фельдмаршала империи Голенищева-Кутузова Смоленского и кн. Варшавского графа Паскевича Эриванского. Портреты эти всемилостивейше пожалованы в дар 2-му кадетскому корпусу и Пажескому корпусу, в которых эти полководцы получили воспитание.

Выбор лиц, на которых возлагалась обязанность по воспитанию молодежи, ставил предметом постоянных забот и особливого внимания со стороны великого князя.

"Несоблюдение мер, - читаем в приказе великого князя, - указанных высшею властью, есть, при наблюдении за воспитанием, преступление двойное: во-первых, как неисполнение воли начальства, во-вторых, как доказательство равнодушия к усовершенствованию воспитания".

Между воспитание полезным и вредным, читаем дальше в том же приказе, нет середины; ибо в этом святом деле от уже вреден, кто равнодушен. Полезное влияние на воспитанников может производить только тот воспитатель, который, служа им образцом и будучи проникнут вполне чувством своего долга, смотрит на них, как на своих детей, а потому радуется их успехам, радуется наградам, им получаемым, и не только не пренебрегает мерами их поощрения, но и изобретает оные сам, как бы отец их сие делал.

Установив порядок ведения аттестационных тетрадей, а также порядок обсуждения всех учебно-воспитательных вопросов в особенных комитетах, великий князь всеми мерами стремился к привлечению на службу в ведомство самых лучших офицеров.

 

Решено было привлекать офицеров преимущественно из гвардии, что "возвысило бы значение кадетского офицера".

Несколько позднее, великий князь, признавая необходимым, чтобы корпусные офицеры знали все постановления, относящиеся до воспитания и внутреннего распорядка и до обязанностей лиц, служащих в оных, сделал распоряжение - не иначе представлять офицеров к переводу в военно-учебные заведения, как по предварительном испытании их в знании означенных постановлений, по особой программе, и с удостоверением ближайшего начальника заведения об удовлетворительности результата такого испытания.

Вместе с тем разрешено было входить с представлениями о представлении о прикомандировании и переводе в военно-учебные заведения офицеров, находившихся в образцовых войсках, но не прежде как по прослужении ими трех лет в полках, по возвращении из образцовых войск.

Справедливо полагая, что все лица, окружающие воспитанников, должны быть образцами нравственности, великий князь обратил внимание и на корпусную прислугу. Желая, чтобы воспитанники имели прислугу, по возможности, из людей хорошего поведения и отличной нравственности, великий князь исходатайствовал Высочайшее соизволение: на пополнение стоящих при кадетских корпусах служителей рот назначать нижних чинов из гвардейских частей.

Мысль о возможно тесном сближении воспитателей с воспитанниками красной нитью проходит через многие распоряжения великого князя. Его Высочеству было желательно, чтобы интернат каждого кадетского корпуса походил на большую семью, где старшие и младшие члены были бы проникнуты взаимным доверием, непринужденностью, где бы не было места скрытности, отчужденности, грубости или забитости.

 

К делу воспитания нравственного привлекались и духовные лица, служившие в заведениях. Признавая существенно полезным, чтобы законоучители и духовные лица (диаконы) военно-учебных заведений более сближались с воспитанниками и примером своим, беседою и поучением развивали в них чувство христианской нравственности, великий князь установил, чтобы лица эти посещали воспитанников в рекреационное время, как только дозволит досуг, в особенности же больных воспитанников в лазаретах. По окончании же ужина и до отдыха воспитанников ко сну предписывалось быть ежедневно с ними.

  

Раз в неделю, в столичных корпусах, в каждой роте по очереди устраивали вечеринки. На этих вечеринках танцевали, пели, играли на фортепьяно, читали журналы. Облагораживающее женское также влияние принималось во внимание, и во всех малолетних корпусах были надзирательницы и классные дамы.

  

   Под влиянием этих мер улучшался режим, и загрубелость прежнего времени, по слова Ростовцева, " наблюдается лишь в мушкатерских ротах, нороты эти, составляя 1/5 всего лилипутского народонаселения, не находят себе раздолья и сидят покойно и мирно".

  

Выбор директоров, как главных руководителей в деле нравственного воспитания учащихся, производился самым тщательным образом. В назначении директоров принимал участие и сам Государь.

Облеченные доверием Государя и великого князя Михаила Павловича начальники заведений находили затем самого ревностного защитника и ходатая в лице начальника штаба. Об их личных нуждах и интересах Ростовцев постоянно предстательствовал пред великим князем и душою скорбел, когда не награждали достойных. "Государь милостив и справедлив, - пишет Ростовцев великому князю, - но он верно не довольно близко знает, как идет все в военно-учебных заведениях, да и кто из окружающих государя, кроме Вашего Высочества, знает это?"

Все распоряжения великого князя Михаила Павловича по части нравственного воспитания, сведенные в одно целое, вошли сначала в С.В.П. 1838 г. (ч.1,кн. 3), а затем были синтезированы в Наставление для образования воспитанников военно-учебных заведений 1848 г.

"Христианин, верноподданный, русский, добрый сын, надежный товарищ, скромный и образованный юноша; исполнительный, терпеливый и расторопный офицер - вот качества, с которыми воспитанник военно-учебных заведений должен переходить со школьной скамьи в ряды императорской армии, с чистым желанием отплатить государю за его благодеяние честною службою, честною жизнью и честною смертью".

В такой логической концепции изложил автор "Наставления" те конечные результаты, к которым должно приводить образование и воспитание в военно-учебных заведениях.

С особенною осторожностью и осмотрительностью Ростовцев проводил политические идеи в деле умственного и нравственного воспитания военного юношества.

Еще в 1836 году у великого князя Михаила Павловича возникла мысль составить особое наставление для выпускных воспитанников. Проект такого наставления великий князь поручил составить начальнику своего штаба.

"Как я ни ломал бедной головы своей, - пишет Ростовцев великому князю, - никак не мог приготовить что-либо порядочное. Написал несколько, но все они выходят дурны оттого преимущественно, что две основные идеи выглядывают слишком резко и одна от другой очень близки: это -чувство благодарности и любви к государю и наставление не увлекаться, в бурях жизни, соблазнами людей злонамеренных".

"Последнюю мысль тронуть - дело чрезвычайно деликатное: ежели наставление писать кратко, и оно выйдет мыслью резкою, то, как мне кажется, оно произведет не пользу, а вред, и вред очень важный, ибо познакомить только воспитанников с тем, а не отклонить убеждение от того, о чем они прежде и не думали, приведет молодые их умы в брожение, что и они, каждый отдельно, могут в общей машине самостоятельно действовать и имеют средства выходить из указанных им пределов, а самое главное -может показаться, что правительство чего-то опасается и как бы чего-то ожидает".

 "Эта же самая мысль, развернутая как бы мимоходом, между прочим и не совсем положительно, в наставлении не кратком, но пространном, выведенная незаметно из доводов убедительных, может принести пользу несомненную. Не лучше ли убедить, чтобы поступать так, а не иначе, чем просто сказать: "делай так!"

"Нравственное поведение есть дело совести, а потому и убеждения, а не просто совета или приказания".

Отстаивая необходимость выработки свода нравственных правил, в виде руководства, за подписью великого князя, Ростовцев полагает дальше, что "если иной даже и готов бы уже был на поступок политический, если бы даже и увлекся, то один взгляд, случайно брошенный на подпись, привел бы его в раскаяние".

В заключение Ростовцев высказывает мысль, что наставление "должно быть написано просто, но сильно и, что всего важнее, убедительно, не как холодный совет начальника, а как убеждение отца, убеждение твердое, но все-таки теплое".

 

На это письмо Ростовцев получает из Баден-Бадена от великого князя ответ, с приложением проекта наставления, составленного Его Высочеством.

Проект этот был прочитан в собрании начальников Петербургских военно-учебных заведений, в присутствии временно исполняющего должность главного начальника принца П.Г.Ольденбургского, и Ростовцев не замедлил написать великому князю отчет о том впечатлении, которое было произведено содержание наставления...

Сторонник и защитник монархического образа правления, Ростовцев был непоколебим в своих убеждениях и никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не кривил душой, не искал дешевой популярности на почве либеральничанья. Истинно просвещенный человек, он в убеждениях не был узким консерватором, что и доказал впоследствии, когда был председателем редакционных комиссий по вопросу об освобождении крестьян.

Уважая личность и достоинство человека в своих ближайших сот рудниках, он стремился к тому, чтобы и в учащихся уважать и воспитывать тех же душевные свойства и волю.

Друг и душеприказчик И.А. Крылова, добрый приятель В.А. Жуковского, сам причастный к литературе, привлекал к деятельному участию в образовании военной молодежи известнейших современных ученых и педагогов, Ростовцев был враг всякого насилия, запугивания и застращивания. "Любовь и благоразумная строгость " - вот основа его педагогических воззрений.

  

   Осмотрев в 1836 году вновь учрежденный Полоцкий кадетский корпус, Ростовцев с чувством полного удовлетворения дает отчет великому князю в письме от 24 ноября этого года: "Взаимные отношения учащих и учащихся чисто семейные; воспитанники здоровы, приятной наружности, веселы, резвы, вежливы, ласковы, деликатны и простодушны; желал бы, чтобы все корпуса походили на Полоцкий"

Его очень озабочивало всегда подыскание соответственных директоров, особенно же их отношения к детям. Отзываясь с наилучшей стороны об одном из них, он заявляет:

"Меня пугает в N вспыльчивость. нерешительность и непомерный страх ответственности; кроме того, какая-то странная боязнь в присутствии государя и Вашем, которую я боюсь, чтобы он невольно не передал и детям".

Враг розог, Ростовцев допускал эту меру воздействия в самых крайних случаях. "Отставание от выпуска за шалость или за неуспехи гораздо сильнее, чем розги и разжалованье нижним чином", писал Ростовцев в 1844 году. Двое кадет Московского корпуса фехтовались, и одни ранил другого в нос. "Я хотел .- пишет Ростовцев, - высечь, но передумал и лишил виновного права носить тесак. Это полезнее розог по влиянию на массу".

В 1841 году Ростовцев временно управлял 2-м кадетским корпусом, по случаю отъезда в отпуск директора.

Вот что пишет в своих воспоминаниях о времени управления Ростовцевым один из бывших кадет этого корпуса: "Ростовцев изменил систему: вместо строгих мер, способствовавших более к ожесточению и огрублению чувств, ежели к смягчению их, он начал употреблять самые кроткие меры. Для достижения благой цели -нравственного воспитания кадет - необходимо было представить в смешном виде те кумиры, которым поклонялись кадеты, снять с них лучезарные ореолы, показать всю нелепость корпусных заблуждений, резкой чертой отделить благородное от низкого, ложь от истины. Ростовцев ласковым обращением к воспитанникам поселил в них доверенность к себе и убеждение, что все, что он ни делает, все для их пользы. Он учредил штрафные камеры, которые вверил старшим кадетам, предоставив таким образом самим кадетам исправлять своих товарищей. Каждому из кадет Ростовцев предоставил право писать к нему письма и излагать в них свои нужды и желания, и все, о чем просили его кадеты, он старался исполнить".

Таким образом, Ростовцев достиг того, что воспитанники смотрели на него более как на друга, нежели как на начальника.

В некоторых своих приказах по корпусу Ростовцев анализировал причины дурных поступков кадет и большей частью оказывалось, что они происходили не от испорченности сердца, а от заблуждений и предрассудков.

Так - грубость от боязни, чтобы вежливость не назвали лестью; нелюдимость и одичалость, - чтобы резкость и приветливость не сочли малодушием.

Кадеты сами ужаснулись, до каких диких явлений доводят их заблуждения и предрассудки, и многим из них становилось совестно за самих себя.

Таким образом, Ростовцев вооружился против всех заблуждений и идеалов кадет, но вооружился убеждением и кротостью, а не розгами; он дал возможность самим кадетам произнести суд над своим невежеством и предрассудками, представив их во всей безобразной наготе.

Конечно, идеи истины и добра не проникли во всю массу кадет: они были усвоены только лучшими, передовыми воспитанниками. Но брешь в китайской стене была сделана, но она еще не разрушена, да и разрушится ли когда-нибудь?

Оберегать воспитанников от постороннего влияния было всегдашней заботою Ростовцева. В этом отношении опасения его были, может быть, и преувеличенными и, может быть, он был не вполне прав, когда утверждал, что "отпуски со двора - главный источник разврата в мыслях и действиях", но, с другой стороны, он хорошо был осведомлен о настроении Московского общества, когда в 1837 г. писал великому князю о необходимости преобразования Московского корпуса, с тем, чтобы воспитанников этого заведения переводить на 2 года в Петербург "для довершения образования, где есть для сего все способы".

Мера эта для Московского корпуса, по мнению Ростовцева, была бы наиболее спасительна и потому еще, что кадеты старшего возраста "устранились бы от влияния Московского общества, которое в душе, хотя и глубоко предано государю и царскому дому, но как причудливая старушка и вольнее думает, и вольнее болтает, а эта болтовня, принимаемая молодыми, неопытными людьми за чистую монету, производит и на их характер и на направление их мыслей очень вредное влияние; в этом разгадка тому, что из прикомандированных к образцовому полку воспитанников всех пылче и всех буйнее были всегда кадеты Московского кадетского корпуса"

Проступки кадет в смысле обнаружения вредного образа мыслей давали повод к принятию не только репрессивных, но, главным образом, предупредительных мер, выражавшихся в "неослабленном и бдительнейшем" надзоре за поведением воспитанников и осмотре всех принадлежащих воспитанникам вещей.

От бдительного воспитательного ока не должна была ускользать и частная переписка кадет с родителями и особенно знакомыми. За этой перепиской воспитатели должны были следить и корреспонденцию прочитывать, вскрывая получаемые на имя учащихся письма в их присутствии. Было сделано распоряжение и о том, чтобы учащиеся не писали к родителям или к родственникам без ведома своих ротных командиров и офицеров и чтобы служителя не иначе относили письма на почту, как с позволения начальства. Разного рода книги, тетради, кроме учебных, и особенно стихи запрещалось иметь под страхом большого наказания.

Меры эти вызывались необходимостью, ибо существовали в Петербурге и такие тайные общества, как например, "Общество общественных благ", в которые заманивались даже корпусные офицеры и членами которого состояли дамы, имевшие связи с декабристами (например с Муравьевым). Целью этого общества было ниспровержение существовавшего строя и установление республики на подобие швейцарской.

Случалось также, что привлекались к ответу лица, ни в каком преступлении не замешанные, по наветам других. К этой категории дел относится и любопытное дело "О связях учителя Плетнева с литератором Пушкиным" . Плетнев, преподававший русскую словесность в Военно-сиротском доме, был заподозрен только потому, что наблюдал за печатаньем сочинений Пушкина (находившегося в с. Михайловском) и пересылал ему деньги по поручению В.А. Жуковского.

Преследовались карикатуры и шуточные, а иногда пасквильные произведения на начальствующих лиц, в чем усматривалось вредное направление мыслей и вредный дух всего заведения.

В Царскосельском Лицее в 1832 года издавался журнал - пасквиль на славянском языке, под наименование "Летописи". В журнале все поступки директора представлялись в карикатурном виде. "Воспитанники, наиболее безнравственные, по уму и по душевным качествам наиболее вредные, избраны для составления сего журнала, для каковой цели читаются разные славянские сочинения".Так доносил главному начальнику генерал-адъютант Демидов.

Другая категория проступков безнравственных - это проступки на почве преждевременного полового влечения, выражавшиеся и в проявлениях противоестественного удовлетворения похотливости.

   Существовали безнравственные проступки и другого рода. Присваивание чужой собственности, пьянство и массовые беспорядки, в виде протеста против установленного режима, бывали в разных заведениях, преимущественно в старых, но в значительно меньшей степени, нежели в период предшествовавший.

Грубость в обращении корпусных офицеров с учащимися еще не исчезла совершенно; бывали случаи и заушений, но они не проходили безнаказанно.

Из сохранившихся в делах главного управления сведений усматривается, что родители не всегда вели себя корректно по отношению к воспитателям их детей. Бывали случаи клеветнических обвинений в грубости и жестокости корпусных офицеров, невиновность которых приходилось восстанавливать путем тщательных расследований.

 

В противовес проступкам безнравственным можно было бы привести длинный перечень проступков похвальных, в которых выражались лучшие душевные качества кадет: набожность, сострадание, признательность и др. О всех таких похвальных поступках отдавалось каждый раз в приказах главного начальника.

...В 1854 году воспитанниками и служащими военно-учебных заведений было пожертвовано в пользу раненых нижних чинов 3.692 рубля серебром, несколько пудов корпии, 850 аршинов бинтов и 300 байковых одеял для Севастопольских госпиталей.

 

Прием в военно-учебные заведения и выпуск из них.

  

До 1830 года прием малолетних в кадетские корпуса производился по кандидатским спискам и, так как число кандидатов было невелико, то никаких особенных затруднений при приеме не встречалось.

В 1830 г., с изданием положения о военно-учебных заведениях 2-го класса, число желавших поступить в кадетские корпуса стало быстро возрастать, так что уже в 1832 году до 600 просьб о приеме пришлось оставить без удовлетворения. В 1834 году число внесенных в кандидатские списки увеличилось до 1500, в виду чего тогда же было повелено: в губернские кадетские корпуса принимать из приписанных к ним губерний только то число малолетних дворян, которое следовать будет по расчету процентов с пожертвованного на этот предмет капитала, представив избрание их предводителям дворянства; на остающиеся же затем вакансии принимать, по усмотрению главного начальника, предпочтительно сыновей лиц, так или иначе связанных с кадетскими корпусами, а затем и всех прочих кандидатов, с предоставлением преимущественного права круглым сиротам и тем малолетним, отцы которых состояли под покровительством комитета о раненых или комитета для призрения заслуженных гражданских чиновников.

К 1845 году, несмотря на открытие большого числа кадетских корпусов, число кандидатов не только не уменьшилось, но, наоборот, увеличилось и достигло значительной цифры - 7.000 чел. При таком положении вещей являлось настоятельная необходимым, во имя справедливости, изменить систему приема малолетних и установить такой порядок, по которому прием кандидатов производился бы единственно во внимание к заслугам отцов и к сиротству малолетних. Все кандидаты распределялись по установленным в законе 26 разрядам.

Одновременно с новой системой комплектования заведений казеннокоштными воспитанниками, были предоставлены ежегодные вакансии и для своекоштных пансионеров, с платою по 200 руб. в год.

Для уроженцев Кавказского края, Царства Польского и великого княжества Финляндского, а также для сыновей офицеров казачьих войск предоставлено было в некоторых кадетских корпусах определенное число вакансий.

 

Для приема в корпуса установлены были следующие предельные нормы возраста: в Александровский и в малолетнее отделение 1 Московского кадетского корпуса - от 6-8 лет; в прочие корпуса - от 9 - 11 лет, при чем в последние заведения кандидаты принимались не иначе, как по выдержании испытания в элементарных познаниях по Закону Божия, русскому языку и арифметике.

По особо установленной программе принимались со стороны молодые люди, в возрасте от 13 до 15 лет, в Школу гвардейских подпрапорщиков и в Дворянский полк; в последний, впрочем, только до 1851 года, когда состояло распоряжение: молодых людей со стороны в это заведение не принимать.

Кроме установленного испытания в науках, все предназначенные к поступлению в кадетские корпуса подвергались медицинскому осмотру. Принимались только те. которые, при достаточно крепком сложении и здоровье, были свободны от телесных недостатков, подробно указанных в законе.

 

Что касается выпуска окончивших успешно полный курс и увольнения из заведений до окончания полного курса, то в разное время состоялось несколько распоряжений, которые сводятся к следующему.

До учреждения третьего специального класса отличнейшие из окончивших курс кадет удостаивались выпуска в гвардию; лучшие - предназначались к выпуску подпоручиками в армию и к производству в прапорщики артиллерии и инженерных войск, с прикомандированием к одному из специальных училищ, а также к генеральному штабу, для поступления через два года в военную академию. Все прочие, успешно окончившие курс, распределялись на службу с чином прапорщика - в артиллерийские бригады, в саперы или конно-пионеры, в армейские полки и в казачьи войска.

Что касается малоуспешных воспитанников, то они выпускались из 1 специального класса - в линейные батальоны, а из 2-го общего - в батальоны внутренней стражи. Не осилившие курса 2-го общего класса определялись подпрапорщиками и юнкерами в армейские полки, при условии достижения ими 16 летнего возраста. До 1852 года все такие подпрапорщики и юнкера. по прослужении определенных сроков, подвергались, для производства в офицеры, особому экзамену. Не выдержавшие испытания в офицеры не производились. В 1852 году исходатайствована была для таких неудачников новая льгота: в случае невыдержания испытания их все-таки производили в офицеры, с назначением в батальоны внутренней стражи, с выслугою в них, до перевода в армию, двух лет.

При производстве выпускных воспитанников в офицеры им выдавалось в пособие на обмундировку: камер-пажам - по 500 руб. серебром, пажам - по 100 руб. серебром, а всем прочим, сверх третного жалованья по чину, по 75 руб. ассигнациями из государственного казначейства.

Такие же пособия, но в меньшем размере, выдавались и тем воспитанникам, которые, по неспособности продолжать военную службу, выпускались гражданскими чинами.

Комплектование частей армии ежегодно из воспитанников военно-учебных заведений в начале рассматриваемого периода выражалось цифрою 257; в 1850 году число ежегодно производимых достигло уже 540, а к концу рассматриваемого периода (1854 г.) - выпуск выразился уже цифрою 692.

Усиленный выпуск был произведен только в 1848 году, по случаю Венгерского похода и достиг цифры 1164 чел.

  

Во все продолжение царствования императора Николая 1 военно-учебные заведения приготовили для военной службы свыше 15 тыс. офицеров, в том числе 824 - из инженерного училища и 843 -из артиллерийского училища.

Большая часть их пополняли ряды гвардейской и армейской пехоты, саперных батальонов и полевой артиллерии; наименьшее число -казачьи войска.

Конечно, почтенная цифра прошедших через кадетские корпуса офицеров сама по себе, принимаемая абсолютно, показывает, что работа военно-учебных заведений по подготовке офицеров для нашей армии значительно усилилась в сравнении с периодом предшествующем (14 тыс. выпущенных в офицеры), но отношение числа офицеров из воспитанников военно-учебных заведений к общему числу офицеров армии было все-таки 1:4. В период своего наибольшего развития кадетские корпуса выпускали в армию, в линейные батальоны и внутреннюю стражу только 18% всего числа офицеров, остальные же 82%, т.е. более 4/5 производились из юнкеров и вольноопределяющихся, а также из нижних чинов (12%). Так, например, в 1853-1855 гг. из военно-учебных заведений произведено в армию 2 тыс. офицеров, а из вольноопределяющихся до 8 тыс.

Способ подготовки офицеров из среды вольноопределяющихся самим войскам не принес ожидаемых плодов и в рассматриваемый период, как не принес в период предшествующий.

Тем не менее, в некоторых частях (например, в корпусе гр. Ридигера и Лидерса), где были устроены особые школы, подготовка офицеров была более основательной и соответственною с требованиями службы. Но такие школы были исключительными явлениями. В массе же подготовка офицеров из числа вольноопределяющихся была крайне неудовлетворительною: занимались больше строевой выправкой, а не науками, а в результате производимые в офицеры вольноопределяющиеся не отвечали самым скромным требованиям военного образования.

  

Характеристика образования и воспитания в военно-учебных заведениях Николаевского времени.

  

В жизни и деятельности военно-учебных заведений за тридцатилетие царствования императора Николая Павловича можно отметить три отдельных периода:

первый, с 1825 по 1831-1, обнимает собою события со дня воцарения императора Николая 1 до кончины главного начальника военно-учебных заведений цесаревича Константина Павловича;

второй, с 1831 по 1849 г. - составляющий эпоху в жизни военно-учебных заведений - обнимает собою время управления военно-учебными заведениями великого князя Михаила Павловича и, наконец,

третий, с 1849 по 1855 г., - время управления наследника цесаревича Александра Павловича до кончины императора Николая Павловича.

Все эти три периода, отделяющиеся друг от друга внешними гранями, представляют отличия и по существу, особенно первый (1825-1831) от двух последующих, представляющих собою органически почти одно целое, так как в центральном управлении стояло одно и то же лицо - Ростовцев.

Конечно, многие, как положительные, так особенно отрицательны явления первого периода являются пережитком в последующих периодах, а некоторые из этих явлений, по традиции может быть, живы и в настоящее время, но специфические особенности все-таки резко бросаются в глаза, как это будет видно из дальнейшего изложения .

  

Из отзывов современников, с одной стороны, с другой стороны, ясно видно, как дело нравственного и умственного совершенствования воспитанников военно-учебных заведений шло вперед, медленным, но верным шагом, ас другой - из таких же отзывов нельзя не усмотреть полного их согласия с показаниями, сохранившимися в официальных документах.

В продолжение первого из указанных периодов, начало которого совпадает с коренными реформами в деле школьного обучения вообще, деятельность военно-учебные заведений была направлена, главным образом, к объединению целей и средств преподавания, с резко выраженным стремлением к единообразию в деле воспитания и обучения и к устранению "произвольного преподавания". Государственные учебные заведения были призваны совместно с семьей бороться против "пагубной роскоши полупознаний" и принимать все меры к подъему нравственности и к насаждению "отечественного воспитания" в духу православия и самодержавия.

Словесным наукам и чтению книг исторического и нравственного содержания отводилось первенствующее место. Нравственное воспитание было поставлено выше умственного образования, при чем центральное положение в кодексе нравственных правил заняло послушание, кротость и покорность.

В учебном деле по-прежнему царила многопредметность, главное внимание обращалось на развитие памяти; о самодеятельности же трактовалось пока на бумаге. В усвоении учебных предметов замечалась погоня за мелкими фактами, в ущерб существенному. Продолжительность учебного курса, правда, была сокращена на год, но основательность в усвоении учебных предметов едва ли от этого выиграла. Личный состав нуждался в радикальном освежении, но в этот период, который можно назвать переходным, никаких положительных мер принято не было.

В классах, особенно иностранных языков, находившихся в пренебрежении, по-прежнему ничего не делали или занимались посторонним делом. Учителя-иностранцы закусывали и дремали в присутствии воспитанников, а бывало, что и лезли на печь за заброшенным туда сапогами, которые снимали перед сном после закуски.

Метода Эртеля, заключавшаяся в наглядном преподавании по картинкам ив хоровых ответах учеников, из которых половина только шевелила губами, не приводила к желанным результатам, и пренебрежение кадет, особенно к немецкому языку, граничило с озлоблением. Кадеты, поступавшие со знанием языка, не смели заговаривать с учителем на этом языке: иначе, при криках "колбасник", в него летели со стороны "старых" кадет чернильные жвачки, а затем следовали побои.

И по другим предметам учились понемногу, но усваивали очень мало, а на экзаменах прибегали к обманам, доводившим до степени виртуозности.

Грубость наставников и воспитанников, царившая в предшествовавший период. не могла быть изгнана по щучьему велению и уступала принимавшимся мероприятиям чрезвычайно туго. Тлетворное влияние "старых кадет" не могло быть парализовано. Облик "старого" кадета оставался тот же:"ноги колесом или кривые; куртка и брюки запачканные а иной раз и разорванные; крючки на воротнике и несколько пуговиц по орту не застегнуты; сапоги не чищенные; волосы взъерошенные, руки исцарапанные с грязными ногтями, кулаки сжатые, физиономия мрачная, а иной раз и побитая; разговор грубоотрывистый, голос басистый".

Вот каков был тип "старого" кадета, пользующегося уважением со стороны массы, стремившейся подражать безобразному кадетскому идеалу.

Ожесточенные драки между кадетами не только одного и того же корпуса, но, в лагерное время, и между различными корпусами, хотя и были явлением не частым, но достигали крайних пределов и производили такое потрясающее впечатление на некоторых мягкосердечных кадет, что они заболевали иногда очень серьезно.

Репрессивные меры не исправляли виновных; их не пугали и не останавливали ни розги, ни карцер, ни даже исключение и перевод в войска. - Существовало обоюдное ожесточение: корпусные офицеры и кадеты представляли собою как бы два враждебных лагеря.

"Много надо было иметь такта, хладнокровия и терпения со стороны корпусных офицеров, чтобы достигнуть хотя бы каких-нибудь облагораживающих результатов, потому что кадет отличавшийся мужицкими манерами, терпеливо переносивший самые жестокие наказания, постоянно враждовал с начальниками, с нелепым и часто вредным образом мыслей, участвовавший во всех драках, был идеалом большинства".

Растяжимая нравственность многих лиц, окружавших кадет, воровство и казнокрадство со стороны чинов административного состава заведений, экономов, каптенармусов и пр. отражалась и на кадетах.

Собственных денег кадетам не дозволялось иметь.

Тем не менее, они умудрялись не только хранить личные деньги, но заводили даже классные кассы, в которых скапливалось до 200 рублей.

Из этих денег оказывалась помощь товарищам, переводимым в кантонисты; на эти деньги устраивались пирушки для тех, кто оставался в корпусе на Рождественские и другие продолжительные праздники; наконец, на эти же деньги приобретался табак и трубки в лагерное время.

Отсутствие денег у большинства кадет, с одной стороны, и хроническое недоедание, с другой, заставляли некоторых отваживаться на продажу казенных принадлежностей или на обмен в лавчонках казенной бумаги на лакомства.

 

Конечно, не все заведения были похожи одно на другое.

В Школе гвардейских подпрапорщиков, например, все было поставлено на более широкую ногу, потому что у юнкеров водились деньги. К услугам юнкеров являлись разносчики, поставлявшие все необходимое в самых широких размерах. "Рассказывали про одного юнкера, - читаем в записках одного из современников, - которому ежедневно доставляли чуть ли не бельевые корзины с самыми дорогими фруктами; зато ко времени выпуска в офицеры на него в долговой книге разносчика оказалось записанным что-то около 100 тыс. рублей ассигнациями".

Своей мундирной одежды кадетам не дозволялось иметь; стремление же к щегольству существовало. Для удовлетворения прихотей в этом отношении многие кадеты наловчились сами собственноручно перешивать одежду, а некоторые научились даже шить мундиры и брюки.

Сила предрассудков была так велика, что всякое нововведение всегда встречало оппозицию и протесты, выражавшееся иногда в битье стекол в корпусном здании или в уничтожении новшества.

 

В быте и понятиях кадет было еще много дикого и нелепого. Доброта, красота, истина - все выворачивалось наизнанку. Большинство кадет жили затворниками, в отпуск ходить было не к кому, людей посторонних не видели; живя в Петербурге, многие не видели Невского, Морской и Летнего Сада. Полное отчуждение от внешнего мира порождало дикость и все ее проявления, а порка, постановка на штраф на колени, дранье за уши со стороны не только офицеров, но и фельдфебелей из кадет же, товарищеские "кукуньки", "фарфорки", "бляхи" и прочие виды кулачной расправы - ожесточали и развивали загрубелость чувств.

Но уже с 1826 года, по отзывам современников, стала замечаться перемена к лучшему. Государь император один, два раза в год непременно посещал каждый корпус. Более частыми сделались посещения и главного директора генерала Демидова, который, несмотря на свои чудачества, суеверие и ханжество, приводившие его иногда к столкновению и достойными и почтенными личностями, а также карикатурную наружность, обращался с кадетами ласково, называя их не иначе, как "детушками".

Улучшение кадетских нравов и всего кадетского режима с особенною силою сказались с того момента, когда во главе ведомства встал великий князь Михаил Павлович, а ближайшим его сотрудником сделался Ростовцев.

Можно себе представить, с каким чувством удовлетворения и великий князь Михаил Павлович, и ближайший его сотрудник Ростовцев прочли полученное на имя начальника штаба письмо директора канцелярии военного министра Статс-секретаря Брискорна от 10 марта 1837 года следующего содержания:

"Великобританское министерство, имея в виду, что военные училища Росси учреждены на весьма прочных и полезных для образования юношества основаниях, изъявило желание получить некоторые сведения о наблюдаемых у нас по сей части правилах. Государь Император, по всеподданнейшем о сем докладе, с удовольствием изволил изъявить согласие на доставление сих сведений английскому послу лорду Дургаму, сообразно составленной им по сему предмету записки".

К письму была приложена записка лорда Дургама, в русском переводе, заключавшая десять вопросных пунктов.

Вопросы, предложенные великобританским министерством, настолько характерны, что их нельзя не привести целиком. В них удивительно вдумчивое отношение не к теоретическим только, а главное - к практическим средствам и приемам подготовки будущих офицеров специального рода оружия любой армии.

Вот эти вопросы:

   1) Каких лет мальчики принимаются в военные училища?

   2) Какие права должны иметь мальчики, чтобы вступить в военное училище? Определить подробно различные основания и степень важности каждого из них.

   3) Число лет, потребное для окончания приуготовительного курса в военных училищах.

   4) Какому следуют курсу учения? Объяснить учебные предметы; время, посвящаемое каждому из них; число учебных часов, распределение их. Каким книгам следуют при преподавании каждого предмета? Как определяются степень способности учеников? Если посредством экзаменов, то как они как они производятся: экзаменаторами, не принадлежавшими к составу училища, или профессорами и наставниками? Словесно или письменно? Если экзаменаторы -профессора, то какие приемлют меры для предупреждения пристрастия? Как определяются различные степени познаний?

   5) Какими средствами возбуждается желание успеха? Какие награды даются за таланты и прилежание?

   6) Каким образом соблюдается дисциплина? В чем состоят наказания? Как именно определяются и усиливаются? Есть ли какое-нибудь наказание за невнимание и невежество, отсюда происходящее?

   7) По окончании курса как избираются артиллерийские и инженерные офицеры? Какие потребно иметь сведения для сих знаний? Каким образом удостоверяются, что офицер приобрел эти сведения? Если посредством экзамена, то кем и в чем присутствии он производится?

   8) По избрании офицеров для артиллерии и инженерного дела присоединяются ли они немедленно к своим корпусам, или поступают предварительно в практические училища, где приложение их познаний к делу составляет главный предмет учения? Если это так, то каким образом распределено их время и бывает ли им какой-либо экзамен по окончании сего пробного курса?

   9) Весьма желательно было бы иметь вопросы, предлагаемые на экзаменах.

   10) В прусской службе офицеры экзаменуются при каждом производстве из одного чина в другой. Существует ли это обыкновение в России? Если существует, то в чем состоит экзамен?

В вопроса нет и намека на цели венного воспитания вообще, на значение умственного, нравственного и физического образования, ни звука о строевой подготовке и фронтовых занятиях, о подготовке пехотных и кавалерийских офицеров. Все внимание сосредоточено на подготовке офицеров специального оружия: артиллеристов и инженеров.

  

За 16 лет до Крымской войны англичане уже интересовались, с какими боевыми элементами специального рода оружия пришлось бы иметь дело, если бы обстоятельства вызывали необходимость прислать к русским берегам своих артиллеристов и сапер.

Так как копий с составленных Ростовцевым обзоров не сохранилось ни в делах главного управления военно-учебных заведений, ни в архиве канцелярии военного министерства, то нельзя, к сожалению, установить ни самого факта отправки этих обзоров по принадлежности, ни содержания их.

"В число кадет, - читаем в записках одного из современников, - попадали юноши, в науке не пошедшие дальше азбуки, но изучившие разврат в совершенстве, привыкшие в деревне давать раздолье своей барской воле над крепостною челядью и усваивать отрицательную сторону нравственного."

Принцип воспитывающего обучения не мог еще проникнуть в сознание ближайших исполнителей - корпусных офицеров и учителей, среди которых очень и очень немногие были не на высоте своего призвания. Корпусные офицеры, в большинстве, не имели умственного и научного авторитета в глазах воспитываемых, а их учителей большинство продолжало оставаться поденщиками, ремесленниками, о которых не без основания сложилась старая кадетская песня:

Прощайте вы, учителя,

Предметы общей нашей скуки, -

которую пели выпускные воспитанники на мотив похоронного марша.

"Не без вздохов и сердечной боли, - читаем в одних мемуарах, - вспоминаю тебя, дорогая юность! Как ты прошла? На что ты истратилась? Куда пропала? Вижу я твои молодые силы, помню твои сладкие мечты, надежды, ожидания, и куда все это делось, на что израсходовалось?

   Нет, не скажу, чтобы воспоминания об этой счастливой поре нашей жизни, легко выносящей и суровые труды, и тяжкий гнет, и голод, и лишения, и неудовольствия, были для меня приятны. Не скажу, чтобы эту молодость с ее надеждами, мечтами, уносившими всегда воображение в мир фантазии, с постоянною борьбою с нуждою и жаждою и стремлением достижения чего-то, можно было вспомнить с удовольствием... Вижу тебя, суровое время, тяжелым камнем лежишь ты в моем воспоминании ... В запертой и душной атмосфере удары не укрепляют юношеские силы, не пробуждают к самостоятельности, не закаляют юношу к будущей суровой жизненной прозе. Нет, эти удары уничтожают его личность, его самостоятельность и убеждения. Тут шлифуются массы и уничтожаются личности. Тут все подходит под общий уровень отсталой посредственности, в силу того, что посредственность - масса и масса, желающая оставаться вечно status quo. А между тем исхода нет. Молодые силы кипят и перекипают... Да, скажу еще раз, тяжела ты, моя молодость... Тяжелый молот тебя ковал, силясь слить с той массой, которая так легко росла под ударами искусных кователей, подводивших все под своей уровень понимания".

 

Недостатки, вытекающие их системы массового воспитания в закрытых заведениях, конечно, были хорошо и близко известны тогдашнему высшему начальству. Но с недостатками этими приходилось, с одной стороны, мириться, а с другой бороться всеми имевшимися средствами.

"Почему же, скажут, не раздробить военно-учебные заведения на школы менее многолюдные и не обратить их в школы открытые", - читаем в одном частном письме Ростовцева .

"Первое (т.е. раздробление), - отвечает на этот вопрос Ростовцев, - потребовало бы от правительства громадных издержек, а от последнего (т.е. обращения в открытые заведения) обмелела бы армия. Конечно, весьма неестественно, что мальчика десятилетнего возраста уже определяют быть военным; но эта нерациональная мера - есть вывод необходимости: недостаточные родители с радостью отдают детей своих на воспитание и полное содержание и полное содержание их на все время детства их и отрочества; но те же самые родители, не имея возможности воспитать детей своих собственными средствами, не довели бы их умственного развития до возраста зрелого ля поступления в высшие, чисто специальные классы, и армия не получила бы, может быть, и четвертой части офицеров, которых ныне она получает; хотя и ныне (1853 г.) воспитанники военно-учебных заведений наполняют только гвардию, артиллерию, инженерный корпус и генеральный штаб, а собственно в полках армейских они составляют только одну десятую часть".

"Искусные кователи, подводившие все под свой уровень понимания", - т.е. корпусные педагоги (учителя и офицеры) составляли в общем, больное место военно-учебного дела.

"В наших военно-учебных заведениях, - читаем в том же письме Ростовцева, - состоящих из 200, 400, 600, а недавно еще из 1.000 воспитанников, вовсе не подготовленных к самостоятельному труду воспитанием домашним, - свободные от классов часы проводились бы в праздности и шалостях, сначала невинных, потом предосудительных, а наконец и вредных, как для умственного, так и для нравственного образования. Чтобы отвратить это зло, было бы одно верное средство: поручать воспитанников вне классов, надзору опытных и просвещенных педагогов, которые могли бы руководить детей при повторении ими уроков, при их чтениях и при других умственных занятиях; могли бы дать им полезный совет и удерживать их, нравственным авторитетом, от дурных наклонностей и шалостей. При таких педагогах свободные часы заменили бы с великою пользою уроки классные и были бы, во всех отношениях, истинным для кадетских корпусов благодеянием. - Но где взять таких педагогов? Педагогия еще в младенчестве не только у нас, но и во всей Европе. В военно-учебных заведениях воспитывается слишком 8 тыс. детей. Предположив, что на 10 или хоть на 15 кадет нужен, по крайней мере, один такой педагог, выходит, что для одного этого ведомства потребно 700 или 800 особых гувернеров, кроме учителей и офицеров фронтовых, из которых весьма немногие на это способны. Цифра недостижимая!"

  

Из приведенной выдержки видно, что причины не вполне удовлетворительного состояния учебно-воспитательной части были близко известны высшим руководителям; верно намечались и средства к устранению причин, но средства эти были недостижимы по условиям времени и общего культурного состояния.

Внутренний и внешний быт воспитанников военно-учебных заведений всего рассматриваемого периода, как и все в мире, представлял дурные и хорошие стороны.

"Темные стороны тогдашнего государственного и общественного строя, неизбежные при каждом правителе и при каждом роде правления, нам еще не были известны, - читаем в воспоминаниях бывшего воспитанника Школы гвардейских подпрапорщиков, - или же мы так привыкли к ним, что и не замечать не могли; либеральные идеи, тайком бродившие среди общества, в школе далеко не пользовались сочувствием. А между тем внешнего блеска и всего, что может действовать на воображение военной молодежи, было много. Мы верили и в нас стремились утвердить это верование, что Россия сильнее и могущественнее всех прочих государств, что наша армия непобедима, что голос России имеет первенствующее значение в международных делах и т.п. Мы гордились величием своего отечества и идею этого величия воплощали в государе, который, действительно, служил олицетворением царственной красоты и силы..."