Москва. Вид та Сухареву башню, в которой находилась Навигация» школа.

Литография Ф.Бенуа. Середипа XIX в.

У Петра I, с детства мечтавшего о море и кораблях, родилась оригинальная идея построить здание в виде корабля с мачтой. Сухареву башню начали возводить, в 1692 году. Галереи второго яруса здания должны были напоминать шканцы (верхнюю палубу корабля), восточная сторона — нос корабля, западная — корму. В третьем ярусе располагались классные комнаты Навигацкой школы и «рапирный» зал, где учеников обучали искусству фехтования.

Школа комплектовалась из «детей дворянских, дьячих, подъячих, из домов боярских и других чинов, от 12 до 17-летнего возраста, добровольно хотящих, иных же паче и с принуждением» (Ф.Веселаго. Очерки русской морской истории. Т.1. С.591).

Дворянские семьи без видимого желания восприняли идею молодого царя и, как могли, уклонялись от присылки в школу своих детей. Несмотря на обещанные царем милости и приличное жалованье, а также угрозы ослушникам «в потерянии чести и живота», очень мало дворян поступало в школу добровольно. Тогда, чтобы укомплектовать учебное заведение положенными по штату 500 учащимися, были приняты более жесткие меры: на всех площадях зачитывались царские указы, согласно которым тому, кто укажет скрывающегося от поступления в школу дворянина, будет отдано все его имущество. Но так как и это не дало положительного результата, оставшиеся от дворянских детей места были переданы разночинцам, которые добровольно изъявляли желание учиться.

Ученики, имевшие в личной собственности более пяти крестьянских дворов, должны были жить за свой счет и от казны ничего не получали, всем же остальным выплачивалось жалованье, или, как тогда говорили, «кормовые деньги» в зависимости от успехов в учебе.

В Навигацкой школе изучались русский язык, арифметика, геометрия, тригонометрия и их практическое использование в геодезии и навигации. Большое внимание уделялось фехтованию, или «рапирной науке», за успехи в которой ученикам выплачивалось особое вознаграждение.

Учеба начиналась в классе русской грамоты, который назывался «русской школой», затем ученики переходили в следующий класс, который носил название «цифирной школы». Ученики-разночинцы, окончив русскую и цифирную школы, то есть научившись читать, писать и считать, заканчивали свое обучение в Навигацкой школе и назначались писарями к различным начальникам в Адмиралтействе, в помощники к архитекторам, аптекарям и т.д., где должны были приобретать необходимые для каждой специальности знания и умения. Дворяне в случае успешного окончания русской и цифирной школ переходили в старший класс Навигацкой школы.

Первыми преподавателями школы были англичанин профессор Генри Фарварсон (которого стали называть Андреем Даниловичем) и два его соотечественника: Гвин Грейс, прибывшие в Москву по личному приглашению Петра I. Учителя-англичане получали значительное денежное содержание, кроме того, за каждого ученика, успешно закончившего курс морских наук, Фарварсону выплачивалось дополнительно 50 фунтов стерлингов. Кроме иностранцев, среди преподавателей был и Леонтий Филиппович Магницкий — один из образованнейших русских людей своего времени. Он в совершенстве владел несколькими иностранными языками, имел поистине энциклопедические познания. По свидетельству современников, Петр I очень любил беседовать с Леонтием Филипповичем и за его способность возбуждать у слушателя необыкновенный интерес к обсуждаемому предмету называл его «магнитом» и даже поэтому якобы приказал ему именоваться Магницким.

 Нагрудный знак Морского корпуса к 200-летнему юбилею. 1901 г.

В 1703 году в Москве вышло первое издание учебника арифметики Магницкого с арабскими цифрами. Полное название книги было следующее: «Арифметика, сиречь наука числительная, с разных диалектов на славянский язык переведенная учителем математики Леонтием Магницким». По сути это была первая русская математическая энциклопедия, составленная на основе переводных иностранных источников. Уже само оформление книги ясно свидетельствовало об этом. На титульном листе был изображен храм, в центре которого — фигура женщины в короне и с ключом в руке (по замыслу автора, она должна была олицетворять арифметику); к трону, на котором располагалась женщина, вели пять ступеней: исчисление, сложение, вычитание, умножение и деление. Портик храма поддерживали семь колонн: геометрия, стереометрия, астрономия, оптика, навигация, география и архитектура. Внизу была подпись: «Арифметика, что деет, на столпах то все имеет». В первой части книги были собраны сведения, которые, по мнению автора, необходимы для обычных людей, купцов и воинов; во второй части — для землемеров и мореплавателей.

В книге имелись таблицы склонения Солнца, рефракции, приводились широта и долгота 26 городов и других географических пунктов, имелось большое количество практических задач по определению местонахождения судна в открытом море, рассказывалось о приливах и отливах, причем в конце каждого правила приводилась стихотворная фраза, которая должна была помочь заучить материал, а иногда погрозить нерадивому или подбодрить усидчивого ученика.

В этой прародительнице всех наших учебных книг и пособий, по словам Л.Ф.Магницкого, он «разум весь собрал и чин природно русский, а не немчин!» По этому учебнику, составленному «природно русским» энциклопедистом, учились многие поколения офицеров русской армии и флота, а однажды, прочитав его, любознательный сын поморского рыбака Михаила Ломоносов так заинтересовался тем, что там было написано, что оставил родительский дом и пешком отправился в Москву искать людей, которые бы смогли разъяснить ему прочитанное. И в этом тоже была заслуга ныне, к сожалению, редко вспоминаемого Леонтия Филипповича Магницкого.

Устав воинский. 1716 г.

Ученикам Навигацкой школы, кроме уже упоминавшейся «Арифметики» Магницкого, выдавались таблицы логарифмов, грифели и грифельные доски, линейки, астрономические инструменты для измерения высоты светил, готовальни с медными циркулями, которые выпускались в школьных мастерских, а частично закупались за границей.

Ученики проживали или в школе, или па частных квартирах. Дисциплина поддерживалась жесткими по сегодняшим меркам наказаниями — их секли на школьном дворе плетьми. За так называемые «неты», то есть за прогуливание уроков, на дворянских детей накладывался штраф: за первый пропущенный урок — 5 рублей, за второй —, 10 рублей, за каждый следующий — по 15 рублей. Согласно школьной ведомости, за первое полугодие 1707 года таких «штрафных денег» набралось 8545 рублей (Ф.Веселаго. Очерк истории Морского кадетского корпуса. С.20). На эти средства приобретались различные школьные инструменты и учебные пособия.

Несмотря на то, что первой задачей вновь созданной Навигацкой школы была подготовка относительно квалифицированных инженеров, моряков, геодезистов и т.д., в школе уже тогда, с первых же шагов, заботились о нравственном воспитании учеников. Так, в 1701 году из Данцига специально для Навигацкой школы была выписана группа актеров, которые в залах Сухаревой башни разыгрывали различные пьесы и комедии, иногда с привлечением учащихся.

После окончания полного курса Навигацкой школы многие ученики получали звание навигаторов и отправлялись за границу, чаще всего в Англию, Францию, Испанию или Голландию, где они поступали волонтерами на военные корабли и служили на них 5-6 лет. Пройдя таким образом морскую практику, навигаторы возвращались в Россию, где после достаточно серьезного экзамена (часто в присутствии царя) производились или в первое на флоте офицерское звание унтер-лейтенанта — при хорошей сдаче экзамена, или мичмана — при посредственных успехах (в то время это звание еще не было офицерским).

Нагрудный знак Штурманского офицерского класса

Инженерная школа

Формируемые Петром I воинские части и строящиеся крепости все больше нуждались в инженерах и артиллеристах, поэтому в 1712 году в Москве открылась Инженерная школа. Вначале в нес было зачислено 23 ученика, но уже на следующий год указом Сената предписано было набрать в эту школу еще 77 человек «из всяких чинов людей, также  из царедворцовых детей, за которыми есть до 50 дворов; а набрав, велеть, как прежних, так и новоприборных, учить прилежно инженерной науке, чтобы они могли восприять учение». На содержание школы казна отпускала 3037 рублей.

В 1719 году в Петербурге была открыта еще одна инженерная школа, а в 1723 году к ней присоединилась московская инженерная школа.

Что касается чисто артиллерийских школ, то, кроме уже существовавшей при бомбардирской роте, в 1712 году была открыта еще одна — при артиллерийском полку. Возглавил школу генерал-майор Гинтер. Ученики обучались арифметике, геометрии, тригонометрии, черчению, фортификации и артиллерии. В 1721 году в Петербурге, в Лабораторном доме, была создана еще одна школа на 30 человек, в которой повышали свои знания уже состоявшие на службе артиллеристы.

Для всех военно-учебных заведений того времени, кроме уже упоминавшегося учебника арифметики Л.Ф.Магницкого, в 1709 году вышел учебник геометрии, названный «Приемы циркуля и линейки, или Иабраннейшее начало в математических искусствах». В том же году был издан перевод книги Брауна «Новая фундамент умышлением артиллерия». В 1710 году появились «Описание артиллерии» Бринка и «Фортификация» Кугорна, в 1711 году — «Учение и практика артиллерии» Бухнера и с французского языка было переведено лучшее для того времени руководство по артиллерии «Записки Сен-Реми».

Обучение в школах проводилось следующим образом: зазубрив букварь, ученик приступал к часослову, а затем принимался за псалтырь (овладевшим «словесной наукой» считался тот, кто мог бегло прочитать любую страницу из этих книг); «письменная наука» ограничивалась списыванием букв и цифр, затем обучали рисованию, после чего ученики переходили уже к наукам математическим и «до инженерства и артиллерии принадлежащим».

Ученики первых военных школ считались «военнослужащими нижними чинами», которым школа давала определенные знания и навыки, необходимые для дальнейшей службы унтер-офицерами, а потом и офицерами. По наведенному порядку, ученики при поступлении в школу приводились к присяге. Им положено было жалованье от 12 до 36 рублей в год — соответственно классу, в котором они обучались. Правда, довольно часто эти деньги до учеников не доходили. Например, посетив в 1717 году Морскую академию, Петр I заметил много плохо одетых воспитанников и узнал, что жалованье им выдается «с недоимками». Тут же выяснилось, что 85 учеников «за босотою и неимением дневного пропитания» не ходили на занятия от 3 до 6 месяцев. Такое же положение было и в других школах. (Форменная одежда выдавалась ученикам на срок от 3 до 4 лет, белье и обувь — ежегодно; для постели им полагался коровий войлок, обшитый грубым холстом, и одеяло из серого сукна с холщовым пододеяльником).

Внутренний порядок в школах был казарменный. Ежедневно в начале пятого часа утра дежурный капрал будил учеников и они уходили на занятия, после 11 часов наступало время обеда, а с 13 до 18 часов проводились как классные занятия, так и подготовка домашнего задания, в 21.00 все ученики должны были уже спать. Ученики привлекались для несения караульной службы и выполнения хозяйственных работ по школе.

Любопытно, что категорически запрещалось принимать в школы женатых. В 1739 году в Фортификационной конторе (которой подчинялась Инженерная школа) узнали о том, что среди учеников школы трое женатых. В результате от руководства школы потребовали еще раз напомнить воспитанникам о том, что жениться им запрещено под страхом уголовного наказания, рекомендовалось взять у них расписки, чтобы «никто из них без указа конторы отнюдь не женился, под штрафом бытия трех годов в каторжной работе». С того же времени при увольнении учеников в отпуск, который иногда длился до полугода, к обычным требованиям «явиться из отпуска в срок и за время бытности в отпуску инженерных наук не забывать» прибавлялось еще одно: «в отпуску ни для каких законных причин отнюдь не жениться». Эти меры возымели определенное воздействие, но не на всех. Как-то в 1744 году один из учеников Артиллерийской школы в рапорте, объясняющем опоздание из отпуска на месяц, причиной опоздания указывал свою болезнь и смерть жены. В канцелярии решили произвести соответствующий вычет из его жалованья и «учинить ему при собрании всех учеников наказание батоги нещадно, дабы, на то взирая, другим того чинить было неповадно».

О методах воспитания, существовавших в первых русских военно-учебных заведениях, с полной определенностью судить трудно, так как эти вопросы в тот период нигде специально не рассматривались. Все воспитание сводилось, видимо, к надзору за неукоснительным выполнением предписанных правил, в случае нарушения которых учеников могли подвергнуть достаточно жестоким наказаниям наравне с «нижними чинами»». Архивные документы этих первых военно-учебных заведений пестрят такими приговорами, как «прогнать шпицрутенами через полк шесть раз», «написать в инженерные ученики до выслуги» или «бить при собрании инженерных учеников розгами». Причем наказания накладывались не только судом, но и преподавателями или офицерами школ. Бывали случаи, когда учеников наказывали не только розгами или шпицрутенами, но и плетьми, «кошками» и даже заковывали в кандалы.

Ни о каком воспитании личным примером вопрос тогда и не ставился. Многие преподаватели-иностранцы, толпой ринувшиеся в Россию «на ловлю счастья и чинов», недостаток своих знаний возмещали непомерной жестокостью. Был случай, когда один из воспитанников Морской академии даже пожаловался Петру I на то, что директор академии француз барон Септ-Илер бил его в присутствии всех «академистов». А одного из первых преподавателей московской Навигацкой школы англичанина Ричарда Грейса ученики настолько невзлюбили «за рукоприкладство», что он был убит неизвестным при выходе из школы. Правда, и свои, отечественные «педагоги» порой были так же «легки на руку» и вообще не отличались высокой нравственностью. Об одном из таких «учителей» сообщал в книге «Записки, написанные в 1771 г.» бывший ученик артиллерийской школы майор Данилов: «Обучали без малейшего порядка; секли лозой немилостиво. Великий недостаток в оной школе состоял в учителях. Принуждены были взять в школу колодника и смертоубийцу штык-юнкера Алабушева. Это был человек пьяный и вздорный, по третьему смертоубийству сидел под арестом и взят обучать в школу...»

Морская академия

Документом, отражающим воспитательные принципы того времени, может служить Инструкция, утвержденная в 1715 году Петром I для Морской академии. Из всех военных школ, созданных в России в этот период, это было по-настоящему закрытое военно-учебное заведение. Воспитанники академии разделялись на шесть отделений, или бригад, по 50 человек, которыми командовал офицер одного из гвардейских полков; в помощь ему также из гвардии назначались два младших офицера, два сержанта и несколько хорошо зарекомендовавших себя старых солдат, выполнявших функции дядек.

Знак минного офицерского класса.

Из инструкции следовало, что «морская гвардия» (так назывались воспитанники этого учебного заведения) ежедневно осенью и зимой в 7 часов и весной и летом в 6 часов «собирается в зале для молитвы, прося Бога о здравии его царского величества и о благополучии его оружия, под наказанием», затем расходится по классам и садится по своим местам «со всяким почтением и всевозможною учтивостью, без всякой конфузии, не досадя друг другу, под наказанием». Профессора должны «обучать морскую гвардию со всяким прилежанием и лучшим вразумительным образом, под наказанием». Они не должны были ничего брать у учеников «ни прямым, ни же посторонним образом, под штрафом вчетверо оное возвратить», и если кто из учителей дважды замечался в том, что допускал поборы у учеников, то подвергался телесному наказанию. В классах приказано было «никакого крику, ни шуму не чинить и не разговаривать» (что довольно странно, так как основной способ учебы в то время сводился к зазубриванию). Для наблюдения за порядком в каждом классе предписано было находиться дядьке и иметь «хлыст в руках, а буде кто из учеников станет бесчинствовать, оным хлыстом бить, несмотря на происхождение ученика».

Таким образом, процесс воспитания молодых людей в школе зачастую превращался в обычную дрессировку, и само собой такое положение вызывало у учеников своеобразную форму протеста — побег. Беглецов ловили, жесточайшим образом наказывали и опять водворяли на ученическую скамью; только за побег из Морской академии предусматривалась смертная казнь, а за опоздание из отпуска «морской гвардии» — каторжные работы. Но, несмотря даже на такие строгости, побеги из учебных заведений того времени приобрели массовый характер. Так, в 1722 году Сенат опубликовал высочайший указ, в котором всенародно объявлялось, что из московской Навигацкой школы (в то время она уже потеряла свою самостоятельность и стала подготовительным учебным заведением для кандидатов в Морскую академию) бежало 127 учеников, из них 33 «из шляхетства и между ними князь А.Вяземский».

Гардемаринская рота

 В 1716 году была предпринята попытка совместить теоретическое обучение будущих морских офицеров с профессиональной, то есть практической, подготовкой. С этой целью при Морской академии создали гардемаринскую роту из 200 человек.

Само название «гардемарин» взято из французского языка, что значит — морской гвардеец. Это звание во Франции носили юноши — представители аристократических семейств, готовившиеся посвятить себя морской службе и проходящие обучение в специальном училище в Марселе. В русском флоте звание гардемарин первоначально было переходным от ученика Морской академии (то есть лица, не состоявшего на действительной военной службе) к званию мичмана унтер-офицерского ранга.

Ротой гардемарин командовал капитан, у которого в подчинении были лейтенант и два унтер-лейтенанта; младшие командиры назначались из лучших по успеваемости и дисциплине гардемарин. К роте прикомандировывались офицеры и унтер-офицеры — преподаватели, которые должны были обучать гардемарин всем тем предметам, которые изучали воспитанники академии; определенные занятия гардемарины посещали непосредственно в академии, но при этом располагались в отдельных классных комнатах. Летом гардемарины назначались на боевые корабли в «кампанию», а на зиму или возвращались в Петербург, или зимовали в тех портах, где стоял их корабль.

Морской кадетский корпус. Гардемарин (1724г.) Кадет (1752г.)

На кораблях гардемарины по боевому расписанию определялись артиллеристами, а на переходах исполняли матросские обязанности. Морской устав петровских времен четко обозначал функции гардемарин: «В бой — как солдаты, в ходу — как матросы».

Для занятий науками на корабле гардемаринам выделялось четыре часа в день: «Полтора часа для штюрманского обучения, кое им должен указывать штюрман корабельный; а офицер, приставленный к гардемаринам, повинен тогда надсматривать, чтобы тот штюрман, который их учит, отправлял должность свою и открывал им все, что он знает в своем художестве. Полчаса для солдатского обучения с мушкетом и для обращений воинских, и сие будет указывать им их начальник. Час для обучения пушечного, как в теории, которую приняли от офицера артиллерийского или констапеля, так и в практике... Час для обучения корабельному плаванию; если время позволит, то повинен командовать капитан или капитан-лейтенант. Если капитану самому недосуг, оный капитан прикажет гардемаринам командовать управлением корабельным, всякому поочередно, их спрашивать и поправлять, в чем недоразумеют, изъяснять, в случае в которых какое управление надобно употребить». Кроме того, гардемарины на корабле обязаны были самостоятельно производить астрономические наблюдения и по ним определят» местонахождение корабля, а также вести свой судовой журнал и регулярно представлять его на проверку капитану.

Устав морской Петра I. 1724 г

Жизнь и учебу гардемарин в порту определял так называемый Портовый регламент, где была целая глава «О содержании гардемарин в порте». В ней говорилось:

«Гардемарины, будучи в порте, должны собираться во все дни в определенное место для краткой молитвы, которая положена поутру и ввечеру на кораблях. А по отправлении молитвы должны итить в палату, определенную для их обучения, где мастеры их будут учить. А именно: в понедельник рисовать поутру два часа, пополудни артиллерийскому два часа. Во вторник поутру инженерской два часа, пополудни навигацкой два часа. В среду имеют ходить в палату, где корабельные мастеры и иные искусные офицеры будут им по правилам толковать строение кораблей и пропорции всех частей в корабле — поутру два часа и пополудни два часа. Экзерции солдатской в месяц два дни — в те дни, которые они в другие науки не ходят, а стрельбе из ружья и из пушек во все те дни, как учат матросов, пушкарей и солдат».

Ответственность за обучение гардемарин в порту возлагалась на главного командира порта, который должен был назначать для занятий знающих офицеров и обеспечивать обучаемых всем необходимым.

Официально срок обучения для гардемарин определялся в 6 лет и 9 месяцев — за это время положено было изучить все учебные предметы и еще за это же время они должны были совершить не менее трех морских «кампаний» и представить от командиров кораблей положительные аттестации. Однако в действительности отдельным гардемаринам присваивалось звание мичмана через 3-4 года. Поэтому желающих попасть в гардемаринскую роту было очень много.

В портах создавались специальные комиссии, которые экзаменовали будущих офицеров. В состав комиссии входили капитаны, капитан-лейтенанты и лейтенанты. Гардемарин представляли на эти комиссии по старшинству, то есть в зависимости от срока службы, по за особенные успехи в науках допускались и исключения. Так, например, командир гардемаринской роты представил экзаменационной комиссии Григория Спиридова (впоследствии известный адмирал) раньше его 36 старших товарищей. Командир роты письменно обращался к членам комиссии: «За познание обученных им (Спиридовым) наук милостиво наградить рангом, чтобы прочие гардемарины, смотря па то, рачительнее тщались обучать науки».                                                                                                                                                          Нагрудный знак

                                                                                                                                                                                                офицерского класса подводного плавания

Истины ради следует сказать, что и в гардемаринской роте далеко не все обстояло благополучно. Среди офицеров, которым поручались занятия с гардемаринами на кораблях или в портах, немного находилось настоящих преподавателей — людей, способных обучать и желающих это делать. Обычно такие поручения рассматривались как нежелательная дополнительная нагрузка, да и конфликтовать с гардемаринами не каждому хотелось. Дело в том, что гардемарины имели право жаловаться непосредственно в Адмиралтейств-коллегий), а там на их «шалости» старались попросту закрывать глаза, и зачастую коллегия ограничивалась только переводом нарушителей дисциплины из одного порта в другой или угрозой будущего наказания. Например, один из командиров порта докладывал, что некоторые гардемарины «содержат себя невоздержено и в многих были предерзостях, пьянстве и шалостях, за что хотя и наказаны, токмо то чинить не перестают и к обучению непонятны». На это коллегия отвечала: «Подтвердить гардемаринам наикрепчайшим образом, чтоб они от пьянства и прочих предерзостей имели воздержание и науки обучали бы с крайним прилежанием и в обхождении вели себя чинно; объяви им при том, ежели и затем подтверждением явятся нерачительны и в худых поступках, то неотменно будут написаны в матросы».

При таком отношении только наиболее упорные и настойчивые из гардемарин при благоприятном стечении обстоятельств могли глубоко владеть необходимыми знаниями и умением. Многие же так и не могли дождаться производства в офицеры. Например, в 1737 году из роты оказались исключены 24 гардемарина, «которые были в нисших науках и имели от роду от 32 до 45 лет», а в 1744 году некто Иван Трубников в 54 года, после 30-летней службы, «уволен от нея по болезням и старости и как по обучению наук находится уже ненадежен».

Учиться в те времена было очень сложно не только гардемаринам, которые по сути дела были лишены системного преподавания, по и в Навигацкой школе. Морской академии, артиллерийской школе, во многих других учебных заведениях.

Трудности эти, кроме всего прочего, объяснялись и тем, что научная и техническая терминология в русском языке еще не была четко отработана, учебники и учебные пособия, как правило, переводились на русский язык с латинского, английского, немецкого или французского. С 1698 года амстердамский книгоиздатель Тессинг добился монопольного права издавать и продавать в Россию «карты всего света, как сухопутные, так и морские, изображения всех славных особ и все книги, до сухопутной и морской войны относящиеся, а равно до архитектуры и математики, строения крепостей и касающиеся изящных искусств и художеств». У Тессипга работал студент Копьевский (или Копиевич), который переводил все эти книги на русский язык и сам же их набирал в амстердамской типографии русским шрифтом. Конечно, Копьевский провел колоссальную работу, издав уже в 1699 году «Введение во всякую историю» и «Краткое введение в арифметику», а в 1701 году подготовив перевод книги Авраама де Графа «Книга, учащая морскаго плавания», в предисловии к которой переводчик пояснял, что «здесь всяк обрящет ищущий премудрости, много зело полезная». Однако общепринятые термины, которые применяли преподаватели-иностранцы, переводчик переводил на русский язык произвольно: например, инструменты у него были «посуды», экватор — «верстатель», зодиак — «животворный круг» и т.д. Для обучаемых это, конечно, представляло большое неудобство.

От воспитанников тогда требовались не доказательства и рассуждения, а вызубривание определений, формулировок, ответов на заранее известные вопросы. Вот как описывал Ф.Веселаго, историк Морского кадетского корпуса, такие вопросы и ответы:

- Что есть арифметика? — спрашивал учитель.

Ученик отвечал: «Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее, от древнейших же и новейших, в разныя времена являщихся изряднейших арифметиков, изобретенное и изложенное»

 Согласитесь, определение довольно туманное, неконкретное и очень мало объясняющее, что же действительно такое — арифметика? Или вот как рекомендовалось действовать команде корабля при преследовании противника: «При россветании дня един молодой человек или два наверх, и посмотрите прилежно при восхождении солнца, не возможно ль единого корабля тамо получить, с тем восточным ветром (един парус) близко при нас так лежит он лавеерт темоверт збак боордогалсен, которой лежит южно через штром, я вижу его здесь около низости, как есть он от нас, посади его при компасе прямо зюйде веста.

Слушай искусной человек круеру, пусть надет фока и грота зпиль, и примчи бакбордс галсен сюды, вытолкни фоор и гроай марзиль, пусти ваше блинде; разреши гроай и фор брам зииль; прикажи и соделай просты все парусы» и т.д. Естественно, такой «перевод» рекомендаций мало чем мог помочь будущим морским офицерам. И без толкового разъяснения преподавателя в данном случае разобраться было довольно сложно или более того — невозможно. Ну а если учесть, что и преподаватели-иностранцы ко всему прочему не знали в достаточной степени русского языка, то можно себе представить, какие трудности испытывали при обучении инженеры, артиллеристы, моряки, гидрографы, географы — одним словом, нес те, кто получал образование и первых русских военно-учебных заведениях.

Чтобы полнее представить себе обстановку в военно-учебных заведениях того времени, следует рассказать и о положении, которое занимали в них преподаватели.

Знак водолазного офицерского класса.

Дело в том, что даже самого понятия — преподаватель — тогда просто не существовало. Людей, призванных передавать спои знания учащимся, называли мастерами и подмастерьями. И соответственно к ним относились. Такого мастера или подмастерья могли так же, как и учащегося, подвергнуть телесным наказаниям, что, правда, не считалось чем-то из ряда ион выходящим. Ведь секли тогда и вельмож, а, например, небезызвестный Александр Данилович Ментиков, за что-то обидевшись на барона Сент-Илера, возглавлявшего Морскую академию, обещал его «палками бить, чтобы научить жить парод французский». И если со временем появилась должность учителя, то подмастерья еще достаточно долго фигурировали и штатных расписаниях военно-учебных заведений. Впрочем, руководство достаточно быстро пришло к выводу о необходимости иметь своих, русских преподавателей и не зависеть в этом отношении от иностранцев. Такими преподавателями становились, как правило, выпускники Навигацкой школы и Морской академии. Например, учителя Ушаков, Кривов и Шишков стали достойной заменой умершему Фарварсопу, но этого было явно недостаточно. Тогда принимается решение направить в Англию желающих изучить там английский язык и усовершенствовать свои знания по другим паукам в течение трех лет. Среди изъявивших такое желание были учитель Алексей Юрьевич Кривов, подмастерья Четвериков и Костюрин, которых и направили в Англию. Другим же было объявлено, что если они под руководством учителей досконально изучат французский, латинский и немецкий языки, то «без награжденья оставлены не будут» (в то время зарплата преподавателей зависела от количества учебных предметов, которые они вели).

Адмиралтейств-коллегия внимательно следила за успехами учебы в Англии преподавателей академии и даже предложила для подтверждения полученных знаний сделать переводы с английского книг но морскому делу и прислать их в коллегию. Исполняя это распоряжение, Кривов представил книгу «О взыскании длины (долготы) места на море», а Четвериков — «Теорию о вождении кораблей, приложенную к практике». А.И. Ногаец, возглавивший впоследствии Морской кадетский корпус, считал, что книга эта «такой доброты и достоинства, какой доселе на российском языке в пользу учащихся морской практической навигацкой теории нс бывало». Вернувшись в Россию, преподаватели представили еще по одной переведенной книге. Кринов — «Практическую астрономию», Четвериков — «Вторую часть лекции о натуральной философии, читанной в Дублинском университете», а так как он за время учебы в Англии успел выучить и французский язык, то перевел с него еще и «Генеральное описание Солнечной системы», Костюрин привез с собой перевод книги «О магните и разном склонении компаса». Коллегия очень высоко оценила переводы Кривова и Четверикова и даже издала их для «флотских служителей и академических учеников».

Много было в ту пору ученых, настоящих подвижников в Морской академии. И среди них — геодезии прапорщик Андрей Красильников. До Петра I географических карт в России не существовало, а были так называемые географические чертежи, то есть что-то напоминающее планы с указанием приблизительного расстояния между городами. Впервые геодезическую съемку местности но всем правилам науки провели во время плавания Петра 1 но Дону к Азову. Производя съемку, «от места до места примечали ширину (то есть широту) мест описывали, и еже получастно грунт диплотом и тонким лицом, компасом и минутною склянкою расчисляли, дабы подлинное положение и расстояние (реки) измерить». С этого времени в стране активно стали вестись геодезические съемки местности, послужившие основным материалом для составления «Полного атласа России», изданного выпускником Навигацкой школы обер-секретарем Сената Кирилловым.

Нагрудный знак офицерского класса морской авиации

Вот и Андрей Красильников после успешного окончания Морской академии четыре года (1724-1728) занимался в различных губерниях геодезической съемкой и описанием лесов, после чего был направлен для продолжения образования к астроному Делилю де ла Кройеру. И в 1733 году уже в качестве помощника этого ученого отправился в известную камчатскую экспедицию капитана Беринга. Делиль отвечал за все геодезические работы, проводившиеся членами экспедиции Беринга во время плавания к берегам Америки. Красильникову в этой экспедиции удалось составить подробнейшую карту реки Лены, а после смерти Делиля он принял па себя все его обязанности и успешно завершил работу, начатую учителем. Академия наук очень высоко оценила деятельность Красильникова в экспедиции Беринга. В 1746 году он был назначен учителем в Морскую академию и одновременно продолжал работать в обсерватории Академии наук. По отзывам, он «в знании находится искусен, у Делили обучал многие науки, и геодезистов превосходит, и тем наукам обучать может и состояния (то есть поведения) доброго».

Вот такие преподаватели закладывали фундамент научно-педагогической и воспитательной работы в первых российских военно-учебных заведениях. Эти заведения были еще далеки от совершенства, но надо иметь в виду, что это были только первые робкие шаги на пути складывающейся системы военного образования. И как часто повторял Петр I своим сподвижникам:»если не делать плохого начала, то и доброго конца нельзя дождаться». И лучшим результатом можно считать подготовку многих замечательных русских офицеров, генералов и адмиралов первой четверти XVIII века – таких, как гидрограф Нагаев, адмиралы Мордвинов, Чириков и другие, получившие образование в этих первых школах.