О себе рассказывает Вячеслав Соколов

Мой отец был летчиком. В 1944 году по состоянию здоровья он был списан с летной работы и уволен в отставку. Мы переехали в г. Сарапул Удмуртской АССР, куда отец был переведен на завод Минавиапрома для работы летчиком на самолете ПО-2. В шесть лет я впервые поднялся на самолете в воздух вместе с отцом, но летчиком потом так и не стал. Даже несмелые мечты об этом были разбиты нарушенным цветоощущением. Однажды в газете прочитали о наборе в суворовские училища и, поговорив о военной службе, военных специальностях, желании быть военным, решили поступать в СВУ. На Удмуртию была разнарядка  на учебу в 4-й класс, а я уже учился в 4-м классе. Это не остановило. Пришлось пройти через три фильтра: в горвоенкомате, в республиканском военкомате в г. Ижевске и в самом училище – в Казани. На всех этих этапах я проходил как запасной. Вследствие хорошей подготовки прошел успешно все три фильтра и только в Казани попал в основной список и был зачислен в училище 28 августа 1949 года. Отец спокойно уехал домой.

Когда переодели в суворовскую форму, нас переполняли новые чувства и ощущения. Мы ходили и невольно посматривали на свои плечи, где размещались алые погоны, на свои брюки с красными лампасами, на кожаные ремни с металлическими бляхами со звездой. Форму выдавал старшина Воропаев и хотелось специально пройти мимо него, чтобы лишний раз поприветствовать отданием чести.

Наши первые офицеры-воспитатели – Князев Глеб Дмитриевич, Демихов Николай Семенович, - заложили в нас хорошую основу. В нашем взводе большинство выпускников добились хороших успехов в жизни – поступили и окончили высшие учебные заведения, дошли до высоких должностей в военной, гражданской службе, в науке или культуре. Единственное известное нам исключение – Юрий Анучин.

Некоторые эпизоды из нашей жизни в суворовском училище.

В одни из первых зимних каникул меня отпустили домой и я поехал к родителям в Сарапул. Ехать надо было на поезде 360 км. Помощник офицера-воспитателя посадил меня в поезд и я поехал. Для проезда нам выписывали солдатские проездные документы, поэтому для езды нам доставались только третьи, самые верхние полки в общих вагонах. В пути все время боялся, как бы не проехать свою станцию, но все обошлось нормально. Поезда в то время ходили четко и проводники свои обязан­ности исполня­ли добросо­вестно.

В летних лагерях, куда мы ходили пешком, у нас был пруд с оборудованным бассейном. Там нас учили плавать и мы сдавали какие-то нормы по плаванию. Однажды, когда я купался и нырял, мне в ухо залилась вода. Потом я еще подмерз на ветру и с диагнозом «воспаление среднего уха» был отправлен в госпиталь. Когда стал уже поправляться, придумал для себя развлечение со спичками – «запуск ракет». Спичка ставится торчком и головка ее пальцем прижимается к боковой части коробка, где нанесена смесь для воспламенения. Щелчком пальца другой руки по спичке она вышибается из этого состояния и, успев по дороге загореться,  вылетает в сторону удара. Свои ракеты я запускал в сторону раскрытого окна. Один из таких пусков совпал с моментом вхождения кого-то в палату и спичка после щелчка куда-то пропала. Оказалось, что она попала на шелковую занавеску, которая загорелась. Занавеску, конечно, потушили, но я получил 5 суток лишения отпуска. Все уже уехали на каникулы, а я помогал старшине Воропаеву перебирать имущество в каптерке.

Прожив несколько лет бок о бок, каждое наше отделение стало уже монолитным коллективом, у которого были свои принципы и который в некоторых случаях мог постоять за себя. В этой связи вспоминаются два случая. Один из них связан с преподавателем русского языка майором Луговским, который добивался, но не добился, чтобы наше отделение отвечало на его приветствие «Здравия желаем, товарищ гвардии майор», чего не полагалось по уставу. В результате мы вместо русского языка прозанимались строевой подготовкой в довольно жестком режиме, но уставные требования отстояли. Второй случай – с подполковником Блиновым. Чем-то он нашему взводу насолил и один из нас (теперь можно признаться, что это был Женя Мирошниченко) в сердцах написал на асфальте: «Блин – сопля гвинейская». Блинов, естественно, это увидел и настойчиво добивался от нашего взвода, кто же это сделал. Мы же стояли насмерть и не признались, не выдали своего товарища.

Мы в училище все жили дружно. Как здесь уже отмечено, никакой  дедовщины или проявлений национализма у нас не было. Наоборот, старшие ребята помогали младшим. Лично у меня было три шефа из третьего выпуска – Федор Никифоров, Володя Соколов и Мышкин. Два последних также были из Удмуртии. Николай Фролов, выпускник 1-го выпуска, будучи уже курсантом военного училища, прислал нашему взводу к новому 1950 году праздничную новогоднюю стенную газету. Он был хорошим художником и очень красочно ее оформил. Нам очень жаль, что он трагически погиб в автокатастрофе, когда следовал на своей машине в Казань на 35-летний юбилей училища. К 50-летию училища была выпущена брошюра, в которой собраны его знаменитые дружеские шаржи на ребят и преподавателей.

В училище я занимался боксом под руководством майора Абельханова. Кроме занятий в секциях, у нас проводились массовые занятия, устраивались поединки во взводах и между взводами. Однажды мне довелось драться с Илькой Житичем, югославом, который учился в нашей роте. Он был невысокого роста, но крепкий, выносливый. Кроме того, он был намного старше нас –примерно лет на пять. Борьба с ним была очень тяжелой. Иногда показательные бои боксеров включались в концерты художественной самодеятельности. В один из таких концертов мне пришлось боксировать с Мишей Станкевичем из третьего взвода. Получилось так, что в момент моего удара он то ли хотел поменять стойку, то ли просто его ноги оказались на одной линии, но от удара он оказался на полу. Это его очень рассердило и он с большей активностью стал меня атаковать. В конце концов он меня все-таки достал и я некоторое время ходил с синяком под глазом.

Хорошо помню сообщение о смерти Сталина. В тот момент я был на нашем катке. Мне запомнилась неподдельная печаль, охватившая всех людей. Потом у нас были траурные построения, где мы заслушали правительственное сообщение. В фойе училища был установлен большой портрет Сталина и возле него был выставлен почетный караул и суворовцы вместе с преподавателями посменно стояли у портрета. Когда я стоял в карауле, мимо проходила капитан Морозова и отдала честь левой рукой.

В конце обучения, когда мы стали физически сильнее, я видел, как Борис Дуров (был в нашей роте, но выпустился на год раньше нас) выжимал двухпудовую гирю, причем держа ее вертикально вверх, «на попа». Я  тогда не мог этого сделать, но такую задачу себе поставил. Желаемого результата добился, уже будучи курсантом. Потом я стал больше тренировать свою левую руку и добился того, что обе руки стали равными по силе. Во взводе, которым я командовал, никто из солдат не мог выжать или вырвать гирю большее число раз.

Одно время в училище было много крыс. Бывало, стоишь ночью у тумбочки дневального, в коридоре горит только дежурное освещение, и вот слышишь «цок-цок». Это крысы бегали по паркету. В коридоре недалеко от тумбочки дневального стоял стенд, который  немного не доходил до стены. Однажды я заметил, что из под него торчит какая-то веревочка. Я решил подтащить ее к себе ботинком. Я наступил на нее и пытался подвинуть к себе. И вдруг эта веревочка взвизгнула и рванулась из-под ботинка. От неожиданности я и сам напугался. Был период, когда крысы добрались до нашей столовой и даже утаскивали положенное для нас масло со столов. Мы потом находили масляные следы, которые вели к дыркам в полу, расположенным в углах столовой. Иногда после возвращения с каникул некоторые из нас приезжали раньше, когда в училище было еще очень мало суворовцев. Тогда уже ближе к ночи мы устраивали охоту на крыс, затаиваясь в коридоре и выжидая, когда они появятся. Оружием охоты были собственные ботинки или рогатки.

После окончания СВУ с серебряной медалью выбрал для дальнейшей учебы Ленинградское военно-инженерное училище, хотя и не очень представлял себе тонкости будущей специальности. Училище оказалось многопрофильным учебным заведением, где основное внимание уделялось не теории, а практике. Учиться было легко. С тем багажом знаний, которые мы получили в СВУ, после обязательных самоподготовок, после того режима и дисциплины, училищный порядок не представлял никакой трудности. Ребятам, которые поступили в училище со школьной скамьи, было значительно труднее. В училище мы освоили базовые машины: автомобиль, трактор, тяжелый артилле­рийский тягач, танковую базу. Кроме того, мы изучали передвижные электростанции, электроинструмент, деревообрабаты­ваю­щую технику, средства водоснабжения,  подрывное дело и минно-взрывные заграждения, мостостроительные средства. Несмотря на перечисленное многообразие объектов изучения, знания нам дали прочные. До сих пор я помню многое из того, что мы проходили в среднем училище.

После Ленинграда выбрал себе местом службы Киевский военный округ, город Бровары под Киевом. Там служил в мостостроительном взводе в дорожном батальоне. Летом полк расформировали, и меня перевели в Кременчуг, в инженерно-саперную роту ракетной бригады.  Через некоторое время вместе с бригадой передислоцировался  в Германию, где прослужил 5 лет. Служба в Германии была интересной, давала возможность получить представление о жизни другого народа, другой страны. Поскольку в ГДР я был холостяком, меня довольно часто направляли в разные служебные командировки.

Из-за незнания немецкого языка случались курьезы. Однажды меня послали за техникой в Фюрстенвальде, который размещается недалеко от границы с Польшей. В Лейпциге, где надо было сделать пересадку, мы решили ехать через Берлин, но по ошибке сели в поезд, который шел в Западный Берлин. Об этом мы пока не догадывались. Незадолго до Берлина проходил контролер и проверил проездные документы. Я  показал билеты на себя и своего сержанта. Немец начал мне что-то объяснять, но я не понимал, мой сержант  тоже не знал немецкого. Контролер обратился к пассажирам, но никто не владел русским языком. Немец вспотел, объясняя нам проблему, но я только отрицательно мотал головой. Потом его осенило, и он начал произносить: «Аденауэр! Аденауэр!» Тогда до меня дошло, что мы не туда едем. На пальцах мне объяснили, что надо сойти  на пограничном пункте станции Древице. Поезд остановился, пришли немецкие пограничники. Они понимали и говорили по-русски. Я им объяснил ситуацию и они помогли из нее выйти.

В Германии я сдал на права мотоциклиста и из отпуска привез мотоцикл. С благодарностью вспоминал наши занятия в автомотокружке.

Во время службы в ГДР, в Наумбурге однажды встретился с выпускником нашей же роты Казанского СВУ – Валерой Ярухиным. Он прибыл в Наумбург в штаб своей дивизии за назначением. Встреча была короткой. Были встречи еще с несколькими казанцами. Так, в нашей ракетной бригаде начальником политотдела был полковник Родионов, который в СВУ был работником политотдела. В Германии, правда, он прослужил недолго и был выслан из ГДР в течение 24 часов за спекуляцию музыкальными инструментами. В Наумбурге я встретил еще одного работника нашего политотдела, комсомольского организатора (к сожалению, не могу вспомнить его фамилию). Это был  высокий, симпатичный блондин. В то время он был майором, а я лейтенантом. Встретив его на улице, я стал вспоминать, где я видел его лицо. После третьей такой встречи, я все же обратился к нему и спросил, где мы могли встречаться. Перебрав мой небольшой послужной список, мы пришли к Казани. Мы оба остались довольны этой встречей.

Из Германии поступил в Военно-инженерную академию в Москве. После ее окончания два с половиной года прослужил в Забайкалье, а потом был переведен в управление начальника инженерных войск и служил в нем до увольнения в запас в звании полковника с должности начальника отдельной группы. В конце своей офицерской службы я снова столкнулся с Валерой Ярухиным. Это было во время моей командировки в САВО, в город Алма-Ату.  Валера прибыл туда из Афганистана. Он знал китайский язык и служил в разведке.  Эта моя командировка фактически случилась после моего увольнения в запас. Пока выписка из приказа министра обороны о моем увольнении с военной службы ходила по инстанциям, меня (фактически уже уволенного) приказом того же министра обороны назначили в состав комиссии по ликвидации САВО. Эта командировка дала мне возможность еще раз встретиться с Ярухиным.

   назад - дальше